— Ты взял кредит на мое имя через мобильное приложение, пока я спала, чтобы купить себе подержанный мотоцикл? Вадим, ты хоть понимаешь, что это уголовная статья, или ты думал, я не замечу списание двадцати тысяч в месяц? — в ужасе, но пока ещё шёпотом, словно боясь разбудить соседей и сделать этот кошмар реальностью, спросила Ольга.
Она стояла посреди кухни, сжимая смартфон так, что побелели костяшки пальцев. Экран светился ярким, безжалостным светом, отображая график платежей на ближайшие пять лет. Цифры плясали перед глазами, складываясь в сумму, которая перечеркивала их планы на отпуск, на ремонт в ванной и, кажется, на нормальную жизнь вообще. В кухне пахло свежесваренным кофе и подгоревшими тостами — этот прозаичный запах гари теперь казался самым подходящим ароматом для того, что происходило в их семье.
Вадим сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула, и щедро намазывал масло на кусок батона. На его лице не было ни тени раскаяния, ни намёка на вину. Наоборот, он выглядел возбужденным, как ребёнок утром первого января, нашедший под ёлкой именно тот конструктор, о котором мечтал. Его глаза лихорадочно блестели, а губы растягивались в самодовольной улыбке, которую он даже не пытался скрыть. Он был в своей любимой, слегка растянутой домашней футболке, но держался так, будто на нём был смокинг победителя лотереи.
— Оль, ну чего ты сразу про статьи начинаешь? Какая уголовщина? Мы же муж и жена, у нас всё общее, бюджет общий, — Вадим откусил кусок бутерброда и прожевал его с демонстративным аппетитом. — Ты бы сама никогда не согласилась. Вечно у тебя: «надо копить», «подушка безопасности», «черный день». А жить когда, Оль? Я увидел объявление ночью, вариант просто шикарный, упустить нельзя было. Продавец скинул цену, если заберу прямо утром. Ну я и забрал. Это же инвестиция в эмоции!
Ольга смотрела на него и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, разливается ледяная пустота. Это было не просто предательство. Это была какая-то изощренная, бытовая подлость, совершенная с улыбкой самого близкого человека.
— Ты взял мой телефон, — медленно, чеканя каждое слово, произнесла она, пытаясь осознать физику этого действия. — Ты подошел к кровати, пока я спала после рабочей недели. Ты взял мою расслабленную руку. Приложил мой палец к сканеру. Зашел в банк. Оформил полмиллиона под конский процент, даже не читая условия страховки. Перевел деньги какому-то мужику. И всё это время ты знал, что я сплю и ничего не подозреваю. Тебе самому не страшно от того, что ты сделал? Это же… это мерзко, Вадим.
Вадим закатил глаза, словно слушал нотацию от занудной учительницы, которая отчитывает его за невыученный урок.
— Не драматизируй. Я просто ускорил процесс принятия решения. У меня кредитная история подпорчена теми микрозаймами, ты же знаешь, мне бы не дали или дали бы под грабительский процент. А у тебя рейтинг идеальный, тебе «зелёный свет» за секунду дали. Я всё рассчитал. Я же для нас старался!
Он резко встал, подошел к Ольге, схватил её за плечи и с силой развернул к окну. Ольга попыталась вырваться, но он держал крепко, настойчиво указывая пальцем вниз, во двор.
— Смотри! Вон он, красавец. Видишь? Чёрный, хром блестит даже в тени. «Ямаха». Зверь, а не машина. Литр объёма! Ты только послушай, как это звучит — литр!
Ольга посмотрела вниз. У самого подъезда, нагло заняв половину тротуара и перекрыв проход для мамочек с колясками, стоял массивный мотоцикл. Он выглядел чужеродным, хищным пятном на фоне серого асфальта, облупленной лавочки и унылой детской площадки. Рядом с ним крутился какой-то соседский подросток, с восхищением разглядывая приборную панель. Байк действительно выглядел мощно, но для Ольги он сейчас выглядел как надгробие её финансовой стабильности.
— Ты понимаешь, что этот «красавец» стоит как половина нашей машины? — спросила Ольга, не отрывая взгляда от техники. — И что теперь каждый месяц со счёта будут списывать сумму, равную трети нашей общей зарплаты? Двадцать тысяч, Вадим. Каждый месяц. Пять лет.
— Я буду платить! — отмахнулся Вадим, возвращаясь к своему остывающему кофе. — Найду шабашки. В такси пойду по вечерам, если прижмёт, зарегистрируюсь в агрегаторе. Зато представь: лето, мы с тобой, ветер в лицо, пробки побоку. Мы на дачу к твоим родителям будем за полчаса долетать, а не стоять в духоте. Я шлем тебе второй куплю, красивый, с узорами, под цвет твоей куртки. Ты же сама говорила, что нам не хватает драйва, что мы закисли. Вот он, драйв!
Ольга повернулась к мужу. В его словах сквозила такая детская незамутнённость, такая железобетонная уверенность в собственной правоте, что ей стало по-настоящему жутко. Он действительно не видел проблемы. Для него воровство денег у собственной жены и использование её биометрии было просто «способом обойти бюрократию».
— Вадим, — её голос стал жёстким, сухим, лишённым всяких эмоций. — Ты не будешь платить. Ты за три года не смог накопить даже на новый телефон, ходишь с моим старым. Твои «шабашки» — это миф, о котором я слышу каждый раз, когда тебе нужны деньги на пиво с друзьями. Ты работаешь с девяти до шести, а вечером лежишь на диване и ноешь, как устал. Ты повесил на меня долг в полмиллиона. На меня. Потому что банк спишет деньги с моей карты, а не с твоей.
— Ну начинается, — Вадим грохнул кружкой об стол, расплескав коричневую жижу на скатерть. — Опять ты за своё. Деньги, деньги, деньги. Скучная ты, Оля. Душная. Я поступок совершил! Мужской! Мечту исполнил, к которой шёл годами! А ты стоишь и нудишь про проценты как бухгалтерша старая. Радоваться надо за мужа, поддерживать, гордиться тем, что я смог решиться!
— Радоваться тому, что мой муж — вор? — уточнила она, глядя ему прямо в глаза.
— Не смей меня так называть! — взвился Вадим. Его лицо мгновенно пошло красными пятнами, шея надулась. — Я взял в долг у семьи! У нас! Я отдам! Ты ведёшь себя так, будто я эти деньги в казино проиграл или пропил в кабаке с бабами. Я вещь купил! Ликвидную! Материальную ценность! Если что, продадим, деньги вернём. Но продавать я его не буду, даже не надейся. Это моя мечта.
Он подошёл к вешалке в прихожей, сорвал с крючка свою старую кожаную куртку, вытащил из кармана ключи с массивным брелоком в виде черепа и начал нервно крутить их на пальце.
— Я сейчас поеду, прокачусь. Кружок по району сделаю. Надо масло проверить, заправиться, давление в шинах глянуть. А ты пока успокойся, выпей валерьянки, посчитай свой бюджет, перекрои там что-нибудь. Не жили богато, нечего и начинать, зато теперь с колёсами нормальными будем.
Ольга смотрела на вращающуюся связку ключей, отблескивающую металлом. В её голове щёлкнул какой-то невидимый тумблер. Эмоции, которые она сдерживала последние десять минут — шок, обида, неверие, — вдруг исчезли, испарились, уступив место холодной, расчётливой ясности. Она поняла, что перед ней стоит не партнёр, не любимый человек, с которым она делила быт пять лет, а абсолютно чужой, инфантильный паразит, который только что откусил от неё огромный кусок жизни и теперь требует добавки и похвалы.
— Документы где? — спросила она неожиданно спокойным тоном.
— Какие документы? — Вадим нахмурился, застёгивая молнию на куртке. Он уже мысленно газовал на светофоре.
— Договор купли-продажи. ПТС. На кого оформлен мотоцикл?
— На меня, конечно, — хмыкнул он, словно ответ был очевиден любому дураку. — Я же покупал. Продавец договор заполнил, я данные паспорта свои вписал. А что? Ты думала, я на тебя оформлю, раз ты платишь? Нет, дорогая, техника должна быть на мужчине.
— То есть кредит на мне, а мотоцикл на тебе? — уточнила Ольга, скрестив руки на груди.
— Ну формально да. Но какая разница? Мы же в браке. Всё общее. Имущество нажитое.
Вадим натянул шапку, предвкушая первую поездку, первый рёв мотора. Он уже не смотрел на жену, он был мыслями там, на трассе, где есть свобода и нет никаких кредитных графиков и недовольных жен.
— Разница огромная, Вадим, — тихо сказала Ольга. — Просто колоссальная.
Но он её уже не слушал. Хлопнула входная дверь, замок щёлкнул, и Ольга осталась одна в квартире, пропитанной ложью. Она подошла к окну. Через минуту Вадим вышел из подъезда, по-хозяйски пнул колесо, сел на байк и, оглушив двор рёвом, сорвался с места.
Ольга снова разблокировала телефон, зашла в банковское приложение и нажала на строку с новым кредитом. Полмиллиона рублей. Пять лет кабалы. Она не стала плакать. Слёзы сейчас были слишком дорогой роскошью.
Вадим вернулся через сорок минут. Он влетел в квартиру вихрем, принеся с собой запах холодной улицы, бензина и дешёвого адреналина. Его лицо раскраснелось, глаза горели лихорадочным огнём, а движения были резкими и порывистыми. Он с грохотом бросил шлем на пуфик в прихожей, едва не сбив висевшее на вешалке пальто Ольги, и, не разуваясь, прошел на кухню.
— Ты слышала? Слышала, как он рычит? — возбужденно спросил он, наливая себе воды прямо из-под крана. — Это же музыка! Соседи, наверное, все в окна повылезали. Оль, это не мотоцикл, это телепорт! Я только газу дал — уже на светофоре. Подвеска мягкая, ям вообще не чувствует. Завтра на работу на нём поеду, пусть пацаны обзавидуются.
Ольга сидела за кухонным столом ровно в той же позе, в которой он её оставил. Перед ней лежал листок бумаги, исписанный цифрами, и калькулятор. Она медленно подняла на мужа взгляд. В её глазах не было ни восхищения, ни той «женской поддержки», на которую он, видимо, рассчитывал. Там был холодный, клинический интерес патологоанатома.
— Садись, — сказала она тихо.
— Ой, да ладно тебе, — отмахнулся Вадим, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Не начинай. Дай порадоваться. Я чувствую себя живым впервые за пять лет. Ты должна меня понять, ты же видишь, как я тухну в этом офисе.
— Сядь, Вадим.
Тон был таким, что спорить расхотелось. Вадим недовольно цокнул языком, выдвинул стул и плюхнулся напротив, всем своим видом показывая, что делает ей огромное одолжение.
— Ну? Что опять не так?
Ольга развернула к нему листок. На нём столбиком были выписаны их доходы и расходы.
— Давай займёмся арифметикой, раз уж ты решил поиграть во взрослого мужчину, принимающего решения, — начала она, постукивая ручкой по бумаге. — Твоя зарплата — сорок пять тысяч, если с премией, которую тебе не давали уже полгода. Моя — шестьдесят. Итого сто пять. Теперь расходы. Ипотека — тридцать. Коммуналка, интернет, телефоны — десятка. Еда — минимум тридцать, потому что ты любишь мясо и не ешь пустые макароны. Бытовая химия, проезд, обеды на работе — ещё пятнадцать. Оставалось у нас двадцать тысяч. Это те деньги, которые мы откладывали на отпуск или на случай болезни.
— Ну и? — Вадим скучающе посмотрел на цифры. — Я цифры со школы не люблю. К чему ты клонишь?
— К тому, мой дорогой, что теперь в этой схеме появилась новая строка, — Ольга жестко обвела кружком сумму «22 000». — Платеж по твоему кредиту. Итого: наши расходы теперь превышают доходы. Мы в минусе, Вадим. Каждый месяц мы будем уходить в минус на две тысячи рублей, даже если перестанем покупать одежду, лечить зубы и вообще дышать лишний раз.
— Я же сказал, я буду подрабатывать! — вспыхнул Вадим. — Что ты мне тычешь этими бумажками? Ты как бухгалтерша на похоронах, честное слово. Я мужик, я найду выход. Есть руки, есть ноги. В выходные буду курьером гонять, да хоть грузчиком!
— Грузчиком? — Ольга усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика. — Ты, который ноет, если приходится пакеты из «Ашана» донести от машины до подъезда? У тебя спина больная, грыжа, забыл? Или мотоцикл её чудесным образом исцелил? А курьером? На литровом байке, который жрёт бензин как не в себя? Ты на топливо потратишь больше, чем заработаешь.
— Ты просто в меня не веришь! — Вадим ударил кулаком по столу. — В этом твоя проблема, Оля. Ты никогда в меня не верила. Тебе лишь бы приземлить, крылья подрезать. «Не жили богато», «надо экономить». Тьфу! А я хочу жить сейчас! Я имею право на маленькую радость!
— Маленькую радость за полмиллиона моих денег? — Ольга не повышала голос, но каждое её слово падало тяжелым камнем. — Вадим, ты не взял деньги из тумбочки. Ты загнал меня в долговую яму. Если ты завтра сломаешь ногу, или тебя уволят, или твой «зверь» сломается и потребует ремонта на сотню тысяч — платить буду я. Банк придёт ко мне. Коллекторы будут звонить мне. А ты будешь сидеть и рассказывать про злую судьбу.
— Да подавись ты своими деньгами! — заорал Вадим, вскакивая. — Какая же ты меркантильная! Я думал, мы семья, одно целое. А ты… Ты считаешь, кто сколько вложил. «Мои деньги», «твой кредит». У нас всё общее! И долги, и радости!
— Интересная у тебя логика, — Ольга тоже встала. — Долги — общие, а мотоцикл — твой. Так получается? Ты же оформил его на себя.
— Конечно на себя! Я на нём ездить буду!
— А платить буду я.
— Да не будешь ты платить! — Вадим схватился за голову, начав нервно расхаживать по тесной кухне. — Я с первой шабашки тебе закину на карту. Не обеднеешь. Зато у мужа глаза горят. Тебе что, жалко для меня? Мы же не чужие люди! Двадцать тысяч — это сейчас не деньги, один раз в магазин сходить.
Ольга смотрела на него и поражалась масштабу инфантилизма, который скрывался за этой щетиной и широкими плечами. Он искренне считал, что двадцать тысяч — это мелочь, потому что никогда не планировал бюджет. Он жил на всем готовом, воспринимая полный холодильник и оплаченные счета как данность, как природное явление.
— Покажи мне документы, — потребовала Ольга. — ПТС и договор. Я хочу видеть их сейчас.
— Зачем? — Вадим насторожился, остановившись у двери. — Что ты собралась делать?
— Я хочу убедиться, что ты хотя бы там не накосячил. И хочу видеть дату и сумму. Доставай.
Вадим недовольно порылся во внутреннем кармане куртки, которую так и не снял, и швырнул на стол сложенные вдвое бумаги.
— На, подавись. Смотри, проверяй. Я всё четко сделал.
Ольга развернула хрустящие листы. Договор купли-продажи. Продавец: какой-то ИП. Покупатель: Соколов Вадим Петрович. Сумма: пятьсот двадцать тысяч рублей. Дата: сегодняшняя. Подпись Вадима — размашистая, гордая, с завитком.
Она провела пальцем по строке «Покупатель».
— Значит, собственник — ты, — констатировала она. — Юридически этот мотоцикл принадлежит тебе. А кредитный договор в банке — на моё имя. То есть, по документам, я просто подарила тебе полмиллиона рублей. Безвозмездно.
— Оля, ты больная? — Вадим покрутил пальцем у виска. — Какой подарок? Мы в браке! Это совместно нажитое имущество! Если мы разведемся — поделим. Но мы не разводимся, так что хватит нести чушь. Ты ищешь повод докопаться.
— Я ищу логику, Вадим. И я её не нахожу. Я вижу только наглый, циничный обман. Ты воспользовался тем, что я спала, чтобы провернуть сделку, на которую я бы никогда не согласилась в здравом уме. Это не «сюрприз», это кража доверия.
— Ой, всё! — Вадим махнул рукой. — Я не собираюсь слушать этот бред. Я хотел как лучше, хотел эмоций, драйва в нашу тухлую жизнь добавить. А ты всё испортила своей кислой рожей. Я пойду к пацанам, обмою покупку. Не ждать же мне, пока ты перебесишься.
Он потянулся к столу, чтобы забрать документы, но Ольга накрыла их ладонью.
— Документы останутся здесь.
— С чего бы это? — Вадим попытался выдернуть листы, но Ольга вцепилась в них мертвой хваткой.
— С того, что они куплены на мои деньги.
— Отдай! — рявкнул Вадим. — Это мои документы на мой байк! Ты не имеешь права!
— А ты имел право брать мой телефон и влезать в долги? — Ольга резко встала, и стул с грохотом отлетел назад. — Вадим, ты перешел черту. Ты думаешь, это просто семейная ссора, где мы поорем и помиримся в постели? Нет. Ты меня обокрал. И теперь ты стоишь здесь и требуешь, чтобы я радовалась тому, как ловко ты меня обманул.
— Ты истеричка, — выплюнул Вадим. — Обычная бабская истерика. ПМС, наверное? Ладно, оставь себе эти бумажки, если тебе от этого легче. Я всё равно ездить могу и без них, у меня фото в телефоне есть, а менты сейчас редко останавливают.
Он развернулся и пошел в прихожую. Ольга слышала, как он громко топает, как снова надевает шлем.
— Я приду поздно, — крикнул он из коридора. — Надеюсь, к этому времени ты вспомнишь, что ты жена, а не прокурор!
Хлопнула дверь. Ольга осталась стоять на кухне, прижимая к столу ПТС, вписанный на имя мужа. Внутри неё всё дрожало, но это была не слабость. Это была ярость, которая наконец-то нашла выход. Она посмотрела на цифры бюджета, потом на документы мотоцикла. Пазл в её голове сложился окончательно.
— Совместно нажитое, говоришь? — прошептала она в пустоту. — Ну что ж, Вадим. Раз оно совместно нажитое, значит, распоряжаться им будем тоже совместно.
Она взяла телефон, но не для того, чтобы звонить мужу. Она открыла приложение с объявлениями и начала вбивать в поиск марку и модель мотоцикла, сверяясь с документами на столе. Ей нужно было узнать, за сколько можно быстро продать эту груду металла без документов на руках, или как минимум — где находятся ближайшие платные стоянки с услугой эвакуации. Арифметика наглости закончилась. Начиналась арифметика выживания.
Вадим вернулся глубоко за полночь. Ольга слышала, как лифт гулко остановился на их этаже, как звякнули ключи, ударившись о металлическую накладку замка. Он вошёл в квартиру, принеся с собой запах табака, дешёвого пива и выхлопных газов — этот «букет» свободы, который теперь, видимо, должен был заменить запах домашнего уюта. Он был навеселе, глаза затуманены, но в них всё ещё плясали бесенята эйфории. Шлем он держал под мышкой, как рыцарский шлем после турнира, а в кулаке судорожно сжимал ключи от мотоцикла, словно боялся, что они исчезнут, стоит ему разжать пальцы.
Ольга не спала. Она сидела в прихожей на банкетке, одетая в джинсы и свитер, хотя время было для пижамы. Её лицо было бледным, но совершенно спокойным — то страшное спокойствие, которое бывает перед ураганом или после того, как человек принял необратимое решение.
— О, ты не спишь? Встречаешь победителя? — Вадим глупо улыбнулся и попытался поцеловать её в щеку, но Ольга отстранилась так резко, будто он был заразным. — Ну чего ты, Мась? Пацаны оценили! Серёга вообще в осадке был, говорит, аппарат — огонь. Мы там прокатились до набережной…
— Ключи на стол, — перебила его Ольга. Её голос прозвучал глухо, но твёрдо, как удар молотка по наковальне.
Вадим замер, не разуваясь. Улыбка медленно сползла с его лица, сменяясь выражением капризного ребёнка, у которого отбирают любимую игрушку.
— В смысле? Зачем тебе ключи? Ты же ездить не умеешь. Или ты решила покататься ночью? Оль, не смеши. Это техника серьёзная, это не самокат.
— Я сказала: ключи на стол. И брелок тоже, — повторила она, не сводя с него глаз. — Ты купил этот мотоцикл на деньги, которые украл у меня. Ты оформил кредит на моё имя. Юридически деньги — мои. Значит, и то, что на них куплено, принадлежит мне. Это простая логика, Вадим. Если я плачу за банкет, я и решаю, какая играет музыка.
— Ты бредишь, — фыркнул Вадим, делая шаг назад, к двери, и инстинктивно пряча руку с ключами в карман джинсов. — Какой, к чёрту, банкет? Я хозяин по документам! Там моя фамилия в ПТС! Ты сама видела! И не смей называть это кражей. Я муж, я глава семьи, я принял стратегическое решение. А ты сейчас ведёшь себя как… как мелочная торгашка!
— Стратегическое решение? — Ольга медленно встала. Теперь они стояли друг напротив друга в узком коридоре. — Стратегическое решение — это ипотеку закрыть досрочно. Или зубы тебе вылечить, про которые ты ноешь полгода. А повесить на жену полмиллиона долга ради понтов перед Серёгой — это не стратегия, это паразитизм.
— Да что ты заладила про деньги! — заорал Вадим, и его лицо перекосило от злости. — Ты меряешь всё баблом! А как же душа? Как же мечта? Я, может, всю жизнь хотел байкером быть! Я, когда на него сажусь, я человеком себя чувствую, а не твоим придатком! Ты меня душишь, Оля! Своим контролем, своими планами, своим «правильно-неправильно». Я мужик, мне свобода нужна!
— Свобода стоит денег, Вадим. И если ты хочешь свободы, ты платишь за неё сам. А когда ты воруешь деньги у жены, пока она спит, — это не свобода. Это содержание. Ты сейчас не байкер, ты альфонс, который угнал у своей женщины ресурсы на дорогую игрушку.
Это слово ударило его больнее, чем пощечина. Вадим побагровел, вены на шее вздулись. Он шагнул к ней вплотную, нависая сверху, пытаясь задавить её своим ростом и агрессией, как делал это всегда, когда заканчивались аргументы.
— Заткнись! Не смей меня так называть! Я работаю! Я в этот дом всё несу! А то, что я раз в жизни позволил себе что-то стоящее… Да любая нормальная баба гордилась бы, что у неё мужик на «Ямахе», а не на диване с пивом! Ты просто завидуешь. Завидуешь, что я умею жить, а ты — нет. Ты сухарь, Оля. Ты высохла со своей бухгалтерией.
— Отдай ключи, — в третий раз сказала Ольга. В её голосе не было страха, только бесконечное презрение. — Я продам его завтра же. У меня уже есть покупатель, перекупщик заберёт его утром за четыреста пятьдесят. Да, мы потеряем семьдесят тысяч, но я закрою кредит досрочно, пока не набежали проценты.
Глаза Вадима расширились от ужаса.
— Ты… Ты не посмеешь! — прохрипел он. — Я тебе не дам! Это моё! Я не отдам его какому-то перекупу! Ты хоть понимаешь, что это за машина? Я её выбирал, я её чувствую! Ты хочешь у меня кусок сердца вырвать?!
— Я хочу вырвать нас из долговой ямы, в которую ты нас спихнул. Вадим, пойми одну простую вещь: у нас больше нет «нас». Есть я и мои долги. И есть ты и твоя наглость. Я спасаю себя. Ключи. Быстро.
— Нет! — Вадим оттолкнул её плечом и попытался протиснуться в комнату. — Хрен тебе, а не ключи! Я буду ездить! Я буду платить с шабашек, я сказал! А ты, если тебе так жалко своих копеек, можешь подавиться своей зарплатой. Я не дам продать мою мечту! Ты не имеешь права трогать мои вещи!
Ольга схватила его за рукав куртки, дернула на себя. Ткань затрещала.
— Твои вещи? — прошипела она ему в лицо. — Здесь нет ничего твоего! Эта куртка куплена с моей премии. Эти джинсы — на мои отпускные. Телефон в твоем кармане — мой старый. Ты живешь в квартире моих родителей, ешь еду, которую покупаю я. Ты — голодранец, Вадим! Голодранец с амбициями олигарха! И этот мотоцикл — единственное, что у тебя есть, и то он куплен на моё имя!
— Ах ты стерва… — Вадим замахнулся, но ударить не решился. Его рука застыла в воздухе, сжатая в кулак. В этом кулаке были зажаты ключи. — Да я… Да я уйду! Я заберу байк и уйду! Буду жить в гараже, но с тобой, мегерой, не останусь!
— Отлично, — Ольга отпустила его рукав и отряхнула ладони, словно коснулась чего-то грязного. — Это лучший вариант. Уходи. Прямо сейчас. Но мотоцикл останется здесь.
— С чего бы это?! — взвизгнул Вадим.
— С того, что без ПТС ты его не продашь, а ПТС у меня. А без ключей я его не продам. Мы в тупике, Вадим. Но у меня есть преимущество: я плачу за эту квартиру. А ты здесь никто.
— Я муж!
— Ты вор.
Они стояли в коридоре, тяжело дыша. Воздух между ними, казалось, искрил от ненависти. Вадим смотрел на жену и не узнавал её. Где та покладистая, удобная Оля, которая всегда подстилала соломку, которая решала все проблемы? Перед ним стояла чужая, жестокая женщина, готовая уничтожить его мечту ради каких-то цифр в банковском приложении. Он чувствовал, как рушится его мир, где он был центром вселенной. И вместо того, чтобы попытаться спасти семью, он вцепился в свою обиду.
— Ты пожалеешь, — тихо сказал он, сузив глаза. — Ты будешь локти кусать. Я стану крутым, я поднимусь, а ты так и сгниешь в этой хрущевке со своими кредитами. Но байк ты не получишь. Я лучше его разобью, сожгу, в реку скину, но тебе не отдам.
— Значит, так? — Ольга горько усмехнулась. — «Так не доставайся же ты никому»? Как это по-мужски, Вадим. Как это взросло. Разбить вещь, за которую твоя жена будет платить пять лет. Ты только что подтвердил всё, что я о тебе думала.
— Да пошла ты! — Вадим развернулся и пнул дверь ванной, оставив на белой эмали грязный след от ботинка. — Я спать буду в зале. И не смей ко мне подходить. Утром я уеду на работу, и ты меня не увидишь. А ключи… Ключи я спрячу так, что ты их в жизни не найдешь.
Он демонстративно пошел в гостиную, на ходу стягивая куртку и бросая её на пол. Он чувствовал себя оскорбленным героем, непризнанным гением, которого пытается сломать быт. Он был уверен, что утром она остынет, приползет мириться, испугавшись развода.
Ольга осталась в коридоре. Она смотрела на грязный след на двери, на валяющуюся куртку, на закрывшуюся дверь в комнату. Внутри неё что-то окончательно умерло. Последняя капля жалости испарилась. Она поняла, что ключи он не отдаст. А значит, ей не нужно продавать мотоцикл. Ей нужно избавиться от причины всех проблем.
Она посмотрела на входную дверь, потом на часы. Три часа ночи. Самое время для финальной уборки.
Ольга не легла спать. Спать в одной квартире с человеком, который только что хладнокровно продал её будущее за кусок железа, было физически невозможно. Она сидела на кухне ровно до четырёх утра, слушая, как из гостиной доносится пьяный, присвистывающий храп «байкера». В этом звуке не было ничего героического — только обывательское, сытое безразличие организма, уверенного, что его накормят, обогреют и простят.
В какой-то момент Ольга встала, подошла к шкафу в прихожей и достала упаковку плотных, чёрных мешков для строительного мусора. Это было символично. Она действовала методично, без суеты, как хирург, проводящий ампутацию гангренозной конечности. Она зашла в спальню, открыла шкаф и начала сгребать вещи Вадима. Не складывать, не сортировать — сгребать.
В первый мешок полетели джинсы, футболки с дурацкими принтами, растянутые свитеры. Во второй — его «геймерское наследие»: приставка, джойстики, мотки проводов, которые он годами не давал выбросить. В третий отправилась обувь, вперемешку с банками просроченного протеина, который он купил полгода назад, решив «качаться», но так и не открыл. Ольга работала в полной тишине, нарушаемой только шуршанием полиэтилена. Она не плакала. Слёз не было, была только брезгливость, будто она убирала за нагадившим котом.
Когда пять туго набитых мешков выстроились в коридоре, она открыла входную дверь. Лифт не работал, поэтому ей пришлось в несколько заходов перетаскивать этот груз на лестничную площадку, к мусоропроводу. Она не стала спускать их вниз, просто составила баррикаду у соседской двери. Вернувшись, она взяла с тумбочки ключи от квартиры — тот самый комплект, который Вадим бросил вчера, придя домой. Она положила их в свой карман.
Теперь оставалось самое сложное.
Ольга зашла в гостиную и резко сдернула одеяло со спящего мужа. Вадим недовольно замычал, свернулся калачиком и попытался натянуть на себя диванную подушку.
— Вставай, — сказала Ольга громко. Не кричала, но голос вибрировал от напряжения.
— М-м-м… Оль, отвали… Рано ещё… — пробормотал он, не разлепляя глаз. — Голова трещит… Дай воды.
— Вставай, Вадим. Сон час окончен.
Она подошла к окну и с силой раздвинула шторы, впуская в комнату серый, безрадостный рассвет. Свет ударил Вадиму в лицо, и он, наконец, приподнялся на локтях, щурясь и моргая опухшими веками.
— Ты чего творишь? — прохрипел он, пытаясь сфокусировать взгляд. — Какая муха тебя укусила? Дай поспать, мне на работу к девяти.
— Ты уже никуда не пойдешь. По крайней мере, отсюда, — Ольга стояла над ним, скрестив руки. — Твои вещи в коридоре. Твои документы на мотоцикл — у меня. Твои ключи от квартиры — тоже у меня. У тебя есть ровно две минуты, чтобы одеться и покинуть помещение.
Вадим тупо смотрел на неё, пытаясь переварить информацию. Его мозг, затуманенный вчерашним алкоголем, отказывался воспринимать реальность.
— Какие вещи? Какой коридор? Оль, хватит истерить. Ну купил и купил, проехали уже. Я же сказал — всё разрулю. Иди лучше кофе свари, у меня сушняк дикий.
— Ты не понял, — Ольга наклонилась к нему, и он невольно отшатнулся от холода, исходящего от её лица. — Это не истерика. Это выселение. Ты вчера сказал, что мотоцикл — твоя собственность, а долг — общий. Я подумала и решила, что такая математика мне не подходит. Поэтому я оставляю себе долг, а ты забираешь свою «собственность» и валишь отсюда. Навсегда.
— Ты гонишь… — Вадим вскочил с дивана, стоя в одних трусах посреди комнаты. Он выглядел нелепо и жалко, совсем не как тот крутой парень на «Ямахе». — Ты не можешь меня выгнать! Я здесь прописан… то есть, я здесь живу! Мы муж и жена!
— Ты здесь не прописан, Вадим. Ты прописан у своей мамы в области, забыл? А здесь ты гость. Гость, который начал воровать у хозяев.
Вадим метнулся в коридор. Он увидел пустую вешалку, пустую полку для обуви. Входная дверь была распахнута настежь, и сквозняк гонял по полу пыль. Он выскочил на лестничную площадку и увидел гору чёрных мешков, сваленных в кучу, как ненужный хлам. Из одного мешка торчал рукав его любимой рубашки.
— Ты… Ты выкинула мои вещи?! — он обернулся к Ольге, его лицо исказилось от бешенства. — Ты совсем больная?! Это мои вещи!
— Забирай, — равнодушно бросила Ольга, стоя в дверном проёме. — И уматывай. Прямо сейчас. В трусах, в джинсах — мне плевать.
Вадим бросился обратно в квартиру, пытаясь найти свои джинсы, которые он вчера бросил на пол. Он натягивал их прыжками, путаясь в штанинах, и одновременно орал:
— Я тебе это припомню! Ты пожалеешь, тварь! Я на тебя в суд подам! За порчу имущества! Ты мне за каждую шмотку заплатишь!
— Подавай, — кивнула Ольга. — В суде как раз и расскажешь, как ты взял кредит на спящего человека. Я думаю, судье будет очень интересно послушать про биометрию и статью 159 УК РФ. Мошенничество, Вадим. В крупном размере.
Вадим замер, застегивая ширинку. Слово «статья» подействовало на него как ушат ледяной воды. Он схватил со стула свитер, натянул его наизнанку. Его руки тряслись — не то от похмелья, не то от страха.
— Ты не пойдешь в полицию, — прошипел он, судорожно ища глазами ключи от мотоцикла. — Ты не посмеешь посадить мужа.
— Мужа у меня больше нет. Есть вор, который жил в моей квартире. Ключи от байка на тумбочке, — она кивнула в сторону зеркала. — Забирай свою мечту и проваливай.
Вадим схватил ключи, прижал их к груди. Он чувствовал, что теряет почву под ногами. У него не было денег, не было жилья, а теперь его вышвыривали, как нашкодившего щенка.
— А как же… А как же я буду? — вдруг жалобно спросил он, и в его голосе прорезались те самые инфантильные нотки, которыми он всегда манипулировал ею. — Оль, мне же некуда идти. К маме далеко, на работу опоздаю. Ну давай поговорим нормально. Я продам байк, честное слово! Сегодня же выставлю! Ну не зверей, Оль!
Ольга посмотрела на него с отвращением. Ещё минуту назад он угрожал судом, а теперь давит на жалость.
— Поздно, Вадим. Вчера надо было думать, когда ты мне в лицо смеялся. Вон из моего дома.
Она сделала шаг вперед, тесня его к выходу. Вадим попятился. Он понял, что спектакль окончен. Зрителей нет, занавес упал, и его выгнали из труппы. Он перешагнул порог, оказавшись на холодном бетоне подъезда рядом с мусорными мешками.
— Ты сдохнешь одна! — крикнул он ей в лицо, пытаясь сохранить остатки гордости. — Никому ты не нужна будешь с таким долгом и таким характером! А я… я найду себе нормальную! Которая ценить будет!
Ольга взялась за ручку двери. Она смотрела на него, и в её глазах была абсолютная, звенящая пустота.
— Ты хотел экстрима? Теперь у тебя его будет много: суды, полиция, коллекторы и жизнь на улице. — Она сделала паузу, глядя на ключи от «Ямахи» в его руке. — Мотоцикл можешь оставить себе. Если успеешь продать до конфискации приставами, может, даже на еду хватит. А долг… Долг я выплачу. Это цена за то, чтобы больше никогда не видеть твою рожу.
— Стерва! — заорал Вадим и пнул ближайший мешок.
— Прощай, — сказала Ольга и с грохотом захлопнула тяжелую металлическую дверь.
Щелкнул замок. Затем второй. Вадим остался стоять в подъезде, в одних джинсах и свитере наизнанку, в окружении чёрных мусорных пакетов. Где-то внизу, у подъезда, стоял его мощный, блестящий, литровый мотоцикл. Его мечта. Только теперь, глядя на облупленные стены подъезда, он почему-то не чувствовал себя победителем. Он чувствовал, как бетонный холод пробирается сквозь подошвы носков, и понимал, что этот холод теперь с ним надолго.
Ольга прислонилась спиной к закрытой двери и медленно сползла на пол. В квартире повисла тишина. Та самая, дорогая тишина, за которую ей теперь предстояло платить двадцать тысяч в месяц следующие пять лет. Но впервые за долгое время эта тишина не давила. Она пахла не гарью и ложью, а свободой…
