Федор смотрел в телефонную трубку так, словно она могла объяснить ему, почему голос бывшей жены звучал так твердо. Три года назад эта женщина плакала у него на плече, когда соседская кошка родила котят под их балконом. А сейчас даже дыхание ее было ровным, холодным.
— Тась, мать парализовало. Совсем. Она даже воды попить не может сама, — попробовал он еще раз, переступая с ноги на ногу в коридоре больницы. — Я один не справлюсь.
— А я тебе что, нянька? — В голосе Таси послышались какие-то звуки, будто она занималась чем-то параллельно разговору. — Федька, очнись. Мы развелись. Официально. С печатями и подписями. Твоя мама, твои проблемы.
Гудки в трубке зазвучали монотонно, как капельница в палате, где лежала Раиса Петровна. Федор сунул телефон в карман джинсов и потер лицо ладонями. Недоспал, недоел, уже третий день мотался между работой и больницей. А впереди еще месяцы, может, годы ухода за лежачей женщиной, которая всю жизнь считала его неудачником.
— Сынок, как дела? — спросила медсестра Галя, проходя мимо с подносом лекарств. Ей было лет пятьдесят, румяная, с добрыми глазами за очками в железной оправе.
— Да как… Жена отказывается помогать.
— А что, развелись? — Галя остановилась, покачала головой. — Ну что ж, бывает. Зато теперь знаешь, кто чего стоит.
Федор хмыкнул. Знать-то он знал и раньше. Тася всегда была из тех, кто умел постоять за себя. Когда они поженились семь лет назад, он думал, что это хорошо. Сильная женщина рядом — надежно. Но оказалось, что сильная женщина может быть сильной не только для семьи, но и против семьи.
В палате мать лежала с закрытыми глазами, подключенная к капельнице. Врач говорил, что она слышит все, понимает, но говорить не может. Только глазами моргать — да, нет. Два моргания — да, одно — нет. Как в детской игре, только игра эта теперь стала их жизнью.
— Мам, — тихо сказал Федор, садясь на стул рядом с кроватью. — Тася не будет помогать. Придется самим.
Раиса Петровна открыла глаза и посмотрела на сына. В этом взгляде было много чего — и вина, и злость, и страх. Она всегда была женщиной с характером, управляла семьей железной рукой, даже когда отец был жив. А теперь не могла даже чесаться сама.
— Все будет хорошо, — добавил Федор, не очень-то веря собственным словам. — Я найду сиделку, возьму отпуск за свой счет. Справимся.
Мать моргнула дважды. Да. Но в глазах ее читалось совсем другое.
Когда Федор вышел из больницы, на улице уже темнело. Октябрь в этом году выдался дождливый, листья под ногами хлюпали, как губки. Он достал сигареты, закурил прямо у входа, хотя знал, что здесь нельзя. Но какая разница — жизнь и так рушилась по кускам.
Телефон завибрировал. Сообщение от коллеги Димы: «Федь, шеф спрашивает, когда выйдешь. Проект горит».
Проект. Федор работал в небольшой строительной фирме, занимался сметами. Работа нудная, но стабильная. Или была стабильной, пока мать не слегла. Теперь каждый день в больнице — это день без зарплаты.
Он набрал номер Димы.
— Слушай, Дим, а Шустрый еще ищет людей в свою бригаду?
— Шустрый? — удивился Дима. — Федь, он же на ремонтах сейчас работает. Квартиры, офисы. Деньги хорошие, но пахать надо без выходных. Ты что, решил от нас уйти?
— Думаю. Мне сейчас каждая копейка на счету.
Дима помолчал.
— Понял. Давай завтра встретимся, поговорим. Шустрый парень нормальный, но требовательный. Зато платит честно.
Федор потушил сигарету о стену больницы и пошел к автобусной остановке. Домой ехать не хотелось — там его ждала пустая двухкомнатная квартира, где еще недавно пахло Тасиными духами и ее стряпней. Она готовила отлично, это он должен был признать. И вообще была хорошей женой, пока не начались проблемы с матерью.
Раиса Петровна никогда не скрывала, что невестка ей не нравится. «Слишком самостоятельная», — говорила она сыну. «Мужа не слушается, свое мнение имеет по каждому поводу». Тася это чувствовала и отвечала тем же. Два года назад дошло до открытого конфликта, когда мать заявила, что неплохо бы внуков завести, а то «бабы нынче одни карьеры строят, а потом сидят одинокие».
— Раиса Петровна, — сказала тогда Тася, наливая чай, — а может, не ваше это дело?
— Как не мое? Я мать, мне хочется внуков видеть.
— Рожу — увидите. Не рожу — не увидите. Но решать буду я, а не вы.
— Ишь ты какая… — Мать аж покраснела от злости. — Федя, ты слышишь, как с твоей матерью разговаривают?
Федор тогда промолчал. И сейчас понимал, что это была ошибка. Нужно было встать на сторону жены. Но мать всю жизнь была для него авторитетом, даже когда он уже стал взрослым мужиком.
Автобус шел медленно, стоял в пробках. Федор смотрел в окно и думал о том, как все пошло наперекосяк. Год назад Тася забеременела. Они оба радовались, даже мать смягчилась, начала вязать пинетки. Но на четвертом месяце случилась беда. Врачи сказали — бывает, ничего страшного, можно пробовать снова.
Тася замкнулась. Перестала разговаривать о детях, о планах, вообще стала молчаливой. А мать начала давить еще сильнее: «Что ты киснешь? Надо снова пробовать! Время не ждет!»
— Мама, оставь ее в покое, — просил Федор.
— Да что ты понимаешь! — отмахивалась Раиса Петровна. — Женщины такие — если сразу не встряхнуть, так и будут жалость к себе разводить.
Тася это слышала. И однажды не выдержала.
— Знаете что, Раиса Петровна, — сказала она спокойно, складывая вещи в сумку. — Идите и встряхивайте кого-нибудь другого. Я устала.
— Ты что творишь? — Федор не верил своим глазам. — Тась, не дури!
— Не дурю. Ухожу. Временно. Пока не пойму, что мне нужно.
Временно растянулось на три года. Тася сняла однокомнатную квартиру на другом конце города, устроилась администратором в стоматологическую клинику. Федор первые полгода названивал каждый день, умолял вернуться. Она отвечала: «Подумаю». Потом «Рано еще». Потом «Не знаю».
А год назад подала на развод.
— Почему? — спросил Федор, стоя в коридоре загса с бумагами в руках.
— Потому что ты не мужик, — ответила Тася. — Ты сын. А мне нужен муж.
Он тогда не понял, что она имела в виду. Думал — бабские фокусы, передумает. Но Тася не передумывала. Развелись тихо, без скандалов. Квартиру не делили — она была куплена еще до брака на материнские деньги. Тася забрала только свои вещи и фотографии, где были только они двое, без Раисы Петровны.
А теперь вот инсульт. И некому помочь.
Федор дошел от остановки до дома, поднялся на четвертый этаж без лифта. В квартире было тихо и пусто. Он включил телевизор для фона, открыл холодильник. Там лежали сосиски, хлеб, банка томатной пасты. Холостяцкий набор.
Сварил сосиски, поел, глядя в экран, где показывали новости. Курс доллара растет, где-то взорвали что-то, депутаты обсуждают новый закон. Жизнь идет своим чередом, и всем наплевать на то, что у Федора Громова мать парализована, а бывшая жена не хочет помогать.
Утром он поехал к Диме, а от него — к Шустрому. Владимир Шустров оказался мужиком лет сорока, жилистым, с внимательными глазами и крепким рукопожатием.
— Опыт есть? — спросил он, не тратя времени на знакомство.
— Со сметами — да. С инструментом тоже. В юности подрабатывал на стройке.
— Хорошо. Но у меня не стройка, а ремонты. Работа тонкая, клиенты привередливые. Косяк сделаешь — вылетишь без разговоров. Устраивает?
— Устраивает.
— Тогда завтра выходим на объект. Квартира в центре, евроремонт под ключ. Хозяева — семейная пара, он бизнесмен, она домохозяйка. Денег не жалеют, но качество требуют идеальное.
Федор кивнул. Деньги ему были нужны позарез.
На следующий день он впервые за много лет взял в руки дрель. Бригада у Шустрого была небольшая — четыре человека, все опытные. Федор сразу понял, что придется доказывать, что он не обуза.
— Новенький, — сказал прораб Толик, мужик за пятьдесят с животом и добродушным лицом. — Посмотрим, что из тебя выйдет.
Работа была тяжелая, но Федор втянулся быстро. Руки не забыли, что такое молоток и шпатель. К концу недели Толик уже не смотрел на него с подозрением.
— Ничего, работаешь, — признал он. — Старался в молодости, видно.
По вечерам Федор ездил в больницу. Мать лежала все в том же состоянии — слышала, понимала, но говорить не могла. Врачи осторожно намекали, что улучшений может и не быть.
— Готовьтесь к долгому уходу, — сказал лечащий врач, мужчина лет шестидесяти с усталыми глазами. — Будет нужна сиделка, специальное питание, процедуры. Это дорого.
Федор кивал и считал в уме. Зарплата у Шустрого была в два раза выше, чем на прежней работе, но и расходы росли. Сиделка стоила двадцать тысяч в месяц, лекарства — еще десять, специальное питание — пять. Оставалось на жизнь тысяч пятнадцать. В Москве это копейки.
— Может, в пансионат? — предложила медсестра Галя. — Там и уход хороший, и общение. А вы будете навещать.
— Мама не согласится, — покачал головой Федор. — Она домоседка. Всю жизнь в этой квартире прожила.
— А вы спросите ее.
Федор спросил. Мать сразу моргнула один раз. Нет. Потом посмотрела на сына так, что он понял — лучше этот вопрос больше не поднимать.
Через месяц Раису Петровну выписали. Федор нашел сиделку — женщину лет пятидесяти, Нину Васильевну. Она была профессионалом, но требовательной.
— Я не уборщица, — сразу предупредила она. — Больного обслужу, покормлю, лекарства дам. А квартиру убирать и продукты покупать — это ваше дело.
Федор согласился. Выбора особого не было.
Жизнь вошла в новую колею. Утром — работа до вечера, потом магазин, домой, уборка, готовка на завтра. По выходным — генеральная уборка, стирка, закупка продуктов на неделю. Свободного времени не осталось совсем.
Шустров работу давал постоянно. Объекты менялись — то квартира в сталинке, то офис в бизнес-центре, то загородный дом. Федор привык к разнообразию, даже нравилось. Каждый объект — как головоломка, которую нужно решить.
На одном из объектов — ремонт квартиры в новостройке — заказчиком оказалась женщина лет тридцати пяти, Ольга. Высокая, стройная, с короткими темными волосами и насмешливыми глазами. Разведена, работала в рекламном агентстве.
— Хочу сделать квартиру для себя, — объяснила она Шустрову. — Никаких компромиссов. Как я хочу, так и будет.
Федор сразу заметил, что она внимательно следит за работой, задает много вопросов, но не придирается. Понимала в ремонте больше, чем большинство заказчиков.
— Вы в этом разбираетесь, — сказал он как-то, когда они обсуждали укладку плитки в ванной.
— Приходится, — улыбнулась Ольга. — Это уже третья квартира, которую я ремонтирую. Первую — для родителей, вторую — для бывшего мужа после развода. Теперь вот для себя.
— Щедро.
— Не щедро, а правильно. Хочешь жить спокойно — плати по счетам и закрывай вопросы навсегда.
Федор подумал о Тасе. Она тоже умела закрывать вопросы навсегда.
Ольга приходила на объект каждый день после работы, иногда с кофе для бригады. Постепенно они начали разговаривать не только о ремонте. Оказалось, что у них много общего — оба разведены, оба устали от прошлых отношений, оба не верят в счастливые концы.
— А почему развелись? — спросила она как-то, когда они сидели на подоконнике после окончания рабочего дня.
— Жена сказала, что я не мужик, а сын.
— И что, она была права?
Федор подумал.
— Наверное, да.
— Хорошо, что признаете. Большинство мужчин этого не понимают даже после развода.
— А вы почему развелись?
— Муж изменял. Постоянно. Говорил, что это ничего не значит, что любит только меня. Может, и правда любил, но я устала быть пониманием и всепрощением.
Они помолчали. За окном начинался вечер, в квартире пахло свежей краской и надеждой на новую жизнь.
— У вас есть дети? — спросил Федор.
— Нет. А у вас?
— Тоже нет. Не получилось.
Ольга кивнула, не стала расспрашивать подробности. Это Федору понравилось — она умела не лезть туда, куда не приглашали.
Ремонт подходил к концу. Еще неделя — и бригада перейдет на новый объект. Федор понимал, что будет скучать по этим вечерним разговорам.
— Может, сходим куда-нибудь? — предложил он в пятницу, когда они заканчивали укладку ламината в спальне.
— Можем, — согласилась Ольга. — Только предупреждаю сразу — я не ищу мужа. Мне и одной хорошо.
— А я не предлагаю замуж. Просто хочется с кем-то поговорить не о работе и не о лекарствах.
Они пошли в кафе рядом с ее домом. Ольга заказала салат и белое вино, Федор — мясо с картошкой и пиво. Разговаривали обо всем — о работе, о планах, о том, что значит начинать жизнь заново после сорока.
— Знаете, что самое сложное? — сказала Ольга, отпивая вино. — Перестать ждать подвоха. После развода я каждый день жду, что что-то пойдет не так. Работу уволят, машина сломается, здоровье подведет. Словно привыкла, что жизнь — это сплошная проблема.
— А у меня наоборот, — признался Федор. — Я привык решать проблемы. Сначала маму слушался, потом жену, теперь за мать отвечаю. Не умею просто жить для себя.
— Научитесь. Вам сколько лет?
— Сорок два.
— Самое время. Я в тридцать пять поняла, что жизнь — не репетиция. Больше не будет. Либо живешь сейчас, либо не живешь вообще.
После кафе они гуляли по центру города. Октябрь был теплый, листья еще держались на деревьях, люди не спешили прятаться от холода. Ольга рассказывала о своей работе — оказалось, она придумывала рекламные кампании для больших компаний.
— Интересно? — спросил Федор.
— Иногда. Когда клиент не идиот и готов слушать профессионалов. А вообще-то я мечтаю открыть свое дело. Студию дизайна интерьеров. У меня уже есть несколько заказов от знакомых.
— Почему не открываете?
— Страшно. Стабильная зарплата — это стабильная зарплата. А свое дело — это риск.
Федор подумал о своем переходе к Шустрову. Тоже ведь был риск, но оправдался.
— Иногда риск оправдывается, — сказал он.
— Иногда, — согласилась Ольга. — Но не всегда.
Они встречались еще несколько раз. Ходили в кино, в театр, просто гуляли по городу. Ольга не требовала постоянного внимания, не обижалась, когда Федор отменял встречи из-за проблем с матерью. Она жила своей жизнью и не пыталась встроить его в нее насильно.
— Мне с вами спокойно, — сказала она как-то. — Вы не пытаетесь меня менять.
— А мне с вами интересно, — ответил Федор. — Вы не жалуетесь на жизнь.
— А смысл жаловаться? Жизнь такая, какая есть. Можно стонать, а можно что-то менять.
Дома, ухаживая за матерью, Федор иногда думал об Ольге. О том, как она смеется, как морщит лоб, когда о чем-то думает, как умеет слушать, не перебивая. Не влюбился — он уже не верил в большие чувства, но чувствовал себя живым рядом с ней.
Раиса Петровна заметила перемены в сыне.
— Федя, — сказала она как-то, когда сиделка ушла в магазин, а он кормил ее бульоном. Речь к ней понемногу возвращалась, но говорить она могла только шепотом и с трудом. — Ты… счастливее стал.
— Мам, не выдумывай.
— Не выдумываю. Женщина есть у тебя?
Федор поставил тарелку на тумбочку.
— Есть… знакомая.
— Хорошая?
— Не знаю. Нормальная.
Мать помолчала, потом тихо сказала:
— Я виновата… перед Тасей. И перед тобой.
— Мам, не надо.
— Надо. Я… привыкла командовать. Всегда знала, как лучше. А оказалось… не знала.
Федор взял материнскую руку в свою. Тонкая, холодная, совсем не похожая на ту сильную руку, которая учила его завязывать шнурки и давала подзатылки за плохие оценки.
— Прости меня, — прошептала Раиса Петровна.
— За что?
— За то, что не научила тебя быть мужчиной. Научила быть послушным сыном.
Федор не знал, что ответить. Всю жизнь он искал материнского одобрения, а теперь понимал, что это одобрение стоило ему семьи.
— Если она хорошая… эта женщина… не упусти, — добавила мать. — Я больше не буду… мешать.
В конце ноября Ольга позвонила ему поздно вечером.
— Федор, вы можете приехать? — В голосе ее была какая-то странная нотка.
— Что случилось?
— Приезжайте, расскажу.
Он нашел сиделку, которая могла остаться на ночь, и поехал к Ольге. Она открыла дверь в домашней одежде, волосы растрепаны, глаза красные.
— Меня уволили, — сказала она без предисловий. — Новый директор решил обновить команду. Мне дали две недели на передачу дел.
— И что теперь?
— Не знаю. Можно искать новую работу, а можно… — она помолчала. — А можно рискнуть. Открыть свою студию. У меня есть накопления на полгода жизни. Если не получится, успею найти работу по найму.
Федор прошел в квартиру, сел на диван. Ольга налила ему чай, села рядом.
— Боитесь? — спросил он.
— До смерти. Но понимаю, что это знак. Вселенная выталкивает меня из зоны комфорта.
— У вас есть клиенты?
— Трое точно есть. Еще несколько человек спрашивали, но я тогда не была готова. Теперь буду звонить всем.
Федор смотрел на нее и думал о том, что он никогда не решался на такие шаги. Всегда выбирал стабильность, безопасность. Даже переход к Шустрову был не риском, а необходимостью.
— А что если я вам помогу? — неожиданно для себя сказал он.
— Как?
— Не знаю. Строительными работами, сметами, организацией. У меня есть опыт, связи. Шустров может давать подрядчиков.
Ольга посмотрела на него удивленно.
— Вы серьезно?
— Серьезно. Мне тоже надоело работать на дядю. Хочется попробовать что-то свое.
— Но у вас мать больная, расходы большие. Это же риск.
— Может, пора рискнуть.
Они просидели до утра, обсуждая детали. Ольга занималась бы дизайном, поиском клиентов, Федор — всем, что касалось строительства. Вложения минимальные — регистрация ИП, сайт, реклама. Офис пока не нужен, можно работать дома.
— Одно условие, — сказала Ольга под утро. — Мы партнеры, но не пара. Бизнес и личные отношения лучше не смешивать.
— Согласен, — кивнул Федор.
Хотя понимал, что это будет сложно. Ольга ему нравилась все больше, но он готов был подождать. Время покажет.
Шустрову он сказал правду. Тот отнесся с пониманием.
— Молодец, — сказал он. — Я тоже когда-то работал на дядю, потом решил рискнуть. Не пожалел. Если что — обращайся, поможем подрядчиками.
Первый заказ пришел через неделю после регистрации ИП. Знакомая Ольги хотела сделать ремонт в однокомнатной квартире. Бюджет небольшой, но для начала подходящий.
Работали вдвоем — Ольга рисовала проект, Федор считал смету, искал материалы. Все делали сами — от покупки краски до укладки ламината. Уставали так, что сил хватало только на то, чтобы добраться до дома и упасть в кровать.
Но работа шла. Клиентка осталась довольна, порекомендовала их подруге. Та — своей сестре. К весне у них было уже пять завершенных объектов и очередь на два месяца вперед.
— Надо расширяться, — сказала Ольга как-то вечером, когда они подсчитывали прибыль за квартал. — Одни мы не справляемся.
— Согласен. Толик хочет от Шустрого уйти, может, переманим?
— Отличная идея.
Толик действительно согласился. Потом к ним присоединился еще один мастер, Витя — молодой, толковый, руки золотые. К лету у них была полноценная бригада.
Раиса Петровна медленно, но шла на поправку. Речь восстановилась почти полностью, левая рука начала слушаться. Врачи говорили о чуде, но Федор понимал — мать просто не хотела быть обузой. Боролась, как умела.
— Федя, — сказала она как-то, когда он пришел домой особенно поздно. — Я хочу в пансионат.
— Что? Мам, зачем?
— Затем, что ты молодой еще, а жизнь проходит. У тебя дело идет, женщина хорошая рядом. Зачем мне мешать?
— Ты не мешаешь.
— Мешаю. И знаю это. В пансионате мне будет неплохо — там люди мои, программы разные, врачи рядом. А ты будешь навещать по выходным.
Федор понял, что мать права. Последние месяцы он разрывался между работой, домом и Ольгой. Времени ни на что не хватало, а усталость накапливалась.
Пансионат нашли хороший, недалеко от города. Мать туда переехала в июле, когда на улице было тепло и солнечно. Федор помог ей устроиться, познакомил с соседками по комнате — две бодрые старушки, которые сразу взяли Раису Петровну под опеку.
— Не волнуйся, — сказала мать на прощание. — Здесь мне будет хорошо. А ты живи наконец.
В пустой квартире было тихо и странно. Федор ходил из комнаты в комнату и не знал, что делать с внезапно свалившейся свободой. Можно было читать до утра, смотреть фильмы, приглашать Ольгу в гости, не думая о том, что мать может что-то не так понять.
— Чувствую себя виноватым, — признался он Ольге на следующий день.
— Почему?
— Будто бросил мать.
— Федор, вы дали ей три года жизни. Полноценной жизни. Теперь очередь за вами.
— Наверное.
— Точно. И знаете что? Я думаю, пора нам поговорить о наших отношениях.
Федор замер. Они полгода работали вместе, встречались, но тему отношений обходили стороной.
— О чем именно?
— О том, что мне с вами хорошо. По-настоящему хорошо. И я готова попробовать жить вместе. Если вы тоже готовы.
Федор посмотрел на нее — уверенную, спокойную, знающую, чего хочет. Не такую, как Тася, которая ждала от него решений и инициативы. И не такую, как мать, которая решала за него. Равную.
— Готов, — сказал он. — Но давайте без штампов в паспорте. Пока.
— Согласна. Пока.
Они не спешили. Ольга постепенно перевозила вещи в его квартиру, он освобождал место в шкафах и ящиках. Привыкали друг к другу, к общему быту, к тому, что теперь все решения принимают вместе.
В сентябре их фирма получила крупный заказ — ремонт офиса в бизнес-центре. Заказчик остался доволен и порекомендовал их управляющей компании. Та дала еще три объекта.
— Надо регистрировать ООО, — сказала Ольга. — И брать кредит на оборудование. Дело растет.
— Страшно, — признался Федор.
— Мне тоже. Но правильно страшно. Это значит, что мы развиваемся.
В октябре, ровно через год после инсульта матери, Федор встретил на улице Тасю. Она шла из супермаркета с тяжелыми пакетами, выглядела уставшей.
— Привет, — сказал он, останавливаясь.
— О, Федя. Привет.
Они стояли на тротуаре, неловко молчали. Прохожие обходили их, спешили по своим делам.
— Как дела? — спросила Тася.
— Нормально. Свое дело открыл, с партнершей. Мать в пансионате, ей там нравится.
— Понятно. — Тася переложила пакеты из руки в руку. — А я замуж вышла.
— Поздравляю.
— Спасибо. Муж хороший, детей хочет. Может, получится.
Федор кивнул. В голосе Таси не было ни злости, ни обиды. Просто констатация факта.
— Тась, — сказал он. — Прости меня. За то, что не смог быть мужем.
— Федь, не надо. Мы оба были не готовы тогда. Ты — быть мужем, я — ждать, пока ты созреешь.
— Ты была права тогда. Я действительно был сыном, а не мужчиной.
— А теперь?
Федор подумал.
— Теперь… не знаю. Учусь. По-другому жить, по-другому любить. Без условий и ожиданий.
— Это правильно, — улыбнулась Тася. — Мне пора. Муж с работы скоро придет.
— Конечно. Удачи тебе.
— И тебе.
Она ушла, и Федор подумал, что не чувствует ни боли, ни сожаления. Просто закрытие очередной главы жизни.
Дома его ждала Ольга с ужином и планами на выходные.
— Как дела? — спросила она, целуя его в щеку.
— Хорошо, — ответил Федор. — Все очень хорошо.
И это была правда. Не сказочная, не идеальная, а обычная человеческая правда. У него было дело, которое приносило радость и деньги. Была женщина, которая не пыталась его переделать. Была мать, которая наконец научилась быть просто матерью, а не командиром.
Но главное — он научился быть собой. Не сыном, не мужем, не кем-то еще. Просто Федором Громовым, который умеет брать ответственность за свою жизнь и не боится рисковать.
За окном наступала зима, но в квартире было тепло. Ольга рассказывала о новом заказе, строила планы на следующий год. Федор слушал и думал о том, что жизнь — штука непредсказуемая. Три года назад он был несчастным мужем с больной матерью и нелюбимой работой. Сейчас — предприниматель с женщиной, которая его понимает, и планами на будущее.
— О чем задумался? — спросила Ольга.
— О том, что иногда потерять все — это единственный способ найти себя.
— Философ, — засмеялась она. — Ешь лучше, пока не остыло.
Федор улыбнулся и подумал, что счастье — это не когда все идеально, а когда ты умеешь радоваться тому, что есть. И не боишься того, что будет.
