— Почему ты всегда так добр ко мне? — я спросила, когда он положил передо мной маленькую коробочку с серебряным браслетом.
— Потому что тебя любить — это самое простое, что я делаю каждый день, — улыбнулся он, целуя меня в макушку.
Он не знал, что этими словами вбивал невидимый гвоздь в мою совесть. Я смотрела на его руки — мозолистые, с трещинками на коже от постоянной работы с инструментами.
Руки человека, который никогда не предавал. Серёжа не заслуживал той жизни, которую я для него создала. Не заслуживал жены, живущей двойной жизнью.
Сегодня решила начать этот дневник.
Не для оправданий — их нет и быть не может. А чтобы зафиксировать. Разложить всё по полочкам. Может, если увижу свои поступки, написанные моей же рукой, что-то встанет на свои места.
12 марта
Он опять купил мне цветы. Просто так. Я не просила.
Он всегда так — маленькие, добрые жесты. А я только и думаю о том, как бы снова выбраться «по делам».
Завтра у меня встреча с Маратом. Серёже скажу, что еду на презентацию новой косметической линии. Он кивнет, поверит, даже не спросит подробностей. Никогда не проверяет. Верит каждому слову.
Иногда мне кажется, что я не заслуживаю даже воздуха, которым дышу в нашей квартире.
Он наполняет дом уютом — мелкие дела по дому, запах свежесваренного кофе по утрам, плед, которым укрывает меня, когда я засыпаю на диване с книгой. А я приношу в дом только ложь.
18 марта
Первый раз я соврала ему через месяц после свадьбы. Сказала, что еду к маме, а сама — на встречу выпускников. Тогда всё показалось лёгким. Мелкой игрой. И мне понравилось, что никто не догадывается.
Потом я встретила Андрея. Этот зуд внутри, жажда чего-то помимо домашнего тепла — они толкнули меня.
Помню, как он смотрел на меня в баре, с каким-то голодным восхищением, которого я не видела в глазах мужа. Для Серёжи я была данностью, а для него — загадкой.
Сегодня вспоминала, как впервые переступила черту. Серёжа уехал в командировку на три дня.
Я позвала Андрея к нам домой. Даже не в отель — домой. Словно хотела осквернить это место, разрушить его святость неверностью. Что со мной было не так? Что до сих пор не так?
1 апреля
Сейчас прошло 5 лет. Было двое — разные. Периодически. Ни один из них не был мне важен. Мне просто было нужно дышать как будто в другом воздухе. А потом возвращаться в его надёжность. Как в камеру хранения.
Сегодня он приготовил ужин. Свечи, вино, мои любимые равиоли.
Сказал, что просто хотел сделать мне приятное. А у меня внутри вспыхнуло какое-то острое раздражение — почему ты такой правильный?
Почему не кричишь, не подозреваешь, не проверяешь? Почему позволяешь мне быть такой?
Я сижу на кухне, слушаю, как он возится в ванной. Внутри меня будто два человека. Одна часть души тянется к нему, хочет прижаться, попросить прощения, начать сначала.
Другая продолжает искать оправдания, цепляется за ощущение свободы, за адреналин тайных встреч.
Что бы он сделал, если бы узнал? Кричал бы? Плакал? Или просто молча собрал вещи и ушёл?
Иногда мне кажется, что я специально делаю всё, чтобы он обнаружил. Оставляю следы. Как будто не хватает смелости признаться, но есть жажда быть пойманной.
15 апреля
Он никогда не лез в мой телефон. Никогда не спрашивал лишнего. Я думаю, потому что доверял. А я? Я не просто обманывала — я проживала рядом с ним вторую, параллельную жизнь.
Сегодня мы гуляли в парке. Сидели на скамейке, ели мороженое как подростки. Он рассказывал о каком-то новом проекте на работе, а я внезапно поймала себя на мысли, что не слушаю.
Думаю о сообщении, которое получила от Марата. Эта двуслойная жизнь вытягивает из меня все соки — словно я актриса, забывающая реплики посреди спектакля.
Уже не могу нормально сфокусироваться ни на муже, ни на других.
Он вдруг осёкся на полуслове. Замер с ложкой мороженого в воздухе, всмотрелся в моё лицо так, будто увидел на нём что-то незнакомое.
Спросил: «Ты здесь? С тобой всё в порядке?» И мне стало не по себе. Что если он начинает замечать?
20 апреля
Серёжа подарил мне сегодня книгу. Томик Бродского с загнутыми страницами — искал по букинистическим магазинам, потому что однажды, месяца три назад, я упомянула, что хотела бы найти именно такое издание.
Я сидела с этой книгой и физически ощущала, как внутри расползается дыра. Он помнит каждую мелочь, каждое моё случайное желание.
А я в это время переписываюсь с другими мужчинами, представляю другие руки.
За что он любит меня? Что видит во мне такого, чего я сама не вижу?
Мама всегда говорила: «Виктория, ты не умеешь ценить то, что имеешь». Кажется, я превратила это в искусство — не ценить самого достойного человека в моей жизни.
25 апреля
Иногда я наблюдаю за ним — он гладит мои вещи, приносит чай, проверяет, закрыла ли я машину. И мне становится стыдно. Но не настолько, чтобы остановиться. Я даже вину начала принимать как часть себя.
Вчера он заснул на диване во время фильма. Я сидела рядом и смотрела на его лицо. Такое открытое, спокойное. Ни одной морщинки напряжения. Доверие даже во сне.
Я представила, как выглядело бы это лицо, исказившееся от боли предательства. И меня затошнило.
3 мая
Сегодня чуть не попалась. Оставила телефон на столе, ушла в душ. Вернулась — Серёжа сидит рядом, пьёт чай. Сказал, что звонила моя мама, он взял трубку. Меня как кипятком окатило — в телефоне переписки, всё.
— О чём говорили? — спросила я как можно небрежнее.
— Она просто хотела узнать, приедем ли мы в воскресенье.
Он даже не смотрел в мой телефон. Даже мысли такой не допустил. А я пометалась по квартире с колотящимся сердцем, поставила пароль на все приложения.
Но однажды я увидела его взгляд. Он стоял у окна с чашкой кофе и смотрел куда-то внутрь себя. И вдруг мне стало страшно: а что, если он знает? Если он всё понял — и просто ждёт, пока я сама всё скажу?
Этот взгляд преследует меня весь день. Взгляд человека, который что-то решает для себя.
10 мая
Вчера мы были на дне рождения его брата. Семейный ужин, все эти родственные шутки, общие воспоминания.
Я сидела среди них, улыбалась, поддерживала разговор. А внутри разрасталась странная пропасть — я не принадлежу этому миру. Я обманываю их всех, не только Серёжу.
Его мать обняла меня на прощание, прошептала: «Как же он с тобой счастлив, девочка моя». И это было как удар под дых.
В машине по дороге домой я еле сдерживала слёзы. Он заметил, спросил, всё ли в порядке. Я сослалась на усталость.
Кем я стала? Этот вопрос не даёт мне покоя. Когда именно я превратилась в человека, способного годами жить во лжи? Может, я всегда была такой, просто не знала об этом, пока жизнь не предоставила возможность?
15 мая
Я больше не могу. Он слишком чистый для меня. Он не заслуживает жить рядом с тем, кто так долго разрушал всё тихо, красиво, без следов. Я решила: я отдам ему этот дневник. Пусть читает. Пусть знает.
Встретилась сегодня с Маратом, сказала, что больше не приду. Он не понял, попытался шутить, потом злился. Для него это была просто игра. Для меня — разрушение собственной души.
В зеркале я вижу женщину, которую не узнаю. Красивое лицо, за которым — гниль. Сколько ещё я смогу притворяться? Смотреть в глаза мужа и видеть в них любовь, которую предаю каждый день?
18 мая
Сегодня утром он уехал к клиенту на весь день. Я сижу, перечитываю свои записи. Каждое слово — как камень. Собираю вещи. Только самое необходимое. Остальное не заслужила.
В голове мысли вразнобой. Как он отреагирует? Что будет чувствовать, читая эти строки? Ненависть? Презрение? Боль? Всё сразу? Может, мне следовало бы просто исчезнуть, не объясняясь. Так было бы милосерднее?
Но он заслуживает знать правду. Даже если эта правда разрушит его представление обо мне, о нашей жизни, обо всём, что было между нами. Пусть лучше ненавидит настоящую меня, чем любит выдуманную.
20 мая
Это последняя запись.
Вчера он вернулся поздно. Я сидела на кухне с дневником в руках. Когда он вошёл, я не могла поднять глаз. Он что-то говорил про работу, потом замолчал, увидев мой собранный чемодан в прихожей.
— Что происходит, Вика?
Я наконец посмотрела на него. Заметила морщинки вокруг глаз, которых не было, когда мы встретились. Седину на висках. Человек, который все эти годы любил призрака.
— Сережа… Я не буду оправдываться. Я принесла тебе это. Я хочу, чтобы ты знал всё. Я ухожу. Потому что уже причинила тебе слишком много вреда. А ты… ты лучший человек, которого я знала.
Я протянула ему дневник. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Я ждала вопросов, крика, чего-то.
Но он просто взял его. Молча. Его взгляд задержался на потертой обложке, большой палец невесомо скользнул по сгибу переплета, будто пытаясь прочесть правду через кожу.
— Ты это… откроешь вообще? — слова вырвались сами, невыносимо было стоять в этой звенящей пустоте между нами.
Он поднял глаза — в них плескалась боль пополам с недоумением.
— Да. Когда смогу, — голос его звучал сдавленно, словно каждое слово давалось с трудом.
Мы стояли в том самом коридоре, где шесть лет назад он на руках внёс меня — смеющуюся невесту в белом платье. Теперь между нами была бездна из лжи и предательства.
— Прости меня, — сказала я и поняла, какими жалкими были эти слова.
— Я бы предпочёл, чтобы ты осталась, — произнёс он. — Мы могли бы…
— Нет, — перебила я. — Не могли бы. Я не та, кем ты меня считал. И уже не стану ею.
Я взяла чемодан, открыла дверь. Обернулась в последний раз. Он стоял, опустив голову, дневник в его руке.
Может быть, он когда-нибудь он поймет. Но я уже не прощаю себя. Просто хочу уйти честной хотя бы один раз.
***
Сергей не открывал дневник три дня. Он лежал на кухонном столе. Он обходил стол по широкой дуге, словно книга могла исчезнуть от неосторожного взгляда.
В квартире стояла странная, незнакомая пустота. Он никогда не замечал, насколько громким был её присутствие, пока оно не исчезло.
Теперь каждый звук отдавался эхом — скрип половицы, жужжание холодильника, даже собственное дыхание.
На четвёртый день он взял дневник и сел в кресло. Приготовил себе крепкий кофе, словно перед длительной, тяжёлой работой. Открыл первую страницу.
После прочтения он не плакал. Не кричал. Не бил посуду. Просто сидел, глядя в одну точку.
Мир, который он строил шесть лет, рухнул в одночасье. И хуже всего была мысль — он даже не заметил, что строил его на песке.
Коллеги заметили перемену. «Ты в порядке?» — спрашивали они. Сергей кивал. Работа стала спасением — конкретные задачи, понятные решения, измеримые результаты.
Не то что отношения, где ты можешь годами идти не в том направлении и не понимать этого.
По вечерам он перебирал воспоминания. Искал знаки, которые пропустил. Моменты, когда мог заметить.
Телефонные звонки, на которые она выходила из комнаты. Странные встречи с подругами, о которых раньше не упоминала. Неожиданные задержки на работе.
Как он мог не замечать? Теперь, оглядываясь назад, всё казалось таким очевидным. Её рассеянный взгляд за завтраком. Эти внезапные паузы в разговорах, словно она забывала свою роль. Нервные движения, когда звонил телефон.
Он крутил эти моменты в памяти, разбирал по частям. И каждый раз приходил к одному: дело было не в слепоте.
Просто его мозг отказывался даже допускать, что женщина, с которой он делил подушку, может смотреть в глаза и методично, день за днём, выдумывать целую жизнь.
Когда Лена пришла за оставшимися вещами сестры, он держался. Помогал складывать книги, косметику, какие-то мелочи, застрявшие в ящиках. И только у двери не выдержал:
— Слушай, вот скажи… — голос предательски дрогнул. — Ну почему, черт возьми, она просто не поговорила со мной? Не сказала, что ей плохо? Что нужно что-то менять? Мы могли бы…
Лена смотрела на него с жалостью, от которой хотелось провалиться сквозь землю.
— Серёж, я не знаю, что там у вас случилось. Она мне почти ничего не рассказывает. Но я знаю свою сестру. Она всегда убегала от проблем. С детства.
Намного проще бросить всё и начать с нуля, чем разбираться с последствиями.
Вечерами, когда тоска становилась невыносимой, он перечитывал дневник. Каждое слово жгло, но он упрямо возвращался к страницам, которые знал почти наизусть.
Пытался понять, когда именно потерял её. В какой момент стал «камерой хранения», а не мужем.
Иногда он находил себя разговаривающим с пустотой:
— Почему ты не сказала мне, что несчастлива? Что тебе скучно? Что тебе нужно что-то ещё?
Но ответа не было. И со временем пришло осознание — дело не в нём. Возможно, никто и ничто не смогло бы заполнить ту пустоту внутри неё, которую она пыталась заглушить другими.
Это не оправдывало предательства.
Через полгода он упаковал дневник и остальные её вещи в коробку. Отнёс на антресоли.
Через год впервые пошёл на свидание. Не сложилось. Он всё ещё сравнивал каждую женщину с ней. Точнее, с той Викторией, которую он придумал. Которая никогда не существовала.
Через два года он встретил Марину. Совсем не похожую на бывшую жену — спокойную, открытую, без надрыва. Учительницу младших классов с добрыми глазами и привычкой забывать ключи.
— У меня был неудачный брак, — сказал он ей после третьего свидания.
— У меня тоже, — улыбнулась она. — Но знаешь, в чём прелесть ошибок? Мы учимся на них.
Он согласно кивнул, чувствуя странное облегчение. Ощущение, что страницу наконец можно перевернуть.
Сергей больше не искал Викторию в социальных сетях. Не спрашивал о ней общих знакомых. Шрам затянулся — болезненный, хоть всё ещё заметный.
Он научился главному — вера в людей стоит риска быть обманутым. Иначе мы просто перестаём жить по-настоящему.
