— Марина, ты вообще слышишь, что я говорю?! — голос начальника бил в ухо сквозь наушники, резкий, как удар линейкой по столу. — Презентация была сырой! Клиент смотрел, как на цирк. Ты в отпуске или на работе?
Марина глядела в окно аэропорта. За стеклом — грузчики, тележки, дождь. На экране ноутбука завис слайд с логотипом клиента. В наушниках орал начальник. Она нажала на кнопку, выключила звук, с усилием закрыла крышку и сняла гарнитуру. Тут же загорелся экран телефона: «Звонила мама».
Марина взяла трубку.
— Ты где? — голос матери был глухой, будто сквозь платок. — У отца всё плохо. Он в реанимации. Ты успеешь прилететь или опять будешь объяснять, как ты занята?
— Я уже в Шереметьево. Вылетаю через сорок минут.
— Понятно… Ну, хоть на этот раз не совсем опоздала. Хотя… — пауза, — всё равно поздно…
Связь оборвалась. Марина уставилась в экран, где отражалась сама — с уставшими глазами, скомканной рубашкой и влажной прядью у щеки. Подбородок дрогнул. Она выдохнула, подалась вперёд, положила голову на руки.
Летела без пересадок, рейс задержали на двадцать минут. Пока ждала багаж, пыталась дозвониться маме — безуспешно. Такси ехало медленно, за окном серый город сменялся обочинами и рекламой аптек. Она почти не смотрела в окно, сжимала ремень сумки и всё думала, успеет ли. У приёмного покоя остановилась, не сразу решилась войти.
— Ты, как всегда, не вовремя, — сказала Галина, когда Марина вошла в приёмное отделение. У неё был такой вид, будто она простояла там несколько часов — руки скрещены, пальцы вцепились в ремешок сумки.
Марина замерла, держа рюкзак в одной руке.
— Мама…
— Всё. Уже всё, поняла? — тон ровный, без рыданий. — Ты опять прилетела, когда всё уже кончилось. Как всегда — в последний момент, когда решать уже нечего.
Они шли к машине молча. Марина не решалась даже спросить, где он. Только в машине Галина тихо добавила:
— Его больше нет. Отмучился…
Дом встретил сквозняком и запахом картошки. Где-то в дальней комнате кто-то кашлял. Объятий не было. На вешалке висела его чёрная кофта — как будто он только что её снял. Рядом — мамины тапки, небрежно сброшенные, как в любой другой день. Всё было на своих местах, только человека больше не было.
Наступил день прощания. Утро пролетело быстро. Всё было как обычно — сборы, какие-то люди, разговоры вполголоса, формальности.
Погода была ветреной, трава шуршала под ногами. Марина стояла рядом с Игорем — младшим братом, с которым у неё с детства были натянутые отношения. Они почти не общались, даже сейчас он будто был где-то в стороне. Она не слушала речи. Взгляд сам по себе скользнул в сторону.
У сосны, чуть в стороне, стояла женщина. Пальто серое, затянутое в талии, в руках — старый носовой платок. С ней — двое подростков, мальчик и девочка. Лица незнакомые. Девочка сжимала зубы, будто от ветра, мальчик смотрел в землю. Женщина ловко отвела взгляд, когда Марина встретилась с ней глазами.
— Кто это?.. — пробормотала Марина, но Игорь не услышал.
Позже. На кухне гремели чашки. Андрей, старший брат — рассудительный, сдержанный, почти всегда безэмоциональный — наливал чай, молча поставил перед Мариной. Потом сел напротив, уставился.
— Ты тоже заметила ту женщину с детьми? — спросил он, не отрывая взгляда.
Марина кивнула.
— А ты точно не знала, кто они? — Андрей придвинулся ближе, прищурился. — Она как-то посмотрела на тебя, будто вы знакомы. Может, виделась с ними где то?
— Нет, — голос её дрогнул. — Я видела их впервые. И мне так же ничего не понятно и странно, как и вам.
Андрей пожал плечами:
— Может, это какая-то папина знакомая. Мало ли. Но всё равно — странно.
Андрей откинулся на спинку. Игорь возился с телефоном, молчал.
— Просто слишком уж она… как будто знала, как стоять. Как будто… как будто это тоже её прощание.
Марина сжала ладони. В комнате пахло хлебом и чем-то кислым.
Поздно вечером Марина сидела на диване, сгорбившись, будто тянула на себе что-то тяжёлое и невидимое. Рядом, в кресле, молча сидела мать — та же поза, те же опущенные плечи. Мысли текли обрывками — без начала, без конца. В комнате стояла глухая тишина, всё застыло, как в ожидании. Свет из коридора делил пол пополам, словно напоминая: было — и стало. Казалось, она снова оказалась в том же доме, но внутри него — всё чужое.
— Он пять лет к ним ездил, — голос матери разбавил тишину. — А я, дура, верила. Верила, что в санаторий. Что давление. Что лечение. Верила до последнего.
Марина удивлённо повернулась:
— Пять лет?.. Это ты про ту женщину? С чего ты это взяла? — переспросила она почти шёпотом.
Молчание легло между ними, как шерстяное одеяло.
Я ее сразу увидела, было понятно по ее выражению лица…
— Только теперь всё поняла. Когда на кухне сегодня нашла квитанции. Адрес. Я даже имя запомнила. Лариса.
Марина сдвинулась ближе. Но мама не обернулась.
— Он ведь уезжал и приезжал — как будто ничего. Садился за стол. Ел мой борщ. Смотрел с тобой кино. И я, наивная, думала — всё хорошо.
Марина взяла её за плечо. Галина чуть вздрогнула, но не оттолкнула. Только вздохнула тихо:
— Ложись дочка поспи. Завтра снова день…
Утро было серым. Марина проснулась рано, ещё до звонка будильника. На кухне кто-то тихо двигал посуду — наверняка мама. В комнате пахло подсохшими цветами и кофе, будто всё происходило в другой реальности.
За столом уже сидели Игорь и Андрей. Молча пили чай, не поднимая глаз. Никто не говорил о вчерашнем.
Часам к десяти приехал юрист. Его вызвал Андрей — после звонка знакомому из бюро, где оформляли старое завещание. Тот пообещал, что приедет тот, кто вел дело лично. Уже знакомый юрист поздоровался в прихожей, коротко обнял Галину. Сел, положил папку на стол, снял очки, протёр их.
— Я понимаю, как вам сейчас непросто. Но нужно всё оформить, как положено. Виктор Сергеевич пересмотрел завещание год назад. Документ заверен нотариально. У меня с собой копии.
Пауза. Бумага шуршала слишком громко. Мать прижала платок к губам. Игорь опустил голову. Марина стояла у окна.
— Половина квартиры и садовый участок оформлены на… Ларису Юрьевну Матвееву. Всё в порядке, документ чистый. Есть подпись, нотариус, дата.
Никто не ответил. Только Андрей тихо выдохнул:
— То есть он всё решил. Без нас.
Юрист кивнул.
— Да. Решил. Ваш отец пересмотрел своё решение. Предыдущее завещание утратило силу, и новое распределяет имущество иначе. Остальная часть квартиры, счета, всё остальное — вам, семье. Но вот этот шаг — он был сделан сознательно.
Галина не проронила ни звука. Только встала, пошла в ванную, не закрыв дверь.
— Мы свяжемся, если будут вопросы, — сказал юрист мягко и ушёл.
Когда дверь за ним закрылась, тишина повисла, как пыль в солнечном луче.
— Судиться надо, — сказал Андрей, глядя в стол. — Это не просто ошибка. Это плевок. Он знал, что делает. Включил в завещание непонятно кого…
Марина вдруг проронила, нужно разобраться, кто эта женщина.
Игорь промолчал, потом медленно поднял глаза на Марину:
— Мы должны что-то делать, — сказал Игорь наконец. — Он не имел права. Мы всё делали для него, а он… просто вычеркнул.
Марина не ответила.
— Ты всё время держалась в стороне. Никогда не вмешивалась. Теперь хотя бы не мешай. Если ты согласна оспаривать завещание, подпиши нотариальную доверенность — тогда мы сможем действовать и от твоего имени в суде. Или тебе плевать, кто маме купит лекарства?
Марина смотрела на него, не моргая.
— Я не говорю «нет». Я просто… мне нужно подумать.
— Что тут думать? — Андрей подался вперёд. — Если ты не с нами, то с ней? С этой Ларисой?
— Я с собой, — устало сказала Марина.
Позже, в комнате, она набрала Олю — старую подругу, с которой учились вместе и всегда могли говорить начистоту. Та ответила с третьего гудка.
— Я даже не знаю, за что я злюсь, — Марина говорила быстро, тихо. — За то, что он предал, или за то, что у него была другая жизнь. У нас было всё наполовину, понимаешь? Как будто он выбирал не между людьми, а между ролями. Между собой настоящим и тем, кем он должен быть.
Оля помолчала.
— Ты не обязана разбирать всё по кусочкам. Просто реши, чего ты хочешь. Не за них. За себя.
На следующий день Марина окончательно решила ехать. Ещё раз проверила адрес, который выписала с квитанции, нашла нужную станцию. Потом купила билет онлайн, собрала рюкзак — смена белья, паспорт, блокнот. Маме сказала: «По делам». Андрей не отреагировал. Игорь лишь бросил через плечо: «Надеюсь, тебе там всё объяснят».
Дождь моросил. Электричка гудела, пахло сырыми сиденьями и чужими влажными зонтами. Марина вышла не на той станции, прошла пару лишних остановок пешком. Заблудилась, спросила дорогу у мальчика на велосипеде — тот молча махнул рукой. Телефон не ловил. Дома шли редкими пятнами, из окон лился слабый свет.
Через несколько часов наконец добралась до нужного адреса.
Открыла женщина лет сорока пяти. Светлые волосы, простое платье. Лицо чуть постаревшее в морщинках, уставшее. Она смотрела внимательно, но не с враждебностью.
— Лариса Юрьевна? — спросила Марина.
Та кивнула. Губы дрогнули, но она сдержалась.
— Я знала, что вы придёте. Он говорил, что, может быть, ты когда-нибудь всё-таки захочешь понять. Только я не знаю, что говорить. Ты всё равно решишь, что я его увела.
— Я пока ничего не решила.
Они стояли на крыльце.
— Проходи. Чаю хочешь?
Марина кивнула. Дом был небольшой, чистый. На полке фотографии в деревянных рамках, в углу — стопка книг, где-то тикали часы. Всё скромно, но уютно.
Подростки были дома. Девочка с наушниками прошла мимо, не глядя. Мальчик — высокий, худой — сидел на подоконнике, читал.
— Миша, Кира, это Марина. — Лариса говорила спокойно, почти официально.
— Мы поняли, — бросила девочка.
Марина едва заметно кивнула.
— Он к вам часто приезжал? — спросила она, когда они остались вдвоём на кухне.
Лариса поставила чайник, повернулась.
— Сначала нет. Потом — всё чаще. Он приходил уставший. Как будто от него везде что-то хотят. Только не мы. Мы просто были рядом. Без претензий. Я знала, что это не навсегда. Но ты пойми — он здесь был не другой. Он был свой.
Марина не ответила.
— Я не просила ничего. Ни квартиры, ни обещаний. Мы не врали друг другу. Просто… просто он жил на два мира. Потому что в каждом его ждали, но не слышали.
В комнате слабо скрипнул пол. Где-то тикнули часы.
— Я останусь на ночь, — тихо сказала Марина.
Лариса кивнула: «Как хочешь».
Марина прошла в комнату. Там, на тумбочке, лежали его очки. Под стеклом — фото: он и она, лет десять назад. Наверное, он когда-то показывал им эту фотографию — не как укор, а как часть своей жизни, из которой не вычёркивал дочь. В ящике — записная книжка. На первой странице — вклеенный детский рисунок: девочка в фиолетовом платье и надпись неровным почерком: «Папе».
Марина провела пальцем по бумаге. Потом легла на постель и не включала свет.
Утро было серым и тихим. Марина проснулась раньше всех. В доме было прохладно, слышался только редкий скрип половиц и капли за окном. Она зашла на кухню, налила себе чай и села за стол, не включая свет.
Лариса появилась чуть позже, в халате, с собранными волосами.
— Плохо спала? — спросила она, наливая себе воду.
Марина кивнула.
— Тут всегда так — тишина. Многим она мешает. Но он любил это утро. Варил кофе, открывал окно. Просто сидел, никуда не торопясь.
Марина смотрела в кружку, потом тихо сказала:
— Вчера в его комнате я нашла рисунок. Мой, старый. Он его хранил.
Лариса не удивилась. Только села рядом и положила ладонь на стол рядом с её чашкой.
— Он всегда говорил, что ты — не ошибка. Что ты — часть его. Не прошлое. Не долги. Просто ты есть.
Спустя час она протянула Марине папку с документами.
— Он хотел всё упростить. Начал оформлять дарственную. Хотел передать всё при жизни. Не успел. Но я не собираюсь за это цепляться. Мы не хотим войны. Просто не стирай его совсем. Не обнуляй. Он не был хорошим — он был живым.
Марина долго смотрела на папку, потом взяла её и кивнула.
— Я понимаю.
Когда она вернулась домой, на неё сразу обрушились вопросы.
— Ты вообще где была? — Андрей подошёл первым, с каменным лицом.
— У неё, — спокойно ответила Марина.
— У кого — у неё? — повысил голос Игорь. — У той, которая развалила всё? Ты туда поехала и что? Теперь вы подружки?
— Я поехала не за этим, — сказала Марина. — Мне нужно было понять. Себя. Его. Её. Вас тоже.
— Ты не понимаешь, каково это было для мамы — узнать, что у него была другая семья! — выкрикнул Игорь.
— Я понимаю. Теперь — понимаю. И вас, и ее. Просто всё не так однозначно.
Андрей помолчал, потом хрипло добавил:
— Если бы он знал, что ты туда поедешь и начнёшь с ними дружить — он бы всё им и оставил.
Марина ничего не ответила. Только пошла в свою комнату, закрыла дверь, поставила папку на стол. Долго смотрела на неё, прежде чем открыть.
Там были бумаги: копии писем, какие-то расчёты, черновики — видно, он действительно собирался решать всё при жизни. Папка пахла бумагой и мятой. Странное сочетание. Очень его.
Через день она записалась на приём к юристу. Ей нужно было понять, как действовать дальше: обязана ли она участвовать в иске, имеет ли право просто остаться в стороне.
В кабинете было тихо. Юрист — пожилой, внимательный — перебирал документы, задавал уточняющие вопросы.
— Вы не планируете участвовать в иске об оспаривании завещания? — уточнил он, отложив один из листов.
— Нет. Я не буду. Он так решил — и я приму это. Пусть каждый отвечает перед собой.
— Понял. Это ваше право, — кивнул он.
Выходя из офиса, Марина почувствовала лёгкость. Не облегчение, не победу. Просто ясность. Всё стояло на своих местах: он — там, где успел быть собой. Она — здесь, где выбирает не быть чужой.
И больше никому ничего не должна.
Вечером она вернулась домой. В коридоре пахло тушёной капустой, где-то работал телевизор. Мать сидела в кресле, укутанная пледом, смотрела в одну точку.
— Я подписывать не буду, — сказала Марина, не снимая обуви.
Галина ничего не ответила. Только медленно отвернулась.
Марина прошла в свою комнату, закрыла дверь, села на кровать. На коленях — та же папка. Открыла, достала рисунок, приложила ладонью.
Из соседней комнаты донёсся тихий голос Игоря:
— Ну вот, она выбрала.
За окном шёл дождь. Стены казались тоньше, чем обычно. Но внутри неё всё стояло крепко. Впервые за долгое время — на своём месте.
Она посмотрела в окно. В дождевых разводах стекла дрожал тусклый свет фонаря. Марина прошептала едва слышно:
— Пусть будет так, как он хотел. Я не предаю. Я просто хочу справедливости.
