— Ань, скоро там ужин?
Голос Егора, ленивый и довольный, донёсся из комнаты, пробиваясь сквозь шипение масла на сковороде и монотонный гул вытяжки. Анна не обернулась. Она продолжала механически нарезать овощи, её нож двигался по разделочной доске с отработанной, безразличной точностью. Каждый удар лезвия об дерево отдавался в её голове глухим раздражением.
— Скоро, — бросила она в сторону дверного проёма, откуда лился синий свет телевизора и доносились звуки какой-то бессмысленной комедии.
Она пришла домой сорок минут назад. Сорок минут, которые начались с давки в метро, продолжились подъёмом на пятый этаж с тяжёлыми пакетами и плавно перетекли в эту кухонную каторгу. Егор был дома весь день. Весь день он «искал себя», «прорабатывал бизнес-планы» и «готовился к важному собеседованию». Анна знала, что это собеседование, скорее всего, представляло собой двадцатиминутный разговор по видеосвязи, после которого он с чувством выполненного долга провёл остаток дня на диване, в обнимку с телефоном и пультом.
— Устал сегодня, жесть, — продолжил вещать он из своего диванного штаба. — Весь день на нервах, переговоры эти… Выматывает.
Анна с силой смахнула нарезанный лук в сковороду. Он зашипел, взвизгнул, заполняя маленькую кухню едким запахом. Тупая, ноющая боль раздражения, ставшая её постоянной спутницей в последние месяцы, снова напомнила о себе. Она чувствовала себя не женой, а обслуживающим персоналом в гостинице для одного-единственного, но очень требовательного постояльца. Постояльца, который никогда не платит по счетам.
Она разложила ужин по тарелкам. Себе — поменьше, ему — горой. Поставила его порцию на поднос и отнесла в комнату. Егор даже не оторвал взгляда от экрана. Он просто подвинулся, освобождая место на кофейном столике, заваленном журналами и пустыми кружками.
— О, курочка! Класс! — одобрительно хмыкнул он, подцепляя вилкой самый большой кусок.
Анна вернулась на кухню и села за стол одна. Иллюзия семейного уюта, которую она когда-то так старательно строила в этой съёмной квартире, рассыпалась окончательно. Остались только декорации: запахи еды, звук работающего телевизора и два человека, существующих в параллельных вселенных под одной крышей. Она ела без аппетита, прислушиваясь к его чавканью и комментариям, которые он отпускал в адрес героев ситкома.
Когда он покончил с ужином, то с грохотом поставил пустую тарелку на столик и сыто потянулся.
— Вот увидишь, Анька, годик-другой, и мы из этой конуры съедем, — пробасил он, полный энтузиазма после плотной еды. — У меня такая идея для стартапа… Просто бомба! Найдём инвестора, и всё — пентхаус, машина, Мальдивы.
Она слышала это уже в сто первый раз. Менялись только детали «бомбических» идей. Сегодня это был стартап, вчера — криптовалютная ферма, позавчера — гениальный план по перепродаже чего-то из Китая. Результат всегда был один — нулевой.
— Угу. Ешь, остынет, — сказала она самой себе и проглотила ещё один кусок безвкусной гречки.
Она подняла глаза и посмотрела в сторону комнаты. В синем мерцании экрана телевизора его силуэт на диване казался огромным, расплывчатым. Он не был злым или плохим человеком. Он был просто… никаким. Большой, ленивый, абсолютно чужой ребёнок, которого она почему-то обязана была кормить, обстирывать и выслушивать его несбыточные фантазии. И в этот момент она с холодной ясностью поняла, что усталость перешла в новую, финальную стадию. Стадию полного, всепоглощающего безразличия.
Когда титры комедии поползли по экрану, Егор с характерным щелчком выключил телевизор. Комната погрузилась в полумрак, освещаемый лишь тусклым светом из кухни и ярким прямоугольником его телефона. Анна как раз заканчивала мыть посуду. Скрип губки по тарелке и шум воды были единственными звуками в квартире. Она работала методично, не думая, находя в этом монотонном процессе какое-то странное, отупляющее успокоение. Это было лучше, чем сидеть в тишине и чувствовать, как пустота их отношений давит на виски.
— Иди сюда, глянь, — снова раздался его голос, но теперь в нём слышались новые, деловые нотки.
Она вытерла руки о полотенце и, вздохнув, пошла в комнату. Он не встал с дивана. Просто протянул ей телефон, на экране которого сияли глянцевые, отфотошопленные картинки жилого комплекса с нелепым названием «Европейский квартал». Идеальные газоны, счастливые семьи на детских площадках, стеклянные фасады, отражающие безоблачное небо. Картинка из другой жизни.
— Нравится? — спросил он, с гордостью, будто это он сам всё спроектировал и построил. — Двушка, семьдесят квадратов. С отделкой. Рядом парк, метро обещают через три года. Мечта, а не жизнь.
Анна молча смотрела на экран. Она видела не мечту. Она видела ценник в углу страницы. Цифры с таким количеством нулей, что они казались насмешкой. Насмешкой над её зарплатой, над их съёмной квартирой с облезлыми обоями, над всей их жизнью.
— Красиво, — безразлично ответила она и хотела уже вернуться на кухню.
— Слушай, Ань, а чего мы паримся? — лениво протянул он, забирая у неё телефон и откидываясь на подушки. Он говорил так, будто его только что осенила гениальная, простая до неприличия мысль. — Позвони своим. Пусть подкинут на первый взнос.
У Анны внутри всё похолодело. Не от злости, не от обиды. От внезапного, ледяного озарения. Она вдруг увидела его не как мужа, не как близкого человека, а как совершенно постороннее, чужеродное существо. Существо, которое только что предложило запустить руку в самое святое, что у неё было.
Её родители. Простые инженеры, всю жизнь проработавшие на одном заводе. Она вспомнила отцовские руки, загрубевшие от многолетней работы. Вспомнила мамины вечно уставшие глаза и её единственное золотое колечко, которое она никогда не снимала. Вспомнила их старенькую «Ладу», на которой они раз в год ездили на дачу. Они откладывали каждую копейку не на мифические Мальдивы. Они откладывали на старость. На лекарства. На то, чтобы никому не быть в тягость.
— Для них это не деньги, — уверенно продолжал Егор, не замечая окаменевшего выражения её лица. Он уже всё решил. Он уже мысленно делал ремонт в их новой квартире, купленной на деньги её родителей. — Ты же у них одна. Для кого они копят? Ну, побухтят для порядка, а потом всё простят. Ты же их дочь.
Вот оно. «Побузят и простят». Эта фраза ударила её сильнее пощёчины. В ней было всё: его абсолютное презрение к её родителям, его уверенность в том, что чужие сбережения — это просто ресурс, который можно взять, а чужие чувства — мелкая неприятность, которую можно перетерпеть. Он даже не рассматривал вариант отказа. В его мире ему были все должны.
Анна медленно подняла на него глаза. Внешне она была абсолютно спокойна. Но внутри неё что-то с щелчком сломалось. Последняя ниточка, ещё связывавшая её с этим человеком на диване, лопнула.
— Ты прав, — тихо ответила она.
Егор самодовольно улыбнулся. Он победил. Он снова оказался самым умным.
— Вот и отлично. Чего тянуть?
— Ничего, — её голос был ровным, почти металлическим. — Нужно позвонить.
Она взяла свой телефон, лежавший на комоде. Её пальцы не дрожали. Она чувствовала странное, холодное облегчение, будто только что приняла самое важное и единственно правильное решение в своей жизни. Егор наблюдал за ней с ленивым удовлетворением. Он откинулся на диване, заложив руки за голову, и приготовился слушать, как его жена будет выбивать для него светлое будущее.
Анна стояла посреди комнаты. Телефон в её руке казался холодным и тяжёлым, словно кусок металла, вылитый специально для того, чтобы вершить судьбы. Она не смотрела на Егора, но чувствовала его взгляд на себе — самодовольный, покровительственный, немного ленивый. Взгляд хозяина, который ждёт, когда его приказ будет исполнен. Он развалился на диване, как паша в своём гареме, и в его позе сквозила абсолютная уверенность в успехе предприятия. В его вселенной не существовало сценария, в котором ему могли бы отказать.
Её палец скользнул по экрану, пролистывая список контактов. Мелькнули имена коллег, подруг, дальних родственников. Она нашла то, что искала: «Папа». На мгновение она задержала палец над именем, чувствуя ровное биение собственного пульса. Страха не было. Была только странная, звенящая пустота и ощущение неотвратимости, как перед прыжком в ледяную воду. Она нажала на вызов.
Раздались длинные гудки. Каждый из них отмерял последние секунды их прежней жизни. Егор чуть приподнял голову с диванной подушки, вслушиваясь. Он даже слегка улыбнулся краешком рта, предвкушая, как сейчас Аня начнёт лепетать, подбирать слова, извиняться и просить. Он уже приготовился мысленно ей подсказывать, подбадривать, а потом великодушно принять результат её унижений как свою личную победу.
— Да, дочка, — раздался в трубке знакомый, чуть глуховатый голос отца.
— Пап, привет, — Анна говорила спокойно, даже буднично. Её голос не дрогнул, не стал выше или ниже. Это был голос человека, который звонит, чтобы уточнить рецепт или спросить, как дела на даче.
Егор одобрительно хмыкнул. Хорошее начало. Без лишних сантиментов.
— У меня к тебе деловой разговор, — продолжила Анна всё тем же ровным тоном.
Улыбка на лице Егора стала шире. «Деловой разговор». Ему понравилось это определение. Солидно. Сразу видно, кто в доме хозяин и стратег.
— Егор считает, что нам пора расширяться, — произнесла она, глядя в стену перед собой. Она чеканила каждое слово, превращая его в маленький, острый осколок. — Поэтому я хочу попросить у тебя совета.
Вот тут Егор слегка напрягся. «Совета»? Какого ещё совета? Деньги нужны, а не советы. Он хотел было что-то сказать, сделать ей знак, но она, не меняя интонации, продолжила.
— Помоги мне, пожалуйста, найти хорошего юриста по разводам…
Самодовольная улыбка на лице Егора застыла. Она не сползла, не исчезла — она просто окаменела, превратившись в уродливую гримасу недоумения. Он моргнул, потом ещё раз, словно пытаясь смахнуть с ушей звуковую галлюцинацию. Его расслабленное тело подобралось, мышцы напряглись. Он сел на диване прямо, уставившись на спину Анны.
— …и присмотреть для меня небольшую однокомнатную квартиру, — без паузы договорила она.
Мир Егора накренился и рухнул. Звук его крушения был абсолютно беззвучным, но от этого не менее оглушительным. В голове у него билась только одна мысль: «Что она несёт?». Это была какая-то дурацкая, злая шутка. Провокация. Он открыл рот, чтобы заорать, остановить этот бред, но не смог издать ни звука.
— Да, только для меня, — добавила Анна, словно отвечая на немой вопрос в трубке и на застывший ужас в глазах мужа. И тут она нанесла последний, контрольный удар, используя его же оружие, но направив его ему прямо в сердце. — Думаю, ваших сбережений как раз хватит на первый взнос.
Лицо Егора из недоумённого стало белым, а потом начало стремительно наливаться тёмной, нездоровой кровью. Багровый румянец расползался от шеи к щекам, к вискам. Он смотрел на неё, и в его глазах плескалась смесь ярости и абсолютного, животного непонимания. Как это возможно? Она. Его тихая, покладистая Аня.
— Хорошо, пап. Спасибо. Я тебе позже всё объясню. Целую, — она закончила разговор так же спокойно, как и начала.
Нажала кнопку отбоя. Положила телефон на комод. И только после этого медленно обернулась.
Когда Анна обернулась, она встретилась с его глазами. В них больше не было ни лени, ни самодовольства. Там плескалось что-то вязкое, тёмное — смесь растерянности и подступающей, животной ярости. Он медленно, словно не веря собственному телу, поднялся с дивана. Его крупная фигура, казалось, заполнила всё пространство маленькой комнаты. Воздух стал плотным, тяжёлым, его можно было резать ножом.
— Ты… что ты сделала? — просипел он. Голос, ещё недавно такой уверенный и бархатный, превратился в скрежет ржавого металла. — Это что, шутка такая?
Он сделал шаг к ней. Анна не отступила. Она стояла неподвижно, как гранитная статуя, и смотрела ему прямо в лицо, изучая, как на нём проступают уродливые пятна гнева.
— Ты решила меня унизить? Перед своим отцом? Ты что устроила, Аня?
Его голос набирал силу, срываясь на крик. Он не спрашивал, он обвинял. Он размахивал руками, словно пытаясь отогнать от себя невидимую угрозу, которая только что материализовалась в его уютном, предсказуемом мире.
— Какой развод? Какая квартира? Мы же семья! Мы же строили планы! Ты взяла и всё перечеркнула из-за какой-то ерунды! Решила характер показать? Решила доказать что-то? Кому? Мне?!
Он ходил по комнате, от стены до стены, как зверь в клетке. Его тень металась по обоям, создавая уродливые, ломаные фигуры. Он выплёвывал слова, полные обиды и праведного гнева. Он искренне не понимал, что произошло. В его картине мира она была функцией, удобным приложением к его жизни, а функции не имеют права на бунт.
Анна молчала. Она дала ему выговориться, выплеснуть первую, самую грязную волну ярости. Она смотрела, как он задыхается от собственных обвинений, как его лицо всё больше искажается. Она ждала, когда он выдохнется, когда в его монологе появится пауза, чтобы вдохнуть воздух. И когда эта пауза наступила, она ударила.
— Я сказала тебе нет! Я не позволю чтобы ты тянул с моих родителей деньги! А на квартиру вообще сам зарабатывай, у них я на неё просить тем более не собираюсь!
Её голос не был громким. Он был твёрдым, как сталь. Каждое слово — выверенный, точный удар. Эта фраза, произнесённая с ледяным спокойствием, подействовала на него сильнее, чем любой крик. Он замер посреди комнаты и уставился на неё, моргая. Ярость на его лице сменилась растерянностью. Он всё ещё не мог поверить.
— Да что ты понимаешь… — начал было он, снова пытаясь нащупать привычную почву превосходства, но она не дала ему продолжить.
— Это ты ничего не понимаешь, Егор, — её голос стал ещё тише, ещё безжалостней. — Никаких «нас» больше нет. И не было уже очень давно. Был ты, твои грандиозные планы на диване и я, которая всё это обслуживала. Ты думал, что женился на комбинации из домработницы, повара и спонсора? Ошибся.
Она сделала шаг к нему. Теперь между ними оставалось не больше метра. Он инстинктивно отшатнулся.
— Все эти годы я слушала про твои «стартапы», про твои «переговоры», про «гениальные идеи». А что по факту? По факту ты просто ленивый, инфантильный мужчина, который считает, что ему все должны. Ты даже не удосужился найти нормальную работу. Зачем? Ведь есть Аня. А если Аниных денег не хватит, есть её родители. Старики, которые всю жизнь горбатились, чтобы ты мог лежать на диване и мечтать о пентхаусе.
Он хотел что-то возразить, открыть рот, но слова застряли у него в горле. Она не обвиняла. Она констатировала факты. Сухо, методично, как патологоанатом, вскрывающий труп их брака.
— Сегодня ты совершил ошибку. Ты решил, что можешь залезть не просто в мой кошелёк, а в душу моих родителей. Ты перешёл черту. И показал мне, кто ты на самом деле. Не неудачник, не мечтатель. А просто паразит.
Последнее слово она произнесла почти шёпотом. И этот шёпот оглушил его. Багровый румянец сошёл с его лица, оставив после себя нездоровую, землистую бледность. Плечи, всегда такие широкие и самоуверенные, поникли. Он смотрел на неё, но, казалось, не видел. Он видел лишь руины своей комфортной жизни.
Анна обошла его, как обходят предмет мебели. Она подошла к окну и посмотрела на огни ночного города. Впервые за много лет она дышала полной грудью. За её спиной стоял раздавленный, уничтоженный не криком и скандалом, а холодной, убийственной правдой человек. Но ей было всё равно. Она больше не чувствовала ни злости, ни усталости. Только огромное, всепоглощающее облегчение…
