— Галочка, я тут подумал… Гараж на Лесной ведь совсем пустует.
Пётр разлил по чашкам жасминовый чай, его движения были плавными, выверенными, как у фокусника.
Он всегда начинал такие разговоры издалека, с обволакивающей заботы.
Пять лет назад, когда они только поженились, этот его бархатный голос и предупредительность казались ей спасением от оглушающего одиночества, накрывшего ее после смерти первого мужа.
Он был галантен, сыпал цитатами и обещал «беречь ее до последнего дня».
— Пылится. А тут человек хороший, купить хочет. Деньги предлагает сразу, наличными.
Галина Вдовина медленно размешала сахар. Ложечка тихонько звякнула о фарфор. Она помнила, как Дима, ее сын, с самого начала отнесся к Петру настороженно. «Мам, он слишком гладко стелет», — сказал он тогда. Она отмахнулась, списав все на сыновью ревность.
— Петя, мы же говорили. Это Димин гараж. Он машину там оставляет, когда из области приезжает.
— Так он раз в полгода приезжает! — в голосе мужа проскользнула нотка досады, тут же прикрытая привычной интонацией.
— А деньги живые, сейчас. Могли бы на юг съездить, как люди. В хороший санаторий. Тебе же для здоровья полезно.
Он всегда говорил о ее здоровье. Если раньше это умиляло, то теперь — заставляло внутренне сжиматься.
Галина посмотрела на его ухоженное лицо, на пять лет моложе ее собственного. Он выглядел бодрым, полным сил. И очень, очень терпеливым.
Недавно врач на осмотре восхитился ее кардиограммой. Сказал, что с таким сердцем живут до ста лет.
Галина ждала, что почувствует радость, а вместо этого поймала на лице Петра мимолетную, почти незаметную тень разочарования.
Именно тогда она поняла, что смерти больше не боится. Она боится того, кто ее ждет.
Вечером позвонил сын. Словно почувствовал.
— Мам, привет. Опять твой этот… про гараж шарманку завел?
Пётр, проходивший мимо, услышал и тут же с улыбкой взял у нее трубку.
— Димочка, здравствуй! Да что ты, мы просто обсуждаем, как лучше хозяйство вести. Забочусь о маме твоей, берегу ее.
Он говорил гладко, правильно. Идеальный поздний муж для состоятельной вдовы. Галина слушала его и чувствовала, как по венам разливается холодное, тяжелое спокойствие.
Позже, когда они уже ложились спать, Пётр снова завел разговор. Он присел на край ее кровати, взял ее руку в свои теплые ладони.
— Послушай, я не о гараже. Я о нас. Я ведь не вечный. И ты… ну… возраст.
Он сделал паузу, давая словам впитаться.
— Дети у тебя обеспеченные, слава богу. А я один останусь. Может, оформим дарственную на ту однушку на окраине? Просто чтобы у меня была уверенность. Что я не на улице окажусь, если что.
Он смотрел ей в глаза с такой искренней тревогой, что любой бы поверил. Но Галина видела другое.
Она видела голод. Она видела хищника, который устал ждать.
Он не просил. Он проверял, созрела ли она для окончательной обработки.
Галина молча высвободила свою руку.
— Я подумаю, Петя. Я устала.
Ее ответ «я подумаю» он воспринял как маленькую победу. Следующие дни Пётр был образцом заботы.
Он начал «помогать» ей с оплатой счетов онлайн, постоянно заглядывая через плечо и сокрушаясь, какие большие суммы уходят на налоги и содержание недвижимости.
— Тебе нужен покой, Галочка. Абсолютный покой. А все эти квартиры, гаражи… Это же нервы, коммуналка, налоги. Сплошная головная боль. Зачем тебе это на старости лет? Избавиться — и жить спокойно.
Он говорил это мягко, между делом, поливая ее любимые фиалки. Словно это была не ее собственность, а досадная помеха на пути к ее же блаженству.
Галина попробовала поговорить начистоту. Однажды вечером, отложив вязание, она посмотрела ему прямо в глаза.
— Петя, я не буду ничего продавать или дарить. Я могу составить завещание, по которому после меня тебе отойдет часть средств. Чтобы ты ни в чем не нуждался.
Он обиделся. Не кричал, нет. Он обиделся тихо, трагично.
— Завещание? То есть, ты хочешь, чтобы я ждал твоей… кончины? Галя, я думал, у нас семья. Доверие. А ты со мной как с приживалой.
Он встал и вышел на балкон. И стоял там долго, демонстративно ссутулив плечи. Галина смотрела на его силуэт и понимала — стена стала только толще. Любой компромисс он воспринимал как оскорбление.
Через пару дней он «случайно» оставил на кухонном столе визитку юриста по сделкам с недвижимостью.
А потом позвонила дочь Лена.
— Мама, что происходит? Мне Петр сказал, ты себя плохо чувствуешь, совсем забросила все дела, хочешь от всего избавиться. Он так переживал! Мам, я же тебе говорила, что он какой-то скользкий! Мы с Димой с самого начала это видели!
Голос у Лены был встревоженный и злой.
— Леночка, он все преувеличивает.
— Мам, он предложил нанять тебе сиделку! Сказал, ты уже не справляешься. Он готовит почву, ты не понимаешь? Чтобы потом признать тебя недееспособной!
Галина почувствовала, как земля уходит из-под ног. Он обрабатывал не только ее. Он начал обрабатывать ее детей, выставляя себя спасителем, а ее — немощной старухой.
Это была уже не просто игра. Это была планомерная осада.
Вечером Пётр принес из магазина ее любимый зефир.
— Вот, порадуй себя. А то у тебя вид совсем измученный. Все думаешь о делах. Отпусти ты их, Галочка. Позволь мне позаботиться о тебе.
Он протянул ей коробку. И в его ласковом взгляде она увидела холодный, расчетливый блеск. Он уже почти не скрывал его. Он был уверен, что она почти сломлена.
Щелчок произошел в четверг.
Пётр сказал, что отлучится на пару часов, съездит за какой-то особой лечебной грязью для ее суставов. Вернулся он не один. С ним был холеный молодой человек в дорогом костюме, от которого пахло парфюмом и легкими деньгами.
— Галочка, не вставай, отдыхай, — пропел Пётр, проводя гостя в гостиную. — Это Игорь. Он специалист по антиквариату. Я подумал, вдруг у нас есть что-то ценное, пылится без дела.
Галина сидела в своем кресле, наблюдая, как «специалист» беглым взглядом осматривает не старинный комод, а планировку, окна, высоту потолков. Он обращался исключительно к Петру.
— Да, расположение отличное. Центр. Спрос будет хороший. Ремонт, конечно, потребуется, но это вложения. За сколько, вы говорите, хотите ее отдать?
Пётр по-хозяйски похлопал Игоря по плечу.
— Мы с женой не жадные. Главное, чтобы быстро и без лишней волокиты. Сами понимаете, возраст, здоровье… Хочется покоя.
Они говорили о ее квартире. В ее присутствии. Так говорят о неодушевленном предмете. Галина молчала.
Она смотрела на мужа и впервые за пять лет не чувствовала ни обиды, ни страха. Ничего. Только оглушающую, кристальную ясность.
Терпение не кончилось. Оно просто испарилось, как роса под палящим солнцем.
Когда «антиквар» ушел, Пётр подошел к ней, сияя. Он был уверен в своей неотразимости и ее полной капитуляции.
— Ну что, видишь? Все само в руки идет. Хороший парень. Сделает все красиво.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.
Галина мягко отстранилась и улыбнулась. Улыбнулась так, как не улыбалась никогда в жизни. Спокойно и чуть хищно.
— Да, Петенька. Все идет в руки. Ты прав.
Она взяла свой телефон. Набрала номер сына.
— Дима? Привет. У меня к тебе деловая просьба. Срочная.
Пётр замер, его улыбка начала медленно сползать с лица. Он почувствовал перемену в ее голосе. Исчезла мягкость, появилась сталь.
— Мне нужны телефоны. Охранного агентства. И человека, который меняет замки. Да, на всех объектах. Сегодня же. И еще, позвони Лене. Скажи, чтобы завтра приехала с нотариусом. Будем расторгать брак.
Она говорила это ровным, деловым тоном, глядя прямо в глаза мужу. В его расширяющихся от ужаса и непонимания глазах она видела отражение новой себя.
Женщины, которая в семьдесят лет вдруг поняла, что жить можно не только долго, но и очень, очень интересно.
Первым пришел в себя Пётр. Его лицо из испуганного стало брезгливо-жалостливым.
— Галя, у тебя давление? Ты переутомилась. Дети, она не в себе! Вы же видите!
Он попытался апеллировать к Диме и Лене, которые приехали через час и теперь стояли по обе стороны от материнского кресла, как два телохранителя.
— Что вы слушаете? У нее деменция начинается, я давно заметил! Я заботился о ней, а она…
— Хватит, — отрезал Дима. Его голос был тихим, но тяжелым, как камень. — Мы все слышали. И все поняли. Собирайте свои вещи.
Маска заботливого мужа слетела с Петра в один миг. Перед ними стоял озлобленный, неприятный мужчина с бегающими глазками.
— Вещи? Я отсюда никуда не пойду! Я ее законный муж! Я тут прописан!
— Это мы решим в суде, — спокойно сказала Лена, протягивая ему копию заявления о расторжении брака. — А пока мама не хочет вас видеть в своей квартире.
В этот момент в дверь позвонили. Это был мастер по замкам. Пётр попытался преградить ему дорогу, но Дима просто отодвинул его в сторону.
Началась грязь. Пётр кричал, что они неблагодарные, что он потратил на их мать лучшие годы, что она сама его спровоцировала. Он сыпал обвинениями, пытаясь зацепить хоть кого-то, вызвать чувство вины.
Но никто не реагировал. Галина молча смотрела в окно. Лена методично открывала шкафы и выкладывала его рубашки в большой мусорный пакет. Дима контролировал работу мастера.
Его слова больше не имели веса. Он превратился в шум, в досадную помеху.
Когда мастер закончил и передал Галине новый комплект ключей, Пётр понял, что проиграл. Он сбавил тон, попытался снова заговорить о любви, о том, что его не так поняли.
— Галочка, ну прости. Погорячился. Давай поговорим.
Она повернулась к нему. Посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, словно видела впервые.
— Не о чем, Петр. Выйдите, пожалуйста. Мне нужно проветрить.
Это было его окончательное поражение. Не скандал, не слезы, а это вежливое, холодное безразличие.
Он ушел, забрав пакет с вещами и напоследок хлопнув дверью. В квартире на мгновение стало оглушительно пусто. А потом Галина глубоко вздохнула.
— Мам, ты как? — Лена присела рядом, взяв ее за руку.
— В порядке, дочка. Лучше, чем за последние пять лет. Простите меня, что я вас не слушала.
— Главное, что ты все поняла, — Дима присел на корточки перед ее креслом. — Мы всегда за тебя.
Воздух и правда стал чище.
Прошло полгода.
На курсах итальянского Галина сидела за одной партой с молоденькой девушкой, которая постоянно хихикала и называла ее «синьора Гала». Это было забавно.
Она с трудом запоминала артикли, путала времена, но сам процесс, мелодия чужой речи, наполнял ее детским восторгом.
Она сдала одну из квартир. Молодой паре айтишников, которые смотрели на нее с огромным уважением, когда она твердо, но вежливо оговорила все условия договора.
Деньги от аренды она тратила на себя. На хорошего массажиста, на поездки в соседние города с маленькой туристической группой, на дорогие сыры, которые раньше считала баловством.
О Петре она услышала случайно. Встретила в поликлинике общую знакомую. Та рассказала, понизив голос, что Петр осунулся, постарел.
Пытался ухаживать за другой состоятельной дамой, но та быстро его раскусила.
Слухи в их небольшом мирке пенсионеров расползались быстро. Его репутация «заботливого мужа» была безнадежно испорчена.
— Говорят, жалуется всем, что ты его обобрала, выставила на улицу, — с сочувствием говорила знакомая.
Галина только пожала плечами.
— У каждого своя правда.
Она не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Он просто перестал для нее существовать, превратился в выцветшую фотографию из прошлого, которая больше не вызывает никаких эмоций.
Отношения с детьми изменились. Они перестали звонить с тревожным вопросом «Мам, ну как ты?», а звонили с веселым «Мам, какие планы?». Они увидели, что опека ей больше не нужна. Нужна компания.
На свой семьдесят первый день рождения она собрала их у себя. Дима привез из командировки какое-то редкое вино, а Лена испекла торт.
Они сидели за столом, и внучка, студентка-первокурсница, взахлеб рассказывала ей о своих преподавателях.
— Ба, а ты чего молчишь? — спросила она, заметив ее задумчивый взгляд.
Галина улыбнулась.
— Я думаю о том, что старость — это не когда ты перестаешь чего-то хотеть. А когда позволяешь другим решать, чего тебе хотеть не следует.
Она посмотрела на своих детей, на внучку, на залитую солнцем комнату, в которой больше не было чужого, выжидающего присутствия.
И поняла, что у нее впереди еще очень много дел. Например, научиться правильно произносить «ciao bella». И съездить, наконец, во Флоренцию. Одной.
