— Вот адрес. Квартира оплачена до конца месяца. Прощайте.
Юлия протянула матери сложенный вдвое листок бумаги, не глядя ей в глаза. Её голос звучал ровно, без дрожи, словно она диктовала деловое письмо. Рядом с ней стояли двое грузчиков, терпеливо ожидая указаний.
Марина взяла записку дрожащими пальцами, всё ещё не веря происходящему. Её лицо, обычно такое уверенное и властное, теперь выражало растерянность и недоумение.
— Юлька, ты что творишь? — прошептала она, глядя на дочь широко раскрытыми глазами. — Я же твоя мать!
Но Юлия уже развернулась и направилась к подъезду. Дверь захлопнулась с глухим звуком, оставив Марину и Анатолия посреди двора старой многоэтажки. Вокруг них громоздились картонные коробки, пакеты и сумки — всё их имущество, которое ещё час назад спокойно лежало в квартире, считавшейся домом.
Анатолий, до этого молчавший, нервно затянулся сигаретой и сплюнул в сторону.
— Вот и воспитала дочку, — буркнул он. — Неблагодарная…
Марина стояла, сжимая в руке листок с адресом, и смотрела на окна третьего этажа, где когда-то была её квартира. Теперь — квартира дочери. Дочери, которая только что выставила родную мать на улицу.
Всё началось много лет назад, когда Юлии было всего тринадцать. Тогда её мир рухнул в одночасье — родители развелись, и мать сразу же привела в дом нового мужчину. Анатолий был обаятельным и говорливым, умел красиво ухаживать и обещать золотые горы. Марина влюбилась в него без памяти, словно подросток.
Олег, отец Юлии, был полной противоположностью новому избраннику бывшей жены. Молчаливый работяга, он привык решать проблемы делом, а не словами. Когда Марина потребовала развода, он не стал скандалить или выяснять отношения. Просто собрал вещи и ушёл, оставив квартиру жене и дочери.
— Пусть у ребёнка будет дом, — сказал он тогда.
Но дома у Юлии не стало. Анатолий быстро освоился в чужой квартире и начал чувствовать себя хозяином. Он не работал, предпочитая рассказывать о грандиозных планах и проектах, которые обязательно принесут миллионы. А пока жил на алименты, которые исправно переводил Олег.
Юлия мешала новой семейной идиллии. Она напоминала о прошлом, задавала неудобные вопросы и не скрывала неприязни к отчиму. Анатолий отвечал ей тем же — постоянно придирался, унижал при каждом удобном случае, а иногда и без повода.
— Смотри, как на меня смотрит, — жаловался он Марине. — Как на врага какого-то. Невоспитанная совсем.
Марина разрывалась между дочерью и новым мужем, но выбор сделала быстро. Любовь к Анатолию затмила материнские чувства.
— Поживёшь пока у бабушки, — объявила она Юлии в один из вечеров. — Анатолий болеет, ему нужен покой. А ты всё время шумишь, мешаешь.
Юлия не шумела. Она вообще старалась быть незаметной в собственном доме. Но возражать не стала — в тринадцать лет она уже понимала, что мать сделала выбор.
Анна Петровна, бабушка по материнской линии, встретила внучку с распростёртыми объятиями. Пожилая женщина жила одна в небольшой двухкомнатной квартире на окраине города и была рада компании.
— Ничего, милая, — гладила она Юлию по голове в первый вечер. — Здесь тебе будет хорошо. Я тебя не обижу.
И действительно, у бабушки Юлия впервые за долгое время почувствовала себя нужной и любимой. Анна Петровна не читала нотаций, не сравнивала с другими детьми, не заставляла быть удобной. Она просто любила внучку такой, какая она есть.
Отца Юлия продолжала видеть, но тайком. Марина запретила встречи, объясняя это тем, что Анатолий против и что «не стоит ворошить прошлое». Олег приходил к дочери в школу или встречал её на улице, расспрашивал о делах, помогал с уроками. Он никогда не говорил плохо о бывшей жене, но Юлия видела боль в его глазах.
— Как дела дома? — спрашивал он осторожно.
— Я теперь у бабушки живу, — отвечала Юлия. — Там хорошо.
Олег кивал, понимая без слов. Алименты он продолжал переводить исправно, хотя знал, что деньги тратятся не на дочь. Но надеялся, что хоть что-то достанется Юлии.
Годы шли. Юлия училась, взрослела, помогала бабушке по хозяйству. Марина изредка звонила, интересовалась оценками и здоровьем, но в гости не приглашала. У неё с Анатолием родился сын, и теперь все силы и внимание доставались ему.
— У тебя есть братик, — сообщила Марина по телефону, когда Юлии было шестнадцать. — Может, как-нибудь познакомитесь.
Но знакомства не произошло. Анатолий категорически был против появления падчерицы в доме, а Марина не настаивала. Юлия стала для неё кем-то вроде дальней родственницы — формально близкой, но фактически чужой.
В девятнадцать лет Юлия уже чётко понимала, что её семья — это бабушка Анна Петровна и отец Олег. Мать осталась где-то в прошлом, превратившись в голос в телефонной трубке, который изредка интересовался формальными вопросами.
Олег по-прежнему встречался с дочерью, теперь уже открыто. Юлия была совершеннолетней и могла сама решать, с кем общаться. Он гордился ею — девочка училась на отлично, поступила в институт, подрабатывала репетиторством.
— Ты у меня умница, — говорил он, обнимая дочь. — Жаль только, что так всё получилось с квартирой. Я думал, она тебе достанется, а не этому… — Олег не договаривал, но Юлия понимала.
И вот однажды отец пришёл к ней с неожиданным предложением.
— Слушай, Юль, — сказал он, усаживаясь за стол в бабушкиной кухне. — Я тут подумал… Квартира-то по документам всё ещё моя. Я её Марине не дарил, просто разрешил жить. А по закону она должна тебе достаться.
Юлия подняла глаза от учебника.
— И что ты предлагаешь?
— Давай оформим дарственную. На тебя. Ты же моя дочь, квартира по праву твоя. А они пусть сами решают, где жить.
Юлия долго молчала, обдумывая предложение. Она не испытывала жажды мести, но чувство справедливости требовало восстановления порядка. Квартира действительно должна была достаться ей, а не человеку, который выгнал её из собственного дома.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Давай оформим.
Процедура заняла несколько недель. Олег всё организовал сам, Юлии оставалось только подписать документы. Когда дарственная была готова, она стала полноправной владелицей квартиры, в которой жили мать, отчим и сводный брат.
Но выгонять их Юлия не собиралась. Пусть живут — она живет в бабушкиной квартире, а лишних проблем не хотелось.
Спокойствие длилось недолго. Через полгода Анна Петровна заболела. Болезнь оказалась тяжёлой и быстротечной. Юлия ухаживала за бабушкой, водила по врачам, но медицина была бессильна.
— Внученька моя, — шептала Анна Петровна в последние дни. — Ты у меня самая дорогая. Квартиру тебе оставляю, завещание уже написала. Живи счастливо, не давай себя в обиду.
Бабушка у мер ла тихо, во сне. Юлия осталась совсем одна — если не считать отца, который поддерживал её как мог.
Марина на по хо роны пришла, поплакала над г ро бом матери, но особого участия в организации не принимала. Зато после прочтения завещания её интерес к дочери резко возрос.
— Юлька, нам надо поговорить, — сказала она однажды.
Марина села напротив дочери и заговорила тоном, который Юлия помнила с детства — когда мать хотела что-то получить.
— Слушай, Юля, — начала Марина осторожным тоном, усевшись рядом, — я понимаю, у тебя сейчас всё складывается… Ну, вроде как неплохо. Бабушкина квартира теперь твоя, своя жилплощадь. Наша двушка тоже формально твоя. Может, ты оформишь двушку на меня? Теперь, когда у тебя есть своя… тебе две-то зачем?
Юлия молча смотрела на мать.
— Я никого не собираюсь выгонять, — спокойно сказала Юлия. — Живите, я не против. Но собственником останусь я. Это надо просто принять.
Марина еще более смягчила тон. Стала мягкой, почти ласковой:
— Юлечка, ну ты же не жестокая. Ты же не хочешь, чтобы твоя мать осталась ни с чем? Подумай: если что со мной случится, как Мишка жить будет? А Анатолий? У него ведь вообще жилья нет. У тебя теперь и так всё хорошо, неужели жалко? Оформи на меня. Это ведь просто формальность…
Юлия молчала.
Тогда Марина зашла с другого боку:
— Ты думаешь, люди не поймут, что ты за человек? Пошли слухи — ты и бабушкину квартиру-то хитростью у меня отжала, все шепчутся. Даже соседка с третьего мне в глаза сказала: «Дочка вас вокруг пальца обвела». Оно тебе надо — в таком свете перед людьми стоять?
А потом, уже с прямой угрозой:
— Хочешь, чтобы я пошла в суд? Скажу, что ты меня шантажом бабушку вынудила, надавила, оформила всё исподтишка. Устрою разбирательство. Что думаешь, не смогу?
Юлия медленно поднялась.
— Попробуй, — сказала она холодно. — Можешь говорить кому хочешь и что хочешь. Я знаю правду. И ты тоже. Ты меня вычеркнула, когда я была маленькой. Не думай, что теперь можешь командовать.
Марина стояла, не веря. Она рассчитывала, что Юлия прогнётся. Привычка думать, что дочь у неё «в кулаке», не отпускала.
Так началась их холодное противо стояние, в которой каждый шаг Марины — от слёз и лести до шантажа — разбивался о молчаливое сопротивление Юлии.
В июле Марина с семьёй уехала на море на две недели. Юлия узнала об этом случайно — от соседки тёти Веры, которая встретила её у подъезда.
— А твоя мама-то в отпуск укатила, — сказала пожилая женщина, перекладывая сумку с продуктами из руки в руку. — С мужем и мальчиком. Говорит, в Крыму сейчас красота необыкновенная.
Юлия кивнула, не показав удивления. Мать не считала нужным сообщать ей о своих планах.
Решение созрело само собой. Она достала из шкафа папку с документами — дарственная и выписка из Реестра. Юлия взяла документы и отправилась к дому, где когда-то жила сама, а теперь обосновалась мать с новой семьёй. И вызвала слесаря.
— Замок заело, — объяснила она пожилому мужчине с сумкой инструментов, стоя у знакомой двери. — А ключи остались внутри.
— Документы на квартиру есть? — буркнул слесарь, не поднимая глаз.
Юлия протянула паспорт и документы на квартиру. Мужчина пробежался взглядом по бумагам и кивнул.
Замок поддался через полчаса. Юлия расплатилась и осталась одна в квартире, которая теперь официально принадлежала ей.
Она начала с вещей Максима — аккуратно сложила игрушки, одежду, книжки в коробки. Потом перешла к Анатолию: его костюмы, рубашки, коллекция дисков с шансоном. И наконец — мамины вещи. Платья, косметика, фотографии.
Каждую вещь Юлия упаковывала бережно, без злости. Это не была месть — это было освобождение.
Съёмная квартира на окраине встретила её запахом сырости и звуками пьяной ссоры за стеной. Однокомнатная хрущёвка с облупившимися обоями и протекающим краном. Она заключила договор на месяц. И это было честно, на ее взгляд. Это было по средствам.
Такси остановилось у знакомого подъезда ровно в тот момент, когда грузчики выносили последние коробки. Марина выглядывала из окна машины, не понимая происходящего. Возле дома стояла грузовая машина, а двое мужчин в рабочих комбинезонах грузили в неё вещи, которые она узнала как свои.
— Мам, а что дядьки делают? — спросил Максим, прижимаясь к окну.
Марина выскочила из такси, не дожидаясь, пока Анатолий расплатится с водителем.
— Стойте! — закричала она, подбегая к грузчикам. — Что вы делаете? Это наши вещи!
Один из мужчин, вытирая пот со лба, равнодушно кивнул в сторону подъезда:
— К хозяйке квартиры. Она всё объяснит.
— Какой хозяйке? Я хозяйка!
Но грузчики уже закрывали кузов. Марина металась между ними и своими чемоданами, пытаясь понять, что происходит. Анатолий подошёл с Максимом, его лицо потемнело.
— Что за цирк? — буркнул он.
Марина бросилась к подъезду, поднялась на третий этаж и принялась звонить в дверь. Сначала коротко, потом долго, потом начала колотить кулаками.
— Открывай! Немедленно открывай! — кричала она, не обращая внимания на выглядывающих соседей.
Дверь открылась. На пороге стояла Юлия — спокойная, собранная, с ключами в руке.
— Что ты творишь?! — Марина попыталась протолкнуться в квартиру, но дочь загородила проход. — Где наши вещи? Почему замки поменяны?
— Ваши вещи грузят в машину, — ровно ответила Юлия. — Адрес съёмной квартиры я дам водителю.
— Какой съёмной квартиры? Это наш дом!
— Нет, мама. Это мой дом. И после всех твоих угроз, шантажа и попыток настроить против меня знакомых, я больше не хочу видеть вас здесь.
Марина ошарашенно смотрела на дочь. Эта девушка с твёрдым голосом и непреклонным взглядом была совсем не похожа на тихую Юлю, которая всегда уступала и молчала.
Анатолий, поднявшийся следом с плачущим Максимом на руках, попытался надавить:
— Слушай, девочка, не наглей. Мы тебя растили, кормили…
— На папины алименты, — оборвала его Юлия. — Которые вы тратили на себя, пока я жила у бабушки.
— Юля, ну что ты делаешь? — голос Марины дрожал. — Мы же семья! Неужели ты выбросишь нас на улицу?
— Я не выбрасываю вас на улицу. Я сняла для вас квартиру на месяц. Дальше — ваши проблемы.
Юлия закрыла дверь. Марина стояла на лестничной площадке, держа в руках дарственную и осознавая: власти у неё больше нет. Впервые в жизни дочь сказала ей «нет» — и это «нет» оказалось окончательным.
Три года пролетели незаметно. Юлия закончила университет с красным дипломом и устроилась в юридическую фирму. Работа была интересной, зарплата — достойной. Впервые в жизни она могла планировать будущее. Жизнь наладилась — размеренная, спокойная, честная.
В субботнее утро она спускалась за почтой, когда почтальон протянул ей письмо. Знакомый почерк на конверте заставил сердце сжаться.
Дома Юлия долго держала письмо в руках, прежде чем вскрыть.
«Юлия! Надеюсь, ты довольна. Мы снимаем комнату в коммуналке, Толя болеет, денег нет. А ты живёшь в роскоши на наши деньги. Бабушка бы плакала, видя, что ты с нами сделала. Ты разрушила семью, предала мать. Но карма вернётся к тебе. Будешь жить одна и ум рё шь одна, Эгоистка, которой стала…»
Юлия не дочитала. Сложила письмо, положила в ящик стола — к другим, которые приходили раз в полгода. Не из сентиментальности — просто как напоминание о том, какой была её прежняя жизнь.
Она подошла к окну. За стеклом — весенний день, зелёные деревья, играющие дети. На полке — диплом с отличием, фотография бабушки, книги. В шкафу — одежда, купленная на собственные деньги.
Юлия улыбнулась — не от злорадства, а от глубокого внутреннего покоя. Она победила. Не мать, не обстоятельства, не чувство вины. Она победила страх и сохранила себя.
И этого было достаточно для счастья.
