Мой телефон снова завибрировал, как напоминание о том, что прошлое все еще стучится в мою жизнь. Номер и имя на экране были мне хорошо знакомы, хотя уже давно потеряли своё значение. «Мама». Я неохотно отложила вязание, чувствуя лёгкую вспышку раздражения, и взяла трубку.
— Алло? — произнесла я едва слышно, словно боясь нарушить хрупкую тишину комнаты.
— Аня, привет! Как ты? — голос матери звучал бодро, так, словно ничего не случилось, и годы обид, и непонимания между нами просто стерлись из памяти.
Я машинально вздохнула. Этот бодрый тон, эта наигранная радость всегда досаждали мне. Казалось, мама забыла о том, как сильно она ранила меня, как безжалостно оттолкнула от себя много лет назад. Но я всё отлично помню.
— Привет, нормально. Что-то случилось? — в моём голосе не было ни малейшего желания поддерживать эту игру в радушие. Я знала, что мама никогда не звонила просто так. За каждым ее звонком скрывалась какая-то просьба, необходимость, в которой я должна была помочь.
— Конечно случилось! Ань, у тебя братик родился! — радостно выпалила она, словно ждала, что я тоже начну прыгать от восторга, радоваться ее новому счастью.
Я замерла. «Братик?» В моей голове пронеслись десятки воспоминаний, запечатанных во времени, словно старые фотографии, хранящие в себе давно ушедшие эмоции, или людей.
Там же появились фотографии моего детства, когда-то наполненного радостью, мамиными объятиями, ароматом свежей выпечки, семейными ужинами за большим столом, рисунками, прикрепленными разноцветными магнитами на холодильник, и мечтой — приютить всех бездомных животных.
Я видела наивную, но добрую маленькую девочку, с заплетенными в косички волосами, любящей побегать с Нордом, лучшей в мире собакой, по парку, где через листья местами пробивался солнечный свет, где слышала смех отца, ощущала тепло его руки на своей голове. Но затем настал тот день, который разделил мою жизнь на «до» и «после». День, когда родилась Оля.
Оля, с ее большими голубыми глазами и пухлыми щечками, мгновенно стала центром нашей семейной вселенной. Все их внимание, забота, ласка и время уходили на неё. Моя комната, когда-то уютная и наполненная моими вещами, постепенно превращалась в комнату Оли, а я сама — в тень, в невидимую помощницу, обслуживающий персонал. Все мои игрушки были аккуратно сложены в коробки, а мои рисунки, с любовью нарисованные цветными карандашами, исчезли с холодильника, уступив место детским каракулям сестры.
Вместо того чтобы наслаждаться детством, играть с подружками, мечтать о будущем, я стала сиделкой, репетитором, нянькой для сестры. Мои увлечения остались забытыми в углу, покрытые пылью и забвением. Мои рисунки, танцы, музыка — всё это ушло на второй план. На каждую мою просьбу, на каждый мой вопрос, на каждую мою мечту ответ был один: «Аня, сядь с Олей», «Аня, помоги Оле», «Аня, ты старшая — вот и займись сестрой».
Мои детские мечты, когда-то яркие и живые, начали тускнеть, постепенно теряя свои краски, превращаясь теперь уже в старые фотографии. Словно кто-то нажал на паузу в моей жизни, остановив всё, что делало её радостной и яркой. Я словно застряла во времени, в бесконечном цикле забот и обязанностей, которые никто не замечал, кроме меня.
— Аня, опять за Олей не следишь? — голос мамы был как удар по стеклу — резкий, хрупкий.
— Я уроки делаю, — я не поднимала глаз. Математика была куда приятнее, чем этот разговор.
— Оля не может сама за собой следить. Ты же уже взрослая, должна понимать.
— Почему я? — спросила я, не выдержав. — Почему не ты?
Мама остановилась на мгновение, словно её это удивило, но в её голосе не было раздражения, только усталость.
— Я работаю, Аня. Без меня у нас бы ничего не было. Ты должна помогать.
— А кто мне помогает? — Я сжала кулаки, чтобы не расплакаться. — Мне тоже было семь, когда ты сказала, что я уже взрослая. А Оля, выходит, может оставаться маленькой? Почему у неё всё по-другому?
Мама вздохнула, словно разговор был для неё пустой тратой времени.
— Оля — другая. Она слабее. А ты всегда была сильной, ты справишься.
— Сильная? — Я усмехнулась, горько и почти беззвучно. — Это не сила, мама. Это привычка. Привычка быть тем, кого можно не замечать.
Она отвернулась, не глядя мне в глаза, будто этот разговор был для неё неприятен.
— Оля не справится, если ты не будешь ей помогать, — повторила она, как будто это всё объясняло.
— А если я не справлюсь? — Я приподняла голову. — Ты же даже не заметишь, правда?
Мама посмотрела на меня холодным, строгим взглядом, который я уже не раз видела. В её глазах не было места сомнениям.
— Ты старшая, Аня. Это твоя роль в семье.
Я любила Олю, искренне, по-сестрински, но не могла не чувствовать горечи и обиды, которая, как ядовитый плющ, постепенно оплетала мою душу. Почему мне, старшей дочери, не доставалось хотя бы крохи родительского тепла? Почему я должна была жертвовать своими интересами, своим временем, своим детством ради сестры? Почему мои мечты и желания были второстепенны, незначительны, не стоящие внимания?
Иногда я думала, что, может быть, дело во мне. Может, я не была такой, какой они хотели меня видеть? Или, может, я просто не смогла заслужить их признание, их тепло? Но сколько бы я ни старалась, всё было напрасно.
— Мам, а можно мне к Таньке сходить на ночёвку? Там ещё Лерка будет.
— Никаких ночёвок, ты же знаешь, — она ответила спокойно, но достаточно строго.
— А почему Оле ты вчера разрешила? Почему мне нельзя?
— Оля — ещё ребенок.
Этим часто всё объяснялось, но, как выяснится, причины здесь были не только в этом. Я часто ловила себя на мысли, что я — невидимая нить, связывающая семью, но при этом сама остаюсь незамеченной, непризнанной. Моя роль сводилась к тому, чтобы быть всегда рядом, всегда готовой помочь, всегда уступить.
И эта невидимость, эта незаметность, эта постоянная жертвенность стали моей нормой. Я привыкла к тому, что мои чувства и желания не важны, что я существую лишь для того, чтобы служить другим.
А потом, когда мне исполнилось восемнадцать, родители приняли решение, окончательно разрушившее мои иллюзии о семье, о любви, о заботе. Это было решение, которое поставило точку в моей жизни в родительском доме.
— Аня, — отец, как обычно, был немногословен, словно слова давались ему с трудом, — тебе пора взрослеть, начинать самостоятельную жизнь.
Он произнес эти слова, не глядя мне в глаза, словно речь шла о покупке мебели, а не о судьбе собственного ребенка. Оказалось, что в их новой, идеальной жизни, где центром вселенной была Оля, для меня просто не осталось места. Оле нужна была отдельная комната, просторная и светлая, чтобы она могла развиваться, расти и чувствовать себя комфортно. И родители, не задумываясь, решили вопрос за мой счет.
— Но куда мне идти? — спросила я тогда, чувствуя, как к горлу подкатывает ком отчаяния, как слезы наворачиваются на глаза, готовые прорваться наружу.
— Найдешь что-нибудь, — отец пожал плечами, не отрываясь от телевизора, где транслировался очередной футбольный матч.
Я до сих пор помню ту ночь — холодную и беззвездную. Я шла по темным улицам, сжимая в руках старый чемодан с моими немногими вещами — несколько джинсов, мятая рубашка, купленная на особые случаи, футболки и пара тысяч рублей в боковом кармане. Это было всё, что мне дали. Слёзы текли по щекам, застилая глаза, а в душе осталась пустота, напоминающая о том, как сильно меня ранили, как легко оттолкнули.
Однако внутри меня теплилась надежда, нелепая и наивная, что сейчас откроется дверь подъезда, и на пороге появятся родители: с тортом, украшенным затейливыми свечами, с улыбками на лицах, с Олей, которая, смущаясь, протянет мне букет полевых цветов. И скажут: «Аня, прости, это был всего лишь розыгрыш, мы хотели проверить, насколько ты сильна, насколько ты самостоятельна». Но никто так и не появился.
Но, несмотря на это, несмотря на боль и отчаяние, я нашла силы. Устроилась на две работы, одну в небольшом кафе, другую — официанткой в ресторане, снимала комнату в общежитии, где царила атмосфера вечной суеты и шума, училась на вечернем отделении университета, чтобы получить достойное образование и как-то обеспечить свое будущее. И пыталась строить свою жизнь, кирпичик за кирпичиком, день за днем, шаг за шагом.
Времени на отдых почти не оставалось. Я спала по несколько часов, питалась чем придется, но не сдавалась. Я знала, что должна выжить, что должна доказать себе и всем, что я способна на многое, что я не сломлюсь.
Спустя время, я встретила своего мужа, Дмитрия, который стал для меня спасением, моим ангелом-хранителем. Он увидел во мне не просто девушку, работающую на двух работах и живущую в общежитии, а красивую, умную и добрую женщину, которая нуждается в любви и заботе. Рядом с ним я смогла создать свой собственный мир, мир, наполненный теплом, заботой и любовью. Этот маленький мир стал моим убежищем от того, что осталось позади, от боли и предательства.
Вместе с Димой я начала новую жизнь, полную надежд и планов. Мы купили небольшую квартиру, обставили ее с любовью мебелью, создали уютный уголок, где мы могли чувствовать себя защищенными и счастливыми. Дима стал моей опорой, моим другом, моим любимым человеком. Он всегда был рядом, поддерживал меня во всех начинаниях, верил в меня, когда я сама в себе сомневалась.
— Аня, ты меня слышишь? — голос матери вернул меня в реальность.
— Да, слышу. Поздравляю, — ответила я, стараясь сохранять нейтральный тон, хотя внутри меня бушевали эмоции.
— Спасибо! Ты же приедешь помочь? С малышом, по дому? Мне очень тяжело одной…
Я не могла поверить своим ушам. «Тяжело?» Это прозвучало как издевка, как насмешка. Разве мне не было тяжело, когда меня бросили на произвол судьбы, когда я была вынуждена жертвовать своим временем и мечтами ради сестры? Разве я не заслуживала хотя бы капли тепла, заботы, внимания?
Я не могла больше сдерживать гнев, который копился во мне годами.
— Я не буду помогать тебе, мама. Учись справляться без меня — Сказала я матери
Мой голос был холоден, без малейшей нотки теплоты.
— Как это не будешь? Ты же моя дочь! Ты обязана помогать! — её возмущение было так знакомо, так привычно.
— Обязана? — в моём голосе вырвалось всё то, что я сдерживала годами, все обиды, вся вынесенная несправедливость, все раны, которые нанесла мне моя семья. — А ты разве когда-нибудь интересовалась моей жизнью? Помнишь ли ты, когда у меня был день рождения? Когда я окончила школу? Когда я поступила в университет? Почему Оля не может помочь? Она ведь уже взрослая, работает, имеет свою жизнь. Почему всегда я?
Тишина в трубке длилась целую вечность. Мама, вероятно, переваривала мои слова, а я ждала ответа, который, как я знала, не сможет оправдать ее поступки. Наконец, она пробормотала что-то неуверенное:
— Оля… у неё сейчас много дел, она учится…
Это была последняя капля.
— А у меня, значит, их нет? Ты снова хочешь переложить ответственность на меня? Но я больше не позволю этого, мама. Я не буду помогать, — мой голос был тверд и решителен. Я не собиралась быть пешкой в чужой игре.
— Пора повзрослеть, Аня… Пора.
Я отключила телефон и на мгновение почувствовала облегчение, словно сбросила с плеч тяжелый груз. Но на меня тут же нахлынула мощная волна эмоций. Было тяжело, но я не жалела ни о чем. Я наконец сказала ей всё, что накопилось за долгие годы. Я наконец-то отстояла свои границы. Я научилась защищать себя и свою семью, свою маленькую крепость, которую мы с Димой по крупицам собирали с такой любовью и заботой.
Дима тихо подошел ко мне, обнял меня, и его тепло напомнило, что моя жизнь теперь другая, что я больше не одна, что я у меня есть человек, которому я небезразлична. Его объятия были теплыми и нежными, словно солнечный луч в пасмурный день. Мы молча стояли, и я чувствовала, как напряжение медленно уходит, оставляя после себя только покой.
Прошли недели, месяцы. Мама больше не звонила, и, мне кажется, это было к лучшему. Я не знала, как она справляется с младенцем, и мне было всё равно. Я отпустила прошлое, отпустила боль, отпустила обиды. Я больше не хотела тратить свою энергию на негатив, на ненужные переживания.
