— О, пришла. Есть что-нибудь поесть?
Голос Артёма, лишённый всякой заинтересованности, едва пробился сквозь гул работающего системного блока и щелчки клавиш. Оксана замерла в коридоре, одной рукой всё ещё держась за холодную дверную ручку, словно не решаясь войти в собственную квартиру. Воздух в комнате был спертый, пахнущий вчерашней пиццей, пылью и чем-то ещё, неуловимо кислым, как пахнет в помещении, где человек проводит сутки напролёт, не открывая окон. Она медленно сняла промокшие от осенней измороси ботинки, чувствуя, как гудят ступни после двенадцати часов на ногах в кассовой зоне супермаркета. А потом ещё два часа с тряпкой и ведром в офисном центре на другом конце города, где едкий запах хлорки, казалось, въелся в кожу рук навсегда.
— Поесть? — тихо переспросила она, проходя в комнату.
Артём сидел к ней спиной в глубоком игровом кресле, которое они купили ещё в те времена, когда деньги казались чем-то само собой разумеющимся. На огромном изогнутом мониторе взрывались какие-то космические корабли. Он нехотя стянул с одного уха массивный наушник, не отрывая взгляда от экрана.
— Ну да. Я голодный как волк. Весь день мозговой штурм, идеи генерирую. Вымотался.
Оксана молча подошла к столу, заваленному пустыми кружками и крошками от печенья. Она аккуратно положила на единственный свободный клочок поверхности сложенную вдвое квитанцию. Белый прямоугольник бумаги выглядел чужеродно и стерильно в этом хаосе.
— Вот, — сказала она. — Принесли. Платёж по кредиту.
Артём поморщился, словно она заговорила о чём-то неприличном. Он лениво повернулся, и свет от монитора выхватил его небритое лицо и заспанные глаза.
— Оксан, ну что опять начинается? Я же просил не давить на меня. Творческому человеку нужно время, чтобы прийти в себя после неудачи. Я не могу творить под гнётом этих твоих бумажек.
Внутри Оксаны что-то с хрустом сломалось. Не оборвалось, а именно сломалось, как сухая ветка под ногой. Она посмотрела на его расслабленную позу, на то, с какой уверенностью он говорит о своём праве на «творческий поиск», пока она физически разваливается на части, чтобы обеспечить ему эту возможность.
— Творческому человеку? — её голос, до этого тихий, начал набирать силу. — Артём, ты серьёзно? Год! Год прошёл с тех пор, как твой «перспективный стартап» по продаже воздуха в банках лопнул! Три месяца он просуществовал, а расплачиваться за него мы будем ещё четыре года!
— Это был инновационный проект! — огрызнулся он, окончательно поворачиваясь к ней. — Просто рынок оказался не готов. Я же не виноват, что люди — идиоты и не поняли гениальной идеи! Ты сама говорила, что веришь в меня!
— Я верила, что ты будешь работать! — выкрикнула она, чувствуя, как дрожат руки от смеси ярости и усталости. — Что ты построишь бизнес! А ты спустил почти миллион на это кресло, на этот компьютер, на аренду офиса, где ты просидел два месяца, играя в свои стрелялки! А теперь я, после смены в магазине, еду мыть полы, чтобы оплачивать твоё «непризнание рынком»!
— Я ищу себя! — повысил голос он в ответ. — Мне нужно восстановить энергию, найти новое направление! А ты только и делаешь, что пилишь! Вместо того чтобы поддержать мужа в трудную минуту, ты тычешь мне в лицо этими квитанциями! Думаешь, мне легко? Я в депрессии!
Она горько усмехнулась, обведя взглядом комнату. Пустая коробка из-под пиццы на полу, грязная посуда, стойкий запах его комфортного безделья.
— В депрессии? Ты посмотри на меня, Артём. Просто посмотри. Я похожа на женщину или на загнанную лошадь? У меня спина не разгибается, а руки пахнут так, что самой тошно. А ты сидишь тут в чистоте и уюте, генерируешь идеи и ждёшь, когда я принесу тебе ужин. Так вот, ужина не будет.
Артём издал короткий, презрительный смешок. Он откинулся в кресле, скрестив руки на груди, и посмотрел на неё так, как смотрят на капризного ребёнка, устроившего сцену в магазине игрушек.
— Ах, ужина не будет. Какая трагедия. Ты думаешь, ты меня этим напугала? Я сейчас закажу себе стейк и огромную пиццу, а ты будешь сидеть и давиться своей овсянкой. Не будь смешной, Оксан.
Он говорил это с полной уверенностью, что сейчас она сдастся, всплакнёт и пойдёт греть ему суп, как делала всегда после их редких ссор. Но Оксана не сдвинулась с места. Крик, который рвался из неё минуту назад, угас, сменившись чем-то гораздо более страшным — ледяным, мертвенным спокойствием. Она смотрела на него не как жена, а как судебный пристав, пришедший описывать имущество.
— Хорошо, — её голос был ровным и тихим. — Заказывай.
Она развернулась и пошла на кухню. Артём, довольный своей мнимой победой, лениво поднялся и поплёлся за ней, уже предвкушая, как будет с аппетитом есть горячую пиццу под её осуждающим взглядом. Он любил эти маленькие победы, они подтверждали его значимость.
Оксана включила на кухне резкий верхний свет. Она подошла к холодильнику и распахнула дверцу. Артём прислонился к косяку, наблюдая за ней с ленивым любопытством.
— Передумала? Решила всё-таки сообразить бутерброд для своего гения? — протянул он.
Она проигнорировала его. Её движения были точными и выверенными, без единого лишнего жеста. Она достала с верхней полки начатую палку колбасы, засохший кусок сыра в пакете и две банки энергетика — его неприкосновенный запас. Всё это она методично переместила на самую нижнюю полку, рядом с банкой с солёными огурцами, которую он открыл на прошлой неделе и забыл. Затем она взяла свой йогурт, контейнер с варёной гречкой и пакет кефира и сгруппировала их на второй полке сверху.
— Что ты делаешь? — в его голосе проскользнуло недоумение.
— Делю территорию, — не поворачиваясь, ответила Оксана. — Вот. Эта нижняя полка — твоя. Всё, что на ней, можешь есть. Остальное — моё. Трогать запрещено.
Она захлопнула дверцу холодильника и подошла к навесному шкафчику. Открыв его, она вынула пачку своих овсяных хлопьев и переставила на другую полку, оставив на прежнем месте его запасы лапши быстрого приготовления и пачки с дешёвыми крекерами.
— Это что, шутка такая? — Артём перестал улыбаться. — Оксан, прекрати этот цирк. Я хочу есть.
— Я тоже, — спокойно сказала она, доставая с полки маленькую сковородку. — Поэтому сейчас я приготовлю себе ужин. Из своих продуктов. А ты можешь приготовить себе. Из своих. Или заказать, как ты и собирался.
До него начало доходить. Это была не истерика. Это был план.
— Ты с ума сошла?! — он подошёл к ней почти вплотную. — Ты моя жена! Ты обязана меня кормить! Это твоя прямая обязанность!
Оксана медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только холодная, бездонная усталость и что-то похожее на презрение.
— Та жена, которая была что-то тебе обязана, осталась где-то между кассой в «Пятёрочке» и грязным ведром в бизнес-центре «Олимп». Её больше нет. А я — соседка. Которая в одиночку тащит на себе кредит за твой провальный бизнес. И эта соседка больше не намерена тебя обслуживать.
Она отвернулась, поставила сковородку на плиту, щедро плеснула масла. Затем достала из своего, теперь уже личного, отсека в холодильнике два яйца и разбила их на раскалённую поверхность. Шипение масла прозвучало в наступившей тишине оглушительно громко. Артём стоял за её спиной, ошеломлённый и впервые за долгое время растерянный. Он смотрел, как она готовит яичницу только для себя, и понимал, что его уютный, предсказуемый мир, где его всегда ждала горячая еда и безотказная жена, только что рухнул.
Первые два дня Артём держался с гордым видом оскорблённого гения. Он демонстративно доел остатки лапши, громко хрустел последними крекерами, сидя за компьютером, и делал вид, что новый порядок вещей его нисколько не волнует. Оксана в это время жила своей, отдельной жизнью. Приходя с работы, она молча проходила в свою комнату, переодевалась и шла на кухню. Там она не спеша готовила себе скромный ужин, ела, читая книгу, мыла за собой тарелку и чашку и снова скрывалась в комнате. Она не смотрела в его сторону, не отвечала на язвительные замечания и не реагировала на громкие вздохи. Она просто перестала его замечать.
На третий день Артём выполз из своей берлоги ближе к вечеру, как раз когда Оксана вернулась домой. Он выглядел помятым и злым. Голод, непривычный и унизительный, начал подтачивать его самоуверенность. Он молча наблюдал, как она достала из холодильника свою еду — контейнер с куриной грудкой и овощами. Запах варёного мяса ударил ему в нос, заставив желудок болезненно сжаться.
— Я тут подумал… — начал он нарочито миролюбивым тоном, когда она разогревала еду в микроволновке. — Может, хватит уже? Ну, погорячилась ты, я всё понимаю. Устала. Давай закончим этот детский сад.
Оксана молча достала свою горячую еду. Аромат стал ещё сильнее, гуще.
— Слушай, я же не прошу многого, — не унимался он, следуя за ней к столу. — Просто дай поесть по-человечески. Я не могу генерировать идеи на голодный желудок. Это физиология. Как только у меня появится новый проект, я тебе всё верну сторицей. Ты же знаешь.
Она села за стол и начала есть. Медленно, с явным удовольствием, которого она себе давно не позволяла. Каждый кусок был для неё маленькой победой.
— На твоей полке огурцы, — ровным голосом произнесла она, не глядя на него. — В них много витаминов. Для мозговой деятельности полезно.
Артём сжал кулаки. Её спокойствие выводило его из себя гораздо сильнее, чем крики. Он обошёл стол и сел напротив, впиваясь в неё голодным, злым взглядом.
— Ты превратилась в жестокую, бессердечную бабу. Я с тобой живу, я твой муж, а ты меня голодом моришь. Тебе самой не стыдно?
Она подняла на него глаза. Взгляд был пустой. — Нет. Не стыдно. Стыдно было, когда кассирша в банке смотрела на меня с жалостью, когда я вносила платёж, равный всей моей зарплате в магазине. Стыдно было врать отцу, что у нас всё хорошо, когда он спрашивал, почему я так похудела. А сейчас мне не стыдно. Сейчас я просто ем свой ужин, который сама заработала.
Он понял, что на жалость давить бесполезно. И тогда в его голове созрел новый, как ему казалось, гениальный план. План, который должен был поставить её на место. Он демонстративно поднялся, взял с полки свой телефон и начал что-то быстро нажимать. Оксана продолжала есть, не обращая на него внимания.
Через полчаса в дверь позвонили. Оксана вздрогнула от неожиданности. Она никого не ждала. Артём же, наоборот, оживился. На его лице появилась самодовольная ухмылка. Он пошёл открывать.
На пороге стоял курьер в яркой жёлтой куртке с большим термо-рюкзаком. — Доставка из «Бургер-Кинг». Два воппера, большая картошка, сырные медальоны. С вас тысяча четыреста пятьдесят рублей.
Артём обернулся к Оксане, которая замерла на полпути к комнате. Его взгляд был вызывающим. Он молча указывал ей на курьера, ожидая, что она, как обычно, не выдержит позора перед посторонним человеком, вздохнёт и пойдёт за кошельком. Это был его козырь, его последний аргумент.
Оксана несколько секунд смотрела на него, потом перевела взгляд на растерянного парня-курьера. Она сделала шаг вперёд, прямо к порогу.
— Молодой человек, — сказала она спокойно и отчётливо. — Этот мужчина платить не будет. У него нет денег. Можете забирать заказ обратно. И внесите, пожалуйста, этот адрес в чёрный список. Здесь живёт неплатёжеспособный человек.
Лицо курьера, молодого парня лет двадцати, было непроницаемой маской профессионального безразличия, но в его глазах Оксана успела заметить мимолётную искру — смесь жалости и презрения. Он кивнул, развернулся и быстро зашагал по лестнице вниз, унося с собой аппетитный запах жареного мяса и горячего хлеба. Артём с силой захлопнул дверь. Грохот ударил по ушам, но это был не тот звук, что означал конец ссоры. Это был звук гонга, возвещающий о начале последнего раунда.
— Ты… Ты что наделала? — прошипел он, разворачиваясь. Его лицо исказилось от ярости, превратившись из маски обиженного художника в гримасу мелкого, униженного тирана. — Ты опозорила меня! Перед каким-то пацаном! Ты специально это сделала!
Оксана молча прошла мимо него в комнату. Она больше не собиралась тратить слова. Всё, что можно было сказать, уже было сказано за последний год тысячи раз. Сейчас она видела перед собой не заблудшего гения, не мужа, попавшего в беду, а просто паразита, который вцепился в неё и был готов сосать кровь до последнего.
— Ты меня уничтожить хочешь! — он шёл за ней по пятам, его голос срывался на визг. — Ты всегда мне завидовала! Моему таланту, моей свободе! Тебе, мещанке, не понять, что такое полёт мысли! Тебе лишь бы свои копейки считать и меня ими попрекать! Ты душишь меня, душишь мой потенциал своей приземлённостью! Я из-за тебя не могу найти новый проект! Ты создала токсичную атмосферу, в которой невозможно творить!
Он говорил, и с каждым словом Оксана чувствовала, как внутри неё вместо боли и обиды рождается звенящая пустота и ясность. Она остановилась посреди комнаты и медленно повернулась к нему. Он замолчал на полуслове, ожидая от неё ответа, крика, чего угодно. Но она просто смотрела на него, и в этом взгляде он не увидел ничего, кроме окончательного приговора.
— Я из-за твоего гениального бизнеса должна работать на двух работах, а ты даже не думаешь свою пятую точку поднять! Ты будешь сидеть дома, а я пахать на твои долги?!
Это была не жалоба и не вопрос. Это было утверждение. Констатация факта, после которой обсуждение теряло всякий смысл. Артём на мгновение опешил от этого тона, и Оксана воспользовалась этой паузой. Она, не говоря больше ни слова, подошла к его «алтарю» — к игровому столу. Её движения были спокойными и целенаправленными.
— Эй, ты что задумала? — нервно спросил он, видя, как она наклонилась за системный блок.
Она ничего не ответила. Первым делом её рука нашла толстый шнур питания. Она с усилием выдернула его из разъёма. Синий огонёк на корпусе компьютера погас, кулеры издали последний предсмертный вздох и затихли. Затем она выдернула сетевой кабель, физически отрезая его от виртуального мира.
— Ты сдурела?! Не трогай! — он бросился к ней, но было поздно.
Оксана уже положила системный блок на бок, на ковёр. На кухонном столе всегда лежал набор отвёрток
— Артём когда-то купил его, чтобы «апгрейдить» свою машину.
Она сходила за крестовой отвёрткой и вернулась. Два винта на задней панели поддались с лёгким скрипом. Она сдвинула боковую крышку, обнажая сложное и дорогое нутро его мира: переплетение проводов, радиаторы, платы.
— Прекрати! Оксана, я сказал, прекрати сейчас же! — он попытался схватить её за руку, но она отстранилась с таким холодным и жёстким видом, что он инстинктивно отдёрнулся.
Её пальцы точно знали, что ищут. Она отщелкнула фиксатор на слоте PCI-Express, открутила крепёжный винт и осторожно, двумя руками, извлекла из материнской платы массивную видеокарту — сердце и душу его игрового компьютера. Тяжёлый, мощный кусок текстолита и металла, стоивший половину её месячного заработка на двух работах.
Она поднялась на ноги, держа видеокарту в одной руке, как охотник держит добычу. В другой руке у неё были шнур питания и сетевой кабель.
— Отдай. Это моё, — прохрипел Артём, глядя на драгоценную плату в её руке так, будто она держала его собственное, вырванное из груди сердце.
— Нет, — отрезала она, глядя ему прямо в глаза. — Теперь это моё. Это оплаченный платёж по кредиту. Это сотни вымытых полов. Это мои бессонные ночи. Можешь генерировать свои гениальные идеи в тишине. Тебе больше ничто не будет мешать.
С этими словами она развернулась и вышла из комнаты, унося с собой его единственную связь с комфортной иллюзией. Артём остался один посреди комнаты. Перед ним на полу лежал вскрытый, обесточенный системный блок с зияющей дырой на месте видеокарты. Чёрный экран монитора, как тёмное зеркало, безмолвно отражал его растерянное, искажённое лицо и пустую, тихую квартиру…
