Утро выдалось серым и промозглым — точь-в-точь как на душе у Натальи. Она стояла у окна, механически помешивая ложечкой остывший кофе, и смотрела, как редкие капли дождя стекают по стеклу. Сон так и не пришёл этой ночью. Перед глазами, словно заевшая пластинка, крутились события вчерашнего вечера.
«Ты как всегда… Вечно у тебя всё через пень-колоду!» — насмешливый голос Олега до сих пор звенел в ушах. И ведь где? На дне рождения их общей подруги Тамары, при всех… Наталья до боли сжала чашку. Нет, она и раньше замечала, как муж любит поёрничать над ней, но вчера… Вчера что-то оборвалось внутри.
Тяжёлые шаги на лестнице заставили её вздрогнуть. Олег. Сейчас войдёт, как ни в чём не бывало. Так всегда — переспит с мыслями, и ему кажется, что всё можно начать с чистого листа. А ей? А ей теперь придётся улыбаться, делать вид, что ничего не произошло?
Дверь кухни открылась.
— Доброе утро, Наташ! — бодро произнёс Олег, потягиваясь. — Что у нас на завтрак?
Наталья медленно повернулась. Тридцать лет брака… Тридцать лет она старалась быть хорошей женой. Улыбалась, когда хотелось плакать. Молчала, когда внутри всё кипело. А теперь… теперь она просто не могла заставить себя играть привычную роль.
— Вчера ты меня унижал, а сегодня ждёшь, что я тебя встречу с улыбкой? — её голос дрогнул, но взгляд остался твёрдым.
Олег замер на полпути к холодильнику. В кухне повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов — подарка её матери на новоселье. Тик-так. Тик-так. Словно отсчёт перед взрывом.
— Ну началось… — Олег закатил глаза, доставая из холодильника молоко. — Ты что, всю ночь репетировала эту сцену?
Наталья почувствовала, как внутри всё сжалось. Вот оно — снова. Снова он обесценивает её чувства, превращает серьёзный разговор в фарс. Она посмотрела на свои руки — они слегка дрожали, но голос оставался твёрдым:
— Нет, Олег. Я не репетировала. Я просто… — она запнулась, подбирая слова, — я просто больше не могу молчать.
— А что случилось-то? — он шумно отхлебнул молоко прямо из пакета, как делал всегда, хотя знал, как её это раздражает. — Подумаешь, пошутил вчера. Ты же знаешь мой характер.
— Знаю, — Наталья медленно поставила чашку на стол. — Слишком хорошо знаю. Знаю, как ты любишь посмеяться над тем, что я готовлю. Над тем, как я одеваюсь. Над тем, что я «неправильно» воспитывала Леночку…
Воспоминания накатывали волной. Вот она, молодая мама, советуется с ним насчёт детского сада для дочки, а в ответ: «Ну ты как всегда — не можешь нормально разобраться». Вот она показывает новое платье, а он: «В твоём возрасте уже пора бы научиться одеваться». Каждое слово, каждая насмешка — как маленький порез. Незаметный, но болезненный.
— Господи, Наташ, ну ты даёшь! — Олег с грохотом поставил пакет на стол. — Тебе что, заняться нечем? Придумываешь какие-то обиды…
— Не какие-то! — её голос сорвался. — Я тридцать лет живу с этим! Тридцать лет проглатываю каждую шпильку, каждый твой «невинный» комментарий. Ради чего? Ради семьи? Ради Леночки?
Она встала, чувствуя, как дрожат колени. Столько лет копившиеся слова теперь рвались наружу:
— А знаешь, что самое страшное? Я так привыкла к этому, что начала верить. Верить, что я действительно всё делаю не так. Что я недостаточно хороша. Что должна быть благодарна тебе за то, что ты меня терпишь.
Олег смотрел на неё с каким-то новым выражением — не то удивление, не то растерянность. Словно впервые увидел в своей молчаливой, покладистой жене другого человека.
— Ты преувеличиваешь, — но в его голосе уже не было прежней уверенности. — Опять раздуваешь из мухи слона…
— Нет, Олег. Это не муха. Это моя жизнь. Моё достоинство. И я больше не хочу… не могу жить так.
Наталья медленно поднялась по лестнице в спальню. Каждая ступенька словно добавляла ей решимости. В голове звучал голос матери: «Терпи, доченька, все мы терпим». Нет, мама. Больше не буду.
Старый чемодан лежал на антресолях — тот самый, с которым они когда-то ездили в свадебное путешествие. Наталья провела рукой по потёртой коже. Столько лет прошло… Она сняла чемодан и решительно открыла шкаф.
— Наташа, ты что делаешь? — Олег появился в дверях спальни. В его голосе впервые за утро появились нотки беспокойства.
Она молча складывала вещи. Аккуратно, как делала всегда — годами выработанная привычка к порядку не изменила ей даже сейчас. Белье, блузки, любимый синий свитер…
— Прекрати этот цирк! — Олег шагнул к ней, пытаясь захлопнуть чемодан. — Ты куда собралась?
Наталья подняла на него глаза: — К Лене. Она давно зовёт.
— К Лене? — он нервно усмехнулся. — Ты что, серьёзно? Из-за одной глупой шутки? Наташ, ну ты же понимаешь, что я не со зла…
— Не со зла? — она продолжала складывать вещи, теперь уже дрожащими руками. — А помнишь, как на юбилее у Сергея Петровича ты при всех заявил, что я «даже суп сварить толком не могу»? Тоже не со зла? А когда на дне рождения Леночки ты весь вечер рассказывал, какая я была никудышная мать? Это тоже была просто шутка?
Олег побледнел. Что-то в её голосе, в её движениях заставило его понять — это не просто эмоциональная вспышка. Это конец. Конец той Наташи, которая всегда прощала, всегда улыбалась, всегда делала вид, что всё в порядке.
— Постой, — он схватил её за руку. — Давай поговорим. Я… я не думал, что тебя это так задевает.
— В том и дело, Олег, — она мягко, но решительно высвободила руку. — Ты никогда не думал о том, что я чувствую. А я… я так устала быть мальчиком для битья. Устала чувствовать себя ничтожеством в собственном доме.
Она застегнула чемодан. Звук молнии прозвучал в тишине спальни как приговор.
— И что дальше? — в голосе Олега появились панические нотки. — Думаешь, в пятьдесят пять начать новую жизнь?
Наталья выпрямилась, расправила плечи: — Лучше начать новую жизнь в пятьдесят пять, чем до конца дней притворяться счастливой.
Олег смотрел, как жена снимает с вешалки своё старое пальто. То самое, над которым он недавно посмеивался — «музейный экспонат». Сейчас эти слова жгли его изнутри. Наталья уже взялась за ручку чемодана, когда он наконец произнёс:
— Подожди… Пожалуйста.
Что-то в его голосе заставило её остановиться. Не привычные властные нотки, не снисходительность. Что-то надломленное, настоящее.
— Я ведь правда никогда… — он запнулся, провёл рукой по седеющим волосам. — Никогда не думал, что делаю тебе больно.
Наталья медленно опустила чемодан: — Знаешь, что самое обидное? Я верю. Верю, что ты не замечал. И от этого ещё больнее.
Они стояли в прихожей — такой знакомой, с потёртыми обоями и старой фотографией их свадьбы на стене. Тридцать лет назад они были другими. Она — с сияющими глазами и робкой улыбкой. Он — уверенный в себе, гордый своей красавицей-женой.
— Помнишь этот день? — Олег кивнул на фотографию. — Ты была такая… счастливая.
— Была, — тихо ответила Наталья. — А потом научилась прятать слёзы.
Олег вдруг опустился на банкетку у зеркала — ту самую, куда обычно складывал свои вещи, не обращая внимания на её просьбы относить их в шкаф.
— Я всё испортил, да? — он смотрел в пол, избегая её взгляда. — Думал, что быть сильным мужиком — значит всегда быть правым. Всегда… доминировать. А получилось, что просто медленно убивал твою любовь.
Наталья почувствовала, как предательски защипало в глазах: — Не убил. Иначе я бы не плакала сейчас.
Он поднял голову, и она увидела в его глазах то, чего не видела уже много лет — тот самый взгляд с их свадебной фотографии. Взгляд человека, который действительно видит её.
— Я могу измениться, Наташ. Правда могу. Только… только не уходи сейчас. Давай попробуем… иначе. Без этих моих дурацких шуток, без…
— Без унижений, — твёрдо закончила она.
— Да. Без унижений, — эхом отозвался он. — Я запишусь к психологу. Серьёзно. Мне давно пора разобраться с собой.
Наталья опустилась рядом с ним на банкетку: — Знаешь, я ведь тоже не идеальная. Мне тоже надо учиться… говорить. Не копить обиды годами.
За окном начало светлеть — тучи медленно расходились, пропуская робкие лучи солнца. Олег осторожно взял её за руку:
— Может… выпьем чаю? Поговорим? По-настоящему, как раньше?
Она посмотрела на их переплетённые пальцы. Столько лет вместе… Может быть, ещё не поздно научиться быть счастливыми?
— Давай, — кивнула она. — Только теперь всё будет иначе.
— Обещаю.
