Платье висело на вешалке, как приговор. Белоснежное, пышное, с кружевами — всё, как хотела Тамара Алексеевна. Я смотрела на него и чувствовала, как внутри всё сжимается. Не радость, не трепет перед завтрашним днём. Просто тяжесть. Будто камень на грудь положили.
— Оленька, ты чего застыла? — голос Артёма вернул меня в реальность. Он стоял в дверях, держал в руках коробку с бокалами. Те самые, хрустальные, которые его мама выбрала. — Мама сказала, их нужно на стол завтра поставить.
Мама сказала. Эти два слова я слышала последние полгода так часто, что они уже звучали как заезженная пластинка. Мама сказала пригласить её подруг. Мама сказала заказать три вида салатов. Мама сказала букет должен быть из белых роз, никаких там пионов.
— Угу, — я кивнула, отворачиваясь к окну.
За окном шёл дождь. Мелкий, противный, осенний. Листья жёлтые плыли по лужам, и от этого зрелища почему-то становилось ещё тоскливее. Завтра — свадьба. Моя свадьба. Должна быть самым счастливым днём, так все говорят. Только вот внутри никакого счастья не было. Одна пустота.
Как я вообще дошла до этого? Когда всё началось не так?
Артём хороший. Правда хороший. Не пьёт, не гуляет, работает стабильно. Вежливый, спокойный. Когда познакомились год назад, мне показалось — вот он, мой человек. Тихая надёжная гавань после бурь прошлых отношений. Только я не подумала тогда, что «тихая» может означать «безучастная».
— Тёма, а ты вообще хочешь эту свадьбу? — я обернулась, сама не понимая, зачем задаю этот вопрос сейчас, накануне торжества.
Он замер, будто я спросила что-то неприличное.
— Ну… конечно хочу. Что за вопросы?
— Просто скажи честно. Это твоё решение или маминое?
Он поставил коробку на стол, почесал затылок. Жест знакомый. Всегда так делал, когда не знал, что ответить.
— Оль, не начинай, пожалуйста. Всё уже готово, гости едут, ресторан оплачен…
— Я не об этом. Я о нас. О тебе и мне.
— Да всё нормально у нас, — он пожал плечами. — Просто ты устала. Свадьба — это стресс, все так говорят.
Все так говорят. Мама так сказала. Боже, да он же просто набор чужих фраз! Когда я в последний раз слышала от него что-то своё, настоящее?
— Ладно, — я махнула рукой. — Иди уже. Тебе ещё костюм забрать надо.
Он кивнул с видимым облегчением и ушёл. А я осталась одна в этой съёмной квартире, где даже обои выбирала не я. Тамара Алексеевна посчитала, что бежевые практичнее.
Вечером приехала свекровь. Вернее, будущая свекровь. Хотя она уже давно вела себя так, будто свадьба — формальность, и я уже часть их семьи. Её семьи.
— Оленька, душенька, — она влетела в квартиру с пакетами, — я тебе скатерть принесла! Вот эта, помнишь, я показывала? С вышивкой? На столе молодых будет красота!
Я помнила эту скатерть. Жёлтую, с выцветшими розами. Мне она не нравилась, я говорила об этом. Но Тамара Алексеевна считала, что у меня просто «нет вкуса».
— Спасибо, — выдавила я.
— И вот, духи тебе купила! Завтра обрызгаешься, будешь как принцесса! — она протянула флакон. Я глянула на название — тяжёлый цветочный аромат, от которого у меня всегда голова болела.
— Тамара Алексеевна, у меня аллергия на такие…
— Ой, что ты выдумываешь! Это французские, дорогие! Все невесты о таких мечтают!
Я молчала. Потому что спорить было бесполезно. Она всегда знала лучше. Всегда. Что мне носить, что готовить, куда ездить отдыхать. А Артём… он просто соглашался. Со всем.
— Ну ладно, мне бежать надо, — Тамара Алексеевна собрала сумку. — Завтра увидимся! Не волнуйся, всё будет прекрасно! Я всё проконтролирую!
Она ушла, а я осталась сидеть на диване, глядя на эту злосчастную скатерть и духи. И вдруг поняла — завтра моя жизнь окончательно перестанет быть моей. Это будет жизнь по правилам Тамары Алексеевны, где я — просто декорация.
Я решила прогуляться. Надеть куртку и выйти под дождь — хоть что-то сделать по своей воле. Вышла во двор, прошлась по мокрым дорожкам. Осень была в самом разгаре. Холодный ветер трепал волосы, и это ощущение свободы показалось таким желанным.
Когда вернулась, услышала голоса в квартире. Тамара Алексеевна вернулась? Я приоткрыла дверь и застыла.
— …лишь бы родила побыстрее, — это был её голос, уверенный и спокойный. Она говорила по телефону, расхаживая по кухне. — А там уже не важно. Они все сейчас разводятся через год-два. Зато внук будет. Свой, родной.
Я замерла. Сердце бухало так громко, что, казалось, его слышно на всю квартиру.
— Ну конечно, она хорошая девочка, послушная. Будет делать, что я скажу. Артёмка у меня мягкий, не перечит. Так что всё под контролем. Главное — успеть до тридцати лет, а то потом сложнее рожать…
У меня подкосились ноги. Я тихо прикрыла дверь и прислонилась к стене в подъезде. В голове шумело. Всё, что я слышала только что, медленно укладывалось, как пазл.
Лишь бы родила. А дальше не важно.
Я для неё не человек. Я инкубатор для внука. Удобная, тихая, послушная. Которая не будет спорить, когда Тамара Алексеевна начнёт указывать, как растить ребёнка. Как его кормить, во что одевать, в какой садик отдавать.
Слёзы сами покатились по щекам. Горькие, обжигающие. Я сползла по стене, села прямо на холодный пол подъезда. Мимо прошла соседка, покосилась с удивлением, но ничего не сказала.
Сколько я так просидела — не знаю. Может, десять минут, может, полчаса. В какой-то момент в голове стало удивительно тихо и ясно. Как после грозы.
Я не могу это сделать.
Не могу выйти замуж за человека, который не защитит меня даже от собственной матери. За человека, который не видит во мне личность, а только функцию. Не могу прожить жизнь по чужим правилам, изображая счастье.
Я поднялась, вытерла слёзы. Руки дрожали, но решение было твёрдым, как никогда.
Артём приехал поздно вечером. Я сидела на кухне, перед собой на столе лежал список гостей — огромный, исписанный рукой Тамары Алексеевны. Там было человек сто. Из них моих знакомых — от силы двадцать.
— Оль, ты чего не спишь? Завтра рано вставать, — он зевнул, поставил ключи на полку.
— Тёма, садись.
Что-то в моём голосе заставило его насторожиться. Он сел напротив, посмотрел на меня с тревогой.
— Что случилось?
— Я не выйду за тебя замуж.
Тишина. Он смотрел на меня так, будто я говорила на китайском.
— Что?
— Я не выйду за тебя замуж, — повторила я, уже твёрже. — Завтра свадьбы не будет.
— Оля, ты серьёзно? — он попытался рассмеяться, но смех вышел нервным. — Это шутка, да? Предсвадебный психоз какой-то?
— Нет, Тёма. Это не психоз. Это самое трезвое решение в моей жизни.
Он побледнел.
— Но… но почему? Что я сделал не так?
— Ты ничего не сделал. Вот в этом и проблема, — я вздохнула. — Ты вообще ничего не делаешь. Ты просто плывёшь по течению, которое задаёт твоя мама. А я… я устала быть невидимкой в собственной жизни.
— Оль, ну это же глупости! Какая невидимка? Мы с тобой вместе всё решаем…
— Правда? — я встала, подошла к холодильнику, открыла дверцу. — Скажи мне, что я люблю есть на завтрак?
Он молчал.
— Какой мой любимый цвет?
Молчание.
— Куда я мечтаю поехать в отпуск?
— Ну… — он замялся. — Оль, при чём тут это?
— При том, что ты не знаешь обо мне ничего! — голос сорвался на крик. Я не собиралась кричать, но эмоции хлынули, как река после прорыва дамбы. — Ты не знаешь, что я терпеть не могу майонез, что от твоих духов у меня голова раскалывается, что я хочу в Карелию, а не в Турцию!
— Мама сказала, в Турции лучше…
— МАМА СКАЗАЛА! — я ударила ладонью по столу. — Всегда мама! А где ты, Артём? Где твоё мнение? Твои желания? Ты вообще существуешь как отдельный человек или ты просто приложение к своей матери?
Он вскочил, лицо покраснело.
— Не смей так говорить о моей маме! Она столько для нас делает!
— Для вас, — я покачала головой. — Она делает для вас с тобой. А я здесь — временная переменная. Нужна, чтобы родить ей внука. А дальше можно и развестись, правда ведь?
Он замер.
— О чём ты?
— Я слышала, как она говорила по телефону сегодня.
Артём опустился на стул. По его лицу было видно — он знал. Может, не конкретно эти слова, но общий посыл матери ему был знаком.
— Оль… ну она просто так сказала. Не со зла. Мама у меня иногда не подумав говорит…
— Тёма, — я присела рядом с ним, взяла его руку. — Ты взрослый мужчина. Тридцать два года. А ты до сих пор не можешь сказать своей маме «нет». Не можешь защитить меня. Не можешь выбрать между нами. И самое страшное — ты даже не видишь в этом проблемы.
Он смотрел в пол, молчал.
— Скажи честно, — я наклонилась, пытаясь поймать его взгляд. — Ты вообще хочешь быть со мной? Или это тоже мамина идея — пора жениться, взрослеть?
Долгая пауза. Настолько долгая, что ответ стал понятен и без слов.
— Я… я думал, что это правильно, — наконец выдавил он. — Тебе тридцать скоро, мне тоже. Пора создавать семью. Мама права была…
— Мама права, — я встала, медленно кивая. — Понимаешь, Тёма? Ты даже сейчас не можешь сказать: «Я хочу». Ты говоришь: «Мама права».
Слёзы опять подступили к горлу, но я сдержалась.
— Я не могу выйти за тебя замуж, потому что мне нужен муж, а не ещё один ребёнок, за которого всё решает его мамочка. Мне нужен мужчина, который будет на моей стороне. Который защитит меня, даже если это означает сказать своей матери неудобную правду. А ты… ты не готов быть таким человеком.
— Значит, всё? — он поднял на меня глаза. В них была обида, растерянность, но не боль. Не та боль, которую испытывают, когда теряют любимого человека. Скорее досада, что планы рушатся.
— Да, Артём. Всё.
Я встала рано утром. За окном брезжил рассвет, серый и неприветливый. Собрала вещи в один чемодан — немного одежды, документы, фотографии. Всё остальное можно было оставить. Платье, скатерть, духи — весь этот реквизит чужой жизни.
Телефон разрывался от звонков. Тамара Алексеевна, подруги Артёма, какая-то тётя со стороны жениха. Я отключила звук. Написала одно сообщение в общий чат гостей: «Свадьба отменяется. Приношу извинения за доставленные неудобства».
Артём спал в соседней комнате. Я не стала его будить. Всё было сказано вчера.
Вызвала такси. Когда машина подъехала, я в последний раз оглянулась на квартиру. Здесь я прожила полгода. Пыталась создать уют, семью, будущее. Только это было не моё будущее. Это была декорация для чьих-то ожиданий.
— Куда поедем? — спросил водитель, пожилой мужчина с добрыми глазами.
— На автовокзал, — я назвала адрес.
Он кивнул, тронулся с места. Город ещё спал. Пустые улицы, редкие машины. Я смотрела в окно и чувствовала — впервые за долгое время мне легко дышать.
— Уезжаете куда-то? — водитель, видимо, заметил чемодан.
— К маме, в деревню.
— Хорошо у вас там?
— Не знаю, — призналась я. — Давно не была.
Мама жила в той же деревне, где я родилась. Маленький домик с огородом, речка рядом, лес за околицей. После школы я сбежала оттуда в город — хотелось другой жизни, яркой, насыщенной. Теперь же то самое место, от которого бежала, казалось спасением.
В автобусе было почти пусто. Я села у окна, укутала ноги пледом, который нашла в сумке. Автобус тронулся, и город начал растворяться за стеклом. Вместе с ним уходило всё — Артём, Тамара Алексеевна, несостоявшаяся свадьба, чужие ожидания.
Я ехала в никуда. Без плана, без понимания, что делать дальше. Но впервые за долгое время — я делала это сама. По своей воле.
Деревня встретила тишиной. Мама открыла дверь, увидела меня с чемоданом — и ничего не спросила. Просто обняла, крепко-крепко, как в детстве, когда я разбивала коленки или приходила в слезах после ссоры с подружками.
— Проходи, доченька. Проходи.
Дом пах яблоками и сухими травами. На столе стояла банка с вареньем, на печке грелся чугунок с чем-то вкусным. Всё было по-старому, знакомое до боли.
— Мам, я…
— Тише, — она погладила меня по голове. — Потом расскажешь. Сейчас иди умойся, отдохни. Ты устала.
И правда устала. Не от дороги — от жизни. От постоянного притворства, от попыток соответствовать, от стирания себя ради чужого спокойствия.
Я поднялась в свою старую комнату. Она почти не изменилась. Те же обои в цветочек, старый книжный шкаф, узкая кровать под окном. Легла, закрыла глаза.
И провалилась в сон без снов.
Проснулась, когда солнце уже клонилось к закату. За окном шелестели берёзы, где-то вдалеке мычала корова. Я встала, подошла к окну. Деревня купалась в золотистом свете. Тихая, размеренная, настоящая.
— Выспалась? — мама стояла в дверях с кружкой в руках. — Вот, молока тёплого принесла.
Я взяла кружку, сделала глоток. Молоко было сладковатое, парное, с той самой детской памятью вкуса.
— Мам…
— Знаю, — она села рядом на кровать. — Свадьбы не было.
— Ты откуда?
— Тамара Алексеевна звонила. Орала, что ты сбежала, что позор на всю родню, что она деньги потратила.
Я съёжилась.
— И что ты ей сказала?
Мама улыбнулась, хитро так, по-девчачьи.
— Сказала, что моя дочь — не товар, который можно вернуть, если не понравился. И чтоб больше не звонила.
Слёзы опять потекли. Уже который раз за эти сутки. Но эти слёзы были другими — облегчённые, благодарные.
— Мамочка…
— Оленька моя, — она обняла меня, прижала к себе. — Ты правильно сделала. Неправильно было бы выйти замуж не по любви, а по расчёту или из страха остаться одной.
— Но мне уже двадцать девять. Все говорят, что пора…
— Все говорят, — мама усмехнулась. — А ты послушай себя. Что говорит твоё сердце?
Я задумалась. Что говорило моё сердце? Последние месяцы я его вообще не слышала. Заглушала, игнорировала, затыкала чужими мнениями.
— Не знаю, мам. Я запуталась.
— Тогда побудь здесь. Отдохни. Разберись в себе. Никуда не торопись.
Дни потекли медленно, размеренно. Я помогала маме по хозяйству — собирала яблоки в саду, перебирала картошку на зиму, полола грядки. Простая физическая работа успокаивала, приводила мысли в порядок.
По вечерам мы сидели на веранде, пили травяной отвар, смотрели на закат. Мама рассказывала истории из своей жизни — про деда, про войну, про то, как она сама когда-то чуть не вышла замуж за нелюбимого человека.
— И как ты поняла, что не надо? — спросила я однажды.
— А очень просто, — она улыбнулась. — Представила, что проживу с ним до конца дней. И стало страшно. Не от одиночества — от того, что рядом будет чужой человек.
Чужой человек. Артём был именно таким. Вроде рядом, а на самом деле — далёкий, непонятный, недоступный.
— А потом встретила деда, — продолжила мама. — И поняла, что вот это и есть настоящее. Когда тебе легко рядом с человеком. Когда не нужно притворяться.
Я кивнула. Именно этого мне и не хватало с Артёмом — лёгкости.
Через неделю позвонила моя подруга Лена.
— Оль, ты как там? Я волнуюсь! Все в шоке, конечно. Тамара Алексеевна рассказывает направо и налево, что ты сбежала в последний момент, что истеричка и неадекватная…
— Пусть рассказывает, — я пожала плечами, хотя Лена этого не видела.
— Ты не переживаешь?
— Знаешь, Лен, я думала, что буду переживать. Что будет стыдно, больно, страшно. А на самом деле — легко. Будто сбросила рюкзак с камнями.
— Я тебя понимаю, — вздохнула подруга. — Ты молодец, что решилась. Я бы не смогла.
— Смогла бы, если бы дошло до ручки.
Мы поговорили ещё немного, и я положила трубку. Странное чувство было — я ожидала осуждения, вопросов, советов. А получила поддержку. Может, не все так плохо думают обо мне, как казалось?
Осень плавно перетекала в зимнее предчувствие. Деревья облетели, по утрам на траве лежал иней. Я всё ещё жила у мамы, никуда не торопилась.
Однажды вечером, когда мы сидели у печки — мама вязала, я читала книгу — она вдруг спросила:
— Оль, а ты не жалеешь?
Я подняла глаза от страниц.
— О чём?
— Ну, что не вышла замуж. Что отменила всё.
Я задумалась. Жалею ли? Честно покопалась в себе.
— Нет, мам. Не жалею. Я жалею только об одном — что так долго молчала. Что терпела, когда нужно было сразу сказать «нет».
Мама кивнула, продолжая вязать.
— Это приходит с опытом. Умение говорить «нет» — это большая сила. Многие женщины всю жизнь этому не учатся.
— А ты научилась?
— Научилась, — она улыбнулась. — Правда, не сразу. Но лучше поздно, чем никогда.
Мы помолчали. За окном выл ветер, а в доме было тепло и уютно.
— Знаешь, доченька, — мама отложила вязание, посмотрела на меня серьёзно. — Ты сделала сейчас самое главное в жизни — выбрала себя. Не кого-то, не обстоятельства, не чужие ожидания. Себя. И это дорогого стоит.
Выбрала себя. Звучало непривычно, даже эгоистично. Но почему-то правильно.
— А что теперь? — спросила я. — Что мне делать дальше?
— А ты чего хочешь?
Я задумалась. Чего я хочу? Не чего от меня хотят другие, а чего хочу я сама?
— Не знаю, мам. Честно. Я так долго жила по чужим правилам, что забыла, какие у меня свои.
— Тогда самое время вспомнить, — мама встала, подошла к шкафу, достала старый альбом. — Смотри.
Я открыла альбом. Детские фотографии, школьные годы, первая поездка на море, выпускной. На всех снимках я была счастливая, живая, настоящая. Когда это изменилось? Когда я начала прятать себя?
— Видишь эту девочку? — мама показала на фото, где мне лет десять. Я сижу на дереве, вся в ссадинах, но улыбаюсь до ушей. — Она мечтала стать художницей. Помнишь?
Я кивнула. Да, помню. Я обожала рисовать. Могла часами сидеть с карандашами, выдумывая миры.
— Почему ты бросила?
— Потом как-то… — я пожала плечами. — Показалось несерьёзным. Непрактичным.
— Тебе показалось или кто-то сказал?
Я вспомнила. Отец. Он говорил, что художники не зарабатывают, что это несерьёзная профессия. Нужно что-то стабильное, надёжное. Вот я и пошла учиться на бухгалтера. Нелюбимая работа, чужая жизнь.
— Понятно, — мама закрыла альбом. — Оль, тебе двадцать девять. Это не конец, это только начало. У тебя впереди столько лет! Не трать их на то, чтобы соответствовать чужим ожиданиям. Живи так, как хочешь ты.
Эти слова засели в сердце, как семена. Я чувствовала — скоро они прорастут.
Прошёл месяц. Я всё ещё была в деревне, но уже начала планировать. Решила вернуться в город — но не к старой жизни. К новой. Нашла другую квартиру, договорилась с подругой о временном жилье. Нашла курсы по иллюстрации — всегда мечтала научиться рисовать профессионально.
Артём написал пару раз. Сначала обиженные сообщения, потом извинения, потом предложение «попробовать ещё раз». Я не отвечала. Не из злости — просто понимала, что там, в прошлом, мне больше нечего делать.
Перед отъездом я сидела на веранде с мамой. Последний вечер в деревне.
— Мам, спасибо тебе.
— За что?
— За то, что не осудила. За то, что приняла. За то, что напомнила, кто я на самом деле.
Она обняла меня.
— Доченька, я всегда буду на твоей стороне. Что бы ни случилось.
Мы сидели, обнявшись, и смотрели, как садится солнце за лесом. Завтра начнётся новая жизнь. Моя жизнь. Без чужих правил и ожиданий.
И это было самое правильное решение, которое я когда-либо принимала.
