В зале суда было душно. Я то и дело оттягивал воротник рубашки, чувствуя, как по спине стекает струйка пота. Мой адвокат что-то бубнил про «стандартную процедуру» и «равное разделение имущества». Я кивал, почти не слушая. Думал о том, как после двадцати лет брака всё выглядит так… буднично. Папка с документами, параграфы закона, сухие формулировки.
Ирина сидела напротив, прямая, как струна. Серый костюм, волосы собраны в тугой узел. Такой я её видел на всех важных встречах — в школе у Лизы, на похоронах её отца, при подписании бумаг в банке. Делового человека из неё не вышло, но вид умела принять соответствующий.
Рядом с ней — наша дочь. Лиза нервно теребила ремешок часов, смотрела в пол. На меня не взглянула ни разу, с тех пор как мы вошли в зал.
— Итак, переходим к вопросу о недвижимом имуществе, — голос судьи вырвал меня из оцепенения. — Согласно представленным документам…
Я поморщился. Ничего интересного. Дом поделим пополам, дачный участок тоже, машину я оставлю себе, а мебель и технику…
— Жилой дом по адресу улица Сосновая, 14, не подлежит разделу, поскольку находится в единоличной собственности Елизаветы Алексеевны Сомовой.
Что? Я не расслышал? В горле пересохло.
— Простите, повторите, пожалуйста.
— Дом не является совместно нажитым имуществом, — судья приподняла очки, глядя на меня поверх стёкол. — Согласно выписке из Росреестра, собственником является ваша дочь.
Повисла пауза. В голове зашумело, словно включили старый радиоприёмник. Я медленно повернулся к Ирине.
— Я не знал, что ты на неё всё переписала, — голос прозвучал хрипло, будто чужой.
Ирина наконец подняла глаза. В них не было ни торжества, ни злорадства. Только усталость и что-то ещё… решимость?
— Не всё. Только дом.
Лиза дёрнулась, словно от удара. Растерянно посмотрела сначала на мать, потом на меня.
— Папа, я…
Я поднял руку, останавливая её. Внутри все клокотало. Двадцать лет совместной жизни. Дом, который мы выбирали вместе. В который я вложил столько сил, денег, времени.
— Когда ты успела это сделать? — я старался говорить спокойно, но голос предательски дрожал. — За моей спиной? И давно?
— Три года назад, — тихо ответила Ирина. — После смерти отца.
Я почувствовал, как немеют кончики пальцев. Три года. Всё это время я жил в доме, который мне уже не принадлежал. Спал в спальне, завтракал на кухне, подстригал газон… думая, что это мой дом.
Лицо Ирины оставалось бесстрастным. Только глаза выдавали волнение. А Лиза… она выглядела такой потерянной, что злость во мне на мгновение уступила место жалости.
— Господин Сомов, — вмешался судья, — мы можем продолжить?
Я молча кивнул.
Обвинение без права на защиту
Домой я приехал на такси. Машину оставил у суда — садиться за руль в таком состоянии было бы безумием. Руки до сих пор подрагивали, а в висках стучало так, словно там поселился маленький молоточек.
Калитка была не заперта. Я толкнул её и прошёл по дорожке, усыпанной опавшими листьями. Раньше всегда сам сгребал их по выходным. Интересно, кто будет делать это теперь? Новый хозяин дома? Лиза, которая никогда не держала в руках садовые грабли?
Ирина уже была дома. Стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле. Обычная картина, если бы не напряжённая спина и не подрагивающие плечи. Она знала, что я приду. Ждала.
— Удобно устроилась, — я не стал разуваться, так и прошёл в кухню в уличных ботинках. — Пока я мотался по командировкам, зарабатывая на этот дом, ты тихонько всё переписала на дочь. Браво, Ира. Просто браво.
Она повернулась. На секунду мне показалось, что сейчас заплачет. Но нет — взгляд остался сухим, только губы поджала так, что они превратились в тонкую нитку.
— Не нужно делать из меня злодейку, Лёша. Я действовала в интересах семьи.
— В интересах семьи? — я невесело рассмеялся. — Лишить мужа крыши над головой — это в интересах семьи? Чей это был план — твой или твоего папочки? Он ведь всегда считал, что его дочь сделала ошибку, выйдя за меня.
Ирина вздрогнула, словно я ударил её. Отец всегда был её больным местом.
— Не впутывай сюда папу, — тихо произнесла она. — Это было моё решение.
— Ну конечно! И Лизоньку ты тоже втянула, да? Наверняка наобещала ей золотые горы.
В дверях кухни возникла Лиза. Бледная, с заплаканными глазами. В старой домашней футболке и шортах она выглядела совсем ребёнком, хотя ей уже двадцать два.
— Папа, перестань кричать на маму, — голос у неё дрожал, но смотрела прямо. — Я ничего не знала про дом.
— Ах, не знала? — я снова рассмеялся, чувствуя, как внутри всё переворачивается. — Расскажи эту сказку кому-нибудь другому. Ты не могла не знать. Для регистрации нужны документы, подпись…
— Доверенность, — тихо произнесла Ирина. — У меня была доверенность от Лизы. Она подписала, не читая. Думала, что это для налоговой.
Я застыл, переводя взгляд с жены на дочь и обратно. В голове не укладывалось. Они говорят правду? Или это очередная уловка?
— Вы обе… — слова застревали в горле, — вы предали меня. Собственную семью. Ради чего?
— Папа, — Лиза шагнула ко мне, но я отступил назад.
— Не приближайся! — почти крикнул я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Я думал, между нами… доверие.
Лиза вздрогнула, её глаза наполнились слезами.
— Ты же мой ребёнок, — уже тише добавил я. — Как ты могла?
— Лёша, — Ирина шагнула вперёд, — Лиза правда не знала…
— Тебе я вообще не верю, — оборвал я её. — Двадцать лет… двадцать лет я верил, что у нас семья. А ты планировала, как вышвырнуть меня на улицу.
Я развернулся и направился к выходу. За спиной послышались шаги — Лиза бросилась следом.
— Папа, постой! Давай поговорим, пожалуйста!
Я остановился у двери, не оборачиваясь:
— Наслаждайтесь своим домом. Обе.
И вышел, чувствуя, как щиплет глаза от подступающих слёз.
Наследие отца
После ссоры с папой я не находила себе места. Неделю тупо слонялась по дому, заглядывала к маме — она сидела с книжкой, делала вид, что читает, но страницы не переворачивала. Внутри всё сжималось от какой-то детской беспомощности.
В тот день я полезла на чердак. Захотелось вдруг перебрать старые вещи. Глупо, конечно, но мне казалось, что там, среди пыльных коробок, я найду ответы.
Среди пожелтевших альбомов и кукол без рук нашла дедушкину шкатулку. Мамин отец умер три года назад, но его вещи до сих пор хранились у нас. Шкатулка была с замочком, ключик болтался тут же, на цепочке.
Открыла. Какие-то бумаги, фотки, монетка старая… И конверт с надписью «Ире». Почерк дедушки ни с чем не спутаешь — крупный, с наклоном. Знаю, что нельзя читать чужие письма. Но руки сами потянулись.
«Доченька, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет», — первая строчка как обухом по голове. В горле ком, но читаю дальше.
«Всю жизнь старался дать тебе надёжный тыл, хоть и не умел словами любовь выражать. Теперь хочу о внучке позаботиться.
Деньги, которые оставляю, вложи в жильё для Лизы. Оформи дом на неё. Это будет её защита, что бы ни случилось. Брак — штука непредсказуемая, сама знаешь. Не хочу, чтобы она на улице осталась, если что пойдёт не так.
Алексея уважаю как работягу, но его вспыльчивость меня тревожит. Помнишь тот случай пять лет назад? Понимаю, что ты простила, но я не забыл.
Прости за прямоту. Просто хочу, чтобы вы с Лизой были защищены. Это моё последнее желание.
Люблю тебя, твой папа».
Руки затряслись. Какой случай? О чём дедушка? И мама выполнила его просьбу, никому не сказав…
Я сидела на пыльном чердаке с этим пожелтевшим листком и чувствовала, как в голове что-то щёлкает. Дедушкины деньги… мамина таинственность… папины командировки, после которых она часто плакала…
— Лиза? Ты здесь? — мамин голос заставил вздрогнуть. Она поднялась и замерла, увидев письмо в моих руках.
— Мама, — подняла глаза, чувствуя, как по щекам текут слёзы, — что случилось пять лет назад?
Она побледнела, прислонилась к стене. По лицу пробежала целая буря: испуг, страх, облегчение и что-то похожее на усталость.
— Это было желание моего отца, — тихо сказала она, глядя на письмо. — Я должна была выполнить его последнюю волю.
— Но что случилось? Почему дедушка считал, что нам нужна защита от папы?
Мама опустилась рядом на старый сундук. Её руки, всегда такие уверенные, нервно сцепились в замок.
— Думаю, нам пора поговорить, Лиза, — сказала она таким голосом, что у меня внутри всё сжалось.
Материнские тайны
Мы сидели на кухне. Мама долго возилась с чайником, гремела чашками, будто оттягивая неизбежное. Я не сводила с неё взгляда. В животе сосало от тревоги.
— Пять лет назад, — начала она, присев напротив, — у отца были проблемы. Денежные.
Отхлебнула чай и продолжила:
— Вложился в какую-то авантюру. Обещали золотые горы, а вышло… вышло паршиво. Чуть всё не потеряли. Он тогда запил. Срывался часто.
Вспомнилось, как папа ходил хмурый, неразговорчивый. Домой приходил редко, и от него несло перегаром. Я думала — работа, усталость…
— При чём тут дом-то? — спросила, теребя край скатерти.
Мама вздохнула:
— Пришёл как-то пьяный, говорит: выход нашёл — заложим дом, возьмём кредит. Я отказалась. Мы поругались… — она замялась, отвела глаза. — В общем, он руку на меня поднял. Первый и последний раз.
— Папа? Ударил тебя? — не верилось. Мой папа, который всегда твердил, что настоящий мужик женщину пальцем не тронет?
— Да, — тихо ответила мама. — Дедушка как раз у нас был. Вмешался, отрезвил твоего отца. Потом машину продали, в долги влезли, но выкарабкались. Папа пить бросил, за ум взялся. Клялся, что такого больше не будет. И правда — не повторялось.
Она замолчала, разглядывая свои руки.
— Но дедушка не забыл. Всё говорил про запасной аэродром. Когда умер и наследство оставил, я решила его совету последовать. Дом на тебя переписала. Не чтоб отца без крыши оставить, а чтоб… подстраховка была. Понимаешь?
Я молчала. В голове не укладывалось, что родители, которых я считала идеальной парой, такое скрывали.
— Почему не рассказала? — выдавила наконец. — Про дом, про тот случай?
— Я всё ради тебя делала, — мама сжала мою руку. — Не хотела твои отношения с отцом портить. Он хороший человек, Лиза. У всех бывают срывы. Он исправился, мы эти годы счастливо жили. Думала, никогда не придётся ни тот случай вспоминать, ни про дом.
— А потом вы решили развестись.
— Так вышло, — она пожала плечами. — Мы просто… разошлись. Ничья вина. Но я знала, что при разводе история с домом всплывёт.
Я смотрела в остывший чай. Внутри крутился ураган чувств — обида за враньё, жалость к маме, разочарование в отце, растерянность от свалившейся ответственности.
— И что теперь? — спросила. — Дом правда мой?
— По бумагам — да, — кивнула мама. — Но решать тебе. Ты взрослая уже. Можешь всё оставить как есть. Можешь продать и деньги поделить. Можешь отцу долю подарить.
— А ты? Ты где жить будешь?
Мама слабо улыбнулась:
— За меня не переживай. У меня бабушкина квартирка есть. Ремонт нужен, конечно, но справлюсь.
Она вдруг показалась такой маленькой, уязвимой. Всю жизнь видела в ней сильную, непоколебимую женщину. А сейчас — просто усталая женщина с морщинками у глаз и грустной улыбкой.
— Знаешь, — накрыла её руку своей, — завтра суд. И кажется, я знаю, что делать.
В её глазах мелькнуло удивление, а потом — что-то похожее на гордость.
— Верю, что примешь правильное решение, — тихо сказала она.
Голос разума
В суде толпился народ. Я нервно оглядывалась, выискивая знакомые лица. Мама сидела справа, в том же сером костюме, только волосы сегодня распустила. С виду спокойная, но я-то знала — это маска. Папа опаздывал.
Когда зашёл, я не сразу узнала его. Осунувшийся, небритый, в мятом пиджаке. Глаза прятал, на меня не смотрел. Сел с адвокатом, что-то шепнул ему. Тот головой покачал.
— Прошу встать, суд идёт, — раздалось от секретаря.
Второе заседание началось. Я слушала вполуха юридическую тарабарщину. Мама кивала своему адвокату. Папа сидел как истукан.
— Слово представителю ответчика, — сказала судья.
Мамин адвокат встал, завёл шарманку про справедливый раздел, про то, что дом не предмет спора, поскольку третьему лицу принадлежит…
— Ваша честь, — я неожиданно для всех поднялась. — Можно мне сказать?
Судья с удивлением на меня взглянула:
— Вы свидетель по делу?
— Я владелец спорного имущества, — голос звучал на удивление твёрдо. — Хочу сделать заявление.
Судья кивнула:
— Тогда подойдите к трибуне.
Прошла мимо мамы — она смотрела на меня круглыми глазами. Мимо папы — он впервые за всё заседание поднял взгляд. Встала за трибуну, оглядела зал.
— Меня зовут Елизавета Сомова. И я не хочу быть наследницей скандала.
В зале стало тихо. Вдохнула глубоко и продолжила:
— Три года назад мой дедушка оставил наследство. По его воле эти деньги вложили в наш дом, оформленный на меня. Я узнала об этом только на прошлой неделе, на первом заседании.
Посмотрела на родителей. Мама побледнела, папа подался вперёд.
— После размышлений я приняла решение. Дом будет продан, деньги поделены между родителями поровну. Я отказываюсь от права собственности, считаю, так будет честно.
По залу шепоток пробежал. Судья руку подняла, призывая к тишине.
— Тише. Продолжайте, Елизавета Алексеевна.
— Родители прожили вместе двадцать лет, — старалась говорить ровно, хоть всё внутри дрожало. — У них была хорошая семья. Да, случались ошибки, проблемы. Но я не хочу, чтоб их развод в войну за имущество превратился. И не хочу быть причиной такой войны.
Перевела дух.
— Прошу суд учесть моё заявление. Я готова оформить все документы.
Судья посмотрела на меня с каким-то новым выражением — не то уважение, не то понимание.
— Суд принимает ваше заявление, — постучала молоточком. — Объявляется перерыв для согласования обстоятельств.
Вернулась на место, мама за руку схватила.
— Зачем ты так? — прошептала. — Дом ведь твой. Это от дедушки наследство…
— Это наш общий дом, мама, — тихо ответила. — Там память о нашей семье живёт. Я не могу его себе забрать.
Через минуту подошёл папа. Стоял, переминался с ноги на ногу, не знал, что сказать.
— Лиза, — наконец выдавил. — Я… не ожидал.
— Знаю, пап.
Он руку протянул, будто хотел до плеча дотронуться, но на полпути остановился.
— Спасибо, — только и сказал.
В его глазах увидела то, чего не видела давно — теплоту и что-то похожее на раскаяние.
Примерение
Полгода пролетело. Дом продали, деньги поделили. Мама в бабушкину квартиру после ремонта въехала, папа двушку в новостройке снимал. А я студию в центре купила. Первое своё жильё.
Сегодня — новоселье. Стол накрыла на троих. Волновалась, как перед экзаменом. Родители оба прийти согласились, и это уже чудо после всего, что было.
Мама пришла первой, с продуктами и цветком в горшке.
— Фикус, — сказала, устраивая его у окна. — Для уюта и энергетики хорошей.
— Спасибо, — обняла её, вдыхая знакомый запах духов. — Поможешь с салатами?
Возились на крошечной кухоньке, резали овощи, готовили заправку. Болтали о работе, о погоде, о соседке моей новой. Обо всём, кроме главного — встречи с папой.
Звонок в дверь нас обеих вздрогнуть заставил. Мама выпрямилась, машинально волосы поправила. Я открывать пошла, сердце колотилось.
Папа на пороге стоял с букетом и вином. Осунувшийся, но уже не такой потерянный, как полгода назад. В глазах — настороженность и надежда.
— Привет, папуль, — потянулась обнять его. — Заходи.
Он неловко через порог переступил, огляделся. Маму на кухне заметил, кивнул ей. Она сдержанно кивнула в ответ.
— Симпатичная квартирка, — сказал, букет протягивая. — Маленькая, но уютная.
— Спасибо, — улыбнулась. — Мне как раз хватает.
Цветы в вазу поставила, вино открыла. За стол сели — втроём, как в старом доме когда-то. Только теперь всё по-другому было.
Первые минуты в неловком молчании прошли. Вилки о тарелки звякали, салфетки шуршали. В голове пусто — не могла тему для разговора придумать.
— Отличный салат, — наконец папа сказал. — У тебя мамин кулинарный талант.
— Она всегда хорошо готовила, — отозвалась мама. И добавила: — У тебя новая стрижка, Лёша? Тебе идёт.
Я дыхание затаила. Первый комплимент от мамы к папе за долгое время.
— Да, решил обновиться, — он по волосам смущённо провёл. — На работе проект новый, хотелось соответствовать.
— Расскажи, — попросила мама, и в голосе искренний интерес прозвучал.
И папа рассказал — о новом направлении в компании, о повышении, о планах. Мама слушала, вопросы иногда задавала. Я тихо наблюдала, боясь хрупкое равновесие спугнуть.
После ужина на диванчик с чаем перебрались. Разговор уже свободнее лился, без напряжённых пауз. Мама о курсах дизайна рассказала, папа — о планах на рыбалку съездить.
— Знаете, — вдруг папа сказал, чашку на столик ставя, — я хочу извиниться. Перед вами обеими.
Мы с мамой переглянулись.
— Многое переосмыслил за это время, — продолжил он. — Понял, что был не прав во многом. Эгоистичен. Невнимателен.
Мама в чашку смотрела, но я видела, как ресницы у неё дрогнули.
— И тот случай, пять лет назад… — запнулся он. — Ира, знаю, не забыла ты. И понимаю, почему с домом так поступила. На твоём месте я бы тоже семью защищать стал.
— Не хотела делать тебе больно, Лёша, — тихо ответила мама. — Просто боялась, что всё повторится.
— Знаю, — кивнул папа. — И не виню тебя. Лиза, — повернулся ко мне, — спасибо, что собрала нас. И за то, что на суде сделала. Ты мудрее нас обоих поступила.
Я к горлу ком подступающий почувствовала. Столько лет в родителях авторитет видела, а теперь они меня за урок благодарили.
Мы до поздней ночи просидели. Когда прощаться пора пришла, мама и папа вместе вышли. У подъезда я видела, как они остановились, поговорили о чём-то, прежде чем в разные стороны разойтись.
