— Я больше не хочу работать, — слова мужа повисли в воздухе, как запах пригоревшего ужина. Ольга замерла с чашкой чая в руке, пытаясь определить, шутка это или нет.
— Что значит не хочешь? — она рассмеялась, но смех вышел странным, как старая фарфоровая чашка, которую они получили в подарок на свадьбу десять лет назад. — Устал просто? Так отпуск возьми.
Но в глазах Игоря не было ни тени улыбки. Его взгляд напоминал тусклое зимнее окно — холодный и непроницаемый. Он откинулся на спинку стула, как человек, решивший объявить миру свой окончательный вердикт.
— Нет, ты не поняла. Я больше не собираюсь вставать каждое утро и тащиться в этот чёртов офис. Десять лет кормил семью, хватит. Теперь твоя очередь.
Кухонные часы тикали с оглушительной громкостью. С детской доносились приглушённые звуки видеоигры — Глеб, закончив уроки, позволил себе небольшое развлечение перед сном. Ольга поставила чашку на стол, заметив, как дрожат её руки.
— Но… но я и так работаю, — она почувствовала, как вечерняя усталость мгновенно превратилась в тяжёлый свинцовый шар где-то в животе. — У нас расходы, школа Глеба, летний лагерь… Моей зарплаты не хватит.
Игорь пожал плечами с небрежностью человека, который только что сбросил с себя тяжёлый рюкзак и не собирается его больше поднимать.
— Возьми вторую работу. Или повышение. Или кредит. Это уже твои проблемы.
Их кухня, маленькая, но всегда уютная, внезапно показалась Ольге чужой и тесной. Потёртые обои с выцветшим рисунком, старая плита, тарелки, которые она только что вымыла — всё это были детали жизни, которую она строила для них троих. Для семьи.
— А как же Глеб? — спросила она тихо, будто опасаясь, что сын может услышать. — Ему девять. Ему нужен отец, а не… я даже не знаю, кем ты собираешься быть.
— Домохозяином, — Игорь произнёс это слово с таким видом, будто объявлял о назначении на пост министра. — Буду дома, когда он вернётся из школы. Но готовить и убирать я не собираюсь, это по-прежнему на тебе.
Ольга смотрела на мужа, пытаясь разглядеть в нём прежнего человека. Куда исчез тот, кто когда-то говорил о великих планах, смеялся до утра и обещал ей звёзды с неба? Сейчас напротив сидел обрюзгший незнакомец с потухшим взглядом, в котором читалась только скука.
— А если мне это не подходит? — произнесла она, сама удивляясь внезапной твёрдости в голосе.
Что-то изменилось в глазах Игоря — ленивое безразличие уступило место холодному расчёту. Он наклонился к ней, словно готовился сообщить деловое предложение.
— В таком случае я уже продумал план Б, — он говорил без эмоций, словно зачитывал каталог услуг. — Найду себе состоятельную даму, желательно одинокую, с хорошей жилплощадью. Поверь, такие всегда в поиске. Решай, что тебе больше нравится. Это мой ультиматум.
Внутри Ольги словно оборвалась струна. Его слова прозвучали не как предложение — как приговор их браку.
— То есть ты ставишь ультиматум? Либо я тебя содержу, либо ты предпочтёшь другую женщину?
Он улыбнулся краем губ и пожал плечами с непринуждённостью человека, обсуждающего погоду.
— Можешь называть это как угодно. Мне нужен комфорт, и я его получу — от тебя или от кого-то другого.
В дверном проёме показался Глеб — тонкий силуэт с настороженным взглядом, который он, бесспорно, унаследовал от матери.
— У вас всё нормально? — спросил он тихо, улавливая напряжение с той остротой, на которую способны только дети.
— Конечно, малыш, — Ольга моментально сменила выражение лица. — Просто взрослые разговоры. Ты зубы почистил?
Когда шаги сына стихли за дверью детской, она повернулась к Игорю. В её взгляде читалось что-то новое — не горечь, не гнев, а кристальное осознание.
— Выходит, ты рассматриваешь нашу семью как выгодный контракт? — каждое слово звучало чётко, как удар метронома. — Ты здесь, пока это соответствует твоим интересам?
Игорь встретил её взгляд с таким безучастием, будто она спросила его о прогнозе погоды на завтра.
— Называй это как хочешь. Я десять лет тебя кормил, теперь твоя очередь. Или ты думала, что я вечно буду впахивать, пока ты со своей бухгалтерией прохлаждаешься?
Это было последней каплей. В голове Ольги словно щёлкнул выключатель — яркий свет внезапного осознания выхватил из темноты все мелочи, на которые она закрывала глаза годами.
Его равнодушие к Глебу, бесконечные жалобы, вечное недовольство жизнью. Как паззл, наконец сложившийся в полную картину.
— Прохлаждаюсь? — Ольга не узнала свой голос. Он звучал низко, с хрипотцой, как треснувшая струна. — Прохлаждаюсь, говоришь…
Она встала из-за стола. Чашка в её руке внезапно показалась невыносимо тяжёлой. Ольга аккуратно поставила её в раковину — движение человека, который контролирует каждый мускул, чтобы не взорваться.
— Вставать в шесть утра, чтобы собрать Глеба в школу, приготовить завтрак, бежать на работу. Восемь часов над отчётами, цифрами, декларациями. Потом магазин, ужин, уроки с сыном.
А ты возвращаешься и только и делаешь, что жалуешься, какой у тебя тяжёлый день был. Это ты называешь «прохлаждаюсь»?
Игорь демонстративно зевнул, прикрыв рот ладонью.
— У всех тяжёлая жизнь. Не драматизируй.
За окном мигнул и погас фонарь — старая проводка в их районе постоянно давала сбои.
На секунду комната погрузилась в полумрак, и Ольге показалось, что она видит перед собой не мужа, а чужого, незнакомого человека.
— Знаешь, что, — её голос звучал неожиданно спокойно. — Я подам на развод.
Она ожидала чего угодно — гнева, удивления, может даже раскаяния. Но Игорь только пожал плечами, словно она сообщила о мелкой бытовой неприятности.
— Окей. Забирай Глеба, я не против. Только на алименты не рассчитывай — если не работаю, то и платить нечем.
В этот момент Ольге показалось, что пол под ней исчез. Свободное падение. Десять лет брака заканчивались не со слезами и скандалами, а с таким обыденным равнодушием, что это было страшнее любого крика.
— Ты даже не будешь бороться? За нас? За сына?
Игорь встал, потянулся, как сытый кот.
— А смысл? Ты же уже всё решила. Кстати, я на диване сегодня посплю.
И он просто вышел с кухни, оставив её одну. Ольга опустилась на стул, чувствуя, как внутри что-то ломается.
Не сердце — что-то глубже, фундаментальнее. Иллюзии. Вера в то, что их брак был чем-то большим, чем просто сделкой.
Утро встретило её ясностью, которой она не ожидала. Ольга провела бессонную ночь, но вместо истощения чувствовала странную лёгкость. Она знала, что делать.
Пока Игорь ещё спал на диване, она тихо собрала документы. Свидетельство о браке, свидетельство о рождении Глеба, их паспорта. Сложила всё в папку.
Глеб проснулся от звука её шагов в коридоре.
— Мам? Почему так рано? — сонно пробормотал он, когда она присела на край его постели.
— Нам надо поговорить, солнышко, — Ольга провела рукой по его волосам, таким же тёмным и непослушным, как у неё. — Помнишь бабушку с дедушкой в деревне? Как думаешь, ты бы хотел пожить там некоторое время?
Глаз мальчика сразу загорелся.
— С курами и огородом? И речкой? Конечно! А надолго?
Ольга почувствовала, как в горле встал ком. Она не знала, сколько правды можно открыть девятилетнему ребёнку, но решила не лгать.
— Возможно, это будет не просто поездка. Мы с папой… нам нужно разобраться кое с чем. И пока мы будем жить отдельно.
Она ожидала слёз, вопросов, может быть даже истерики. Но Глеб только кивнул с неожиданной для его возраста серьёзностью.
— Папа на нас всегда сердится. Будет лучше, если он отдохнёт от нас? — в его голосе звучала надежда пополам с тревогой.
У Ольги сжалось сердце. Дети видят больше, чем мы думаем. Они чувствуют напряжение, даже если не понимают его причин.
— Возможно, солнышко. Давай собирать твои вещи. Только тихо, хорошо?
Пока Глеб складывал в рюкзак свои любимые игрушки и книги, Ольга набрала номер родителей. Голос матери, сонный, но всегда готовый помочь, действовал на неё как бальзам.
— Мама, можно мы с Глебом приедем? Сегодня.
Вопросов не последовало. Только короткое:
— Конечно, доченька. Мы ждём.
Когда они выходили из квартиры, Игорь всё ещё спал. Ольга оставила на столе короткую записку: «Мы уехали. Заявление на развод подам сегодня. Ключи оставляю, квартира все равно твоя.»
В последний момент, уже закрывая дверь, она почувствовала странный приступ сомнения. Десять лет — это не шутка. Возможно, стоит попробовать ещё раз? Поговорить? Предложить терапию?
Но затем она вспомнила его глаза, пустые и равнодушные. «Я найду женщину, которая будет содержать меня». И рука, державшая ключ, решительно повернула его в замке.
Деревенский домик родителей встретил их запахом свободы. Глеб мгновенно оживился, словно вырвавшаяся на волю птица.
Он носился по двору, помогал дедушке кормить кур, с гордостью сообщал бабушке, что умеет чистить картошку «почти как взрослый».
Ольга смотрела на сына через кухонное окно, машинально помешивая чай. Сердце всё ещё болело, но как-то иначе — не острой, пронзающей болью, а тихой, уходящей. Как старая рана, которая наконец начала заживать.
— Ты правильно сделала, дочка, — мать положила морщинистую ладонь на её плечо. — Мужчина, который так говорит с женщиной, уже давно не муж.
Ольга удивлённо посмотрела на мать:
— Ты даже не спросила, что случилось.
Мать только усмехнулась своей мудрой, печальной улыбкой:
— А зачем? Я по глазам твоим вижу. Да и по Глебу. Мальчишка здесь два часа, а смеётся больше, чем за все ваши последние приезды вместе взятые.
Это было правдой. Ольга не могла вспомнить, когда в последний раз слышала, как сын смеётся — не просто улыбается, а заливается этим чистым, звенящим смехом.
В их городской квартире, пропитанной напряжением и недосказанностью, как будто не было места для такой простой вещи, как детский смех.
Первая неделя прошла в тумане хлопот и оформления документов. Ольга нашла удалённую работу, благодаря которой могла оставаться с сыном в деревне.
Глеб поступил в местную школу — маленькую, но уютную, где учительница начальных классов сразу отметила его усидчивость и любознательность.
Игорь не звонил. Ни разу. Ни чтобы спросить о сыне, ни чтобы узнать, как они устроились. Ольга убеждала себя, что так даже лучше — чистый разрыв, без сожалений и фальшивых надежд.
Осень в деревне выдалась золотой, звенящей, с чистым воздухом и запахом антоновских яблок. По вечерам они с Глебом ходили к реке, собирали разноцветные листья, придумывали истории о лесных существах.
В такие моменты Ольга чувствовала странную, почти забытую лёгкость — будто тяжёлое покрывало, годами давившее на плечи, наконец сброшено.
В середине октября, когда первые заморозки посеребрили траву, позвонила бывшая соседка.
— Слышала новости? — в её голосе звучало плохо скрываемое возбуждение. — Твой Игорь съехал от той женщины.
— От какой женщины? — тупо переспросила Ольга.
— Ну, с которой он жил последние два месяца. Аллой её звали, кажется. Холёная такая, при деньгах. Говорят, она его выставила, когда поняла, что он просто на её шее сидеть собирается.
Теперь снимает комнату на Заречной, жалуется всем, как его жизнь потрепала. Квартиру свою семье сдал, чтобы хоть на еду было.
Ольга положила трубку и долго смотрела в окно. По стеклу сбегали капли осеннего дождя, похожие на торопливые мысли.
Она ждала, что почувствует что-то — злорадство, боль, гнев, облегчение. Но внутри была только тишина. Спокойная, ясная тишина человека, который поставил точку в прошлой главе и больше не перечитывает её.
Через неделю пришло сообщение от Игоря — первое за всё это время. Короткое, с ошибками, явно набранное второпях:
«Оля я наконец понял как был не прав. Мне плохо без вас. Может попробуем всё сначала? Я уже устроился на работу. Приезжайте.»
Ольга перечитала его несколько раз, скорее с любопытством, ноль эмоций. Ещё три месяца назад эти слова перевернули бы всю её жизнь. Она бы поверила, собрала вещи, убедила бы себя, что «ради Глеба» нужно сохранить семью. Прежняя Ольга.
Но сейчас, сидя на крыльце родительского дома, наблюдая, как сын самозабвенно играет с соседскими детьми в догонялки, она ощущала только одно — благодарность. Благодарность судьбе за то, что та привела её к краю, заставила сделать выбор. Выбор в пользу себя.
Ответа она не отправила. Вместо этого удалила номер Игоря из телефона — жест символичный, окончательный.
Вечером того же дня отец позвал их с Глебом на чердак. В углу, под старым брезентом, стоял его верстак.
— Думаю, нам пора построить домик для Глеба, — сказал он, поглаживая седую бороду. — Такой, знаешь, на дереве. Как ты хотела в детстве.
И когда Глеб запрыгал от восторга, обнимая дедушку, а мать вынесла на веранду поднос с чаем и чебуреками, Ольга почувствовала, как внутри распускается что-то тёплое и светлое.
Не счастье — пока ещё нет. Но его предчувствие.
— Мам, смотри! — крикнул Глеб, показывая на первую вечернюю звезду. — Можно загадать желание!
— Загадывай, — улыбнулась Ольга.
— Нет, ты! — настаивал мальчик. — У тебя глаза грустные.
Она подняла взгляд к небу. Звезда мерцала, как маленький огонёк надежды. Ольга закрыла глаза и загадала — не вернуть прошлое, не встретить кого-то нового.
Она загадала силы. Силы двигаться вперёд, не оглядываясь. Силы выбирать себя — снова и снова.
Когда она открыла глаза, Глеб смотрел на неё выжидающе.
— Ну что, загадала?
— Загадала, — кивнула Ольга, чувствуя, как по щеке скатывается одинокая слеза — не горя, а освобождения. — И знаешь что? Оно уже сбывается.
