— Закрывай глаза! Нет-нет, не подсматривай, иди сюда!
Голос Алины, звонкий и переполненный почти детским восторгом, встретил Стаса прямо у порога. Он только что вошёл, принеся с собой в их маленькую, уютную квартиру въевшийся запах древесной стружки и холодного металла. Усталость тяжёлым, невидимым плащом лежала на его плечах, ныла спина, а руки, покрытые сеткой мелких, уже заживающих ссадин, гудели от многочасовой работы с инструментом. Всё, чего ему хотелось сейчас, — это горячий душ и молчаливый ужин перед телевизором. Но Алина, порхающая по комнате, была настроена совершенно иначе.
— Дай хоть руки помою, — без особого энтузиазма пробормотал он, направляясь в ванную.
— Никаких «помою»! Всего одна минута, это изменит всё! — она схватила его за рукав рабочей куртки и потянула на кухню, её глаза сияли загадочным блеском.
На их скромном кухонном столе, между солонкой и сахарницей, лежало нечто совершенно инородное. Глянцевый, кричаще-яркий проспект с изображением белоснежного пляжа, пальм, склонившихся над неправдоподобно бирюзовой водой, и два аккуратных билета рядом. Стас замер. Его мозг, привыкший за день к чертежам, размерам и расчётам, на секунду отказался обрабатывать эту визуальную информацию. Она была слишком чужой для их реальности, состоявшей из экономии, подработок и разговоров о будущем.
— Сюрприз! — торжествующе выдохнула Алина, обнимая его сзади за шею. — Я купила нам тур на Мальдивы! Горящий, представляешь? С огромной скидкой! Я подумала, ты заслужил отдых от своей стройки, от этой пыли и вечных переработок. Ты себя со стороны не видишь, ты совсем серый стал. Это инвестиция в нас, понимаешь? Чтобы перезагрузиться.
Она говорила быстро, взахлёб, словно боясь, что он её прервёт. Каждое её слово было пропитано искренней уверенностью в собственной правоте. Она действительно видела в этом благородный поступок, спасение их обоих от рутины, в которую они себя загнали. Но Стас не слышал её слов о перезагрузке и инвестициях. Он смотрел на глянцевую картинку рая, и перед его глазами всплывали совсем другие образы: подержанный фрезерный станок, который он присмотрел на сайте объявлений, комплект хороших японских стамесок, первый взнос за аренду небольшого гаража под мастерскую. Он видел два года своей жизни, два года отказов от всего — от новой куртки, от посиделок с друзьями в баре, от отпуска на простенькой турбазе. Каждый сэкономленный рубль был для него не просто деньгами, а кирпичиком, который он методично укладывал в фундамент их общего, как он считал, будущего.
Усталость мгновенно испарилась, сменившись ледяной, острой пустотой в груди. Он медленно высвободился из её объятий и сделал шаг к столу. Он не прикоснулся ни к билетам, ни к проспекту. Он просто смотрел на них, как на место преступления.
— Алина, — его голос был тихим, но в нём звенел металл, который пугал её гораздо больше, чем любой крик. — Откуда деньги?
Её восторженная улыбка дрогнула и начала медленно сползать с лица. Она вдруг увидела его взгляд и поняла, что что-то пошло не так. Радостное предвкушение в её глазах сменилось растерянностью, а затем упрямством.
— Ну как откуда… — она потупила взгляд, сделав вид, что поправляет идеально лежащий на столе билет. — С нашего общего счёта. Там же было достаточно. Даже ещё осталось немного.
Слово «общего» повисло в воздухе кухни, как капля яда, медленно впитывающаяся во всё вокруг. Стас повторил его, но не как вопрос, а как эхо, лишённое всякого смысла.
— С общего…
Он посмотрел на неё, и в этот момент она впервые по-настоящему испугалась. Не его гнева, а полного отсутствия каких-либо эмоций на его лице. Оно стало похоже на маску, вырезанную из дерева — того самого материала, с которым он проводил больше времени, чем с ней. Его взгляд скользнул по её лицу, по билетам, по глянцевой картинке пальм и вернулся к ней. В этом взгляде не было ни обиды, ни злости. Там была холодная, уничтожающая оценка.
— Ты хоть понимаешь, что ты сделала? — спросил он так же тихо. — Это не были просто деньги, Алина. Это был станок. Это была аренда за первые три месяца. Это был мой шанс перестать горбатиться на дядю и начать работать на нас. На наше будущее. Мы договаривались.
Растерянность на её лице сменилась защитной агрессией. Его холодное осуждение задело её сильнее, чем любой крик. Он говорил о станках и аренде, а она — о жизни, которая проходит мимо.
— Я всё понимаю! — она повысила голос, пытаясь перебить его ледяное спокойствие своей горячей эмоцией. — Я понимаю, что мы два года живём как монахи-отшельники! Я понимаю, что забыла, когда в последний раз покупала себе что-то, кроме еды! Я понимаю, что ты приходишь с работы и говоришь только о своих досках, чертежах и долбаных рубанках! А обо мне ты когда в последний раз говорил?
Она сделала шаг ему навстречу, её руки сжались в кулаки. Она больше не защищалась — она нападала.
— Ты все свои деньги вбухиваешь в этот свой «проект», а на меня тебе жалко! Я тоже хочу жить, а не только копить на какое-то там мифическое будущее, которого может и не быть!
— Алин…
— Что «Алин»? Что будет, если твоя мастерская прогорит? Что, если ничего не получится? Мы так и будем сидеть в этой квартире, пересчитывая копейки и вспоминая, как отказали себе в единственном шансе увидеть рай на земле? Я устала ждать, Стас! Я хочу эмоций сейчас!
Его губы тронула кривая, лишённая веселья усмешка.
— Эмоций? Ты потратила два года моей жизни на «эмоции»? Каждый раз, когда я брал дополнительную смену по ночам, — это был кусок фрезы. Каждый раз, когда мы ели гречку вместо мяса, — это был метр кабеля для проводки в гараже. Твои сапоги, которые ты носишь третий сезон, потому что «эти ещё нормальные», — это был взнос в наш общий котёл. Экран моего телефона, на который я смотрю через трещины уже полгода, — это тоже был взнос. Мы строили это вместе. Каждый наш отказ был кирпичом в этом фундаменте. А ты взяла и выдернула эти кирпичи, чтобы построить из них песочный замок на один день.
Он говорил всё так же ровно, перечисляя их жертвы как пункты в бухгалтерском отчёте. И эта методичность была страшнее любых обвинений. Она превращала её мечту о Мальдивах в мелкое, инфантильное воровство.
— Это не песочный замок! — выкрикнула она, чувствуя, как её аргументы рассыпаются под его холодным напором. — Это для нас! Чтобы мы снова стали близки! Ты не видишь, что мы превратились в соседей, которые просто копят деньги в одной банке? Твой проект стал важнее меня!
— Мой проект, — отчеканил он, — должен был стать нашим общим делом. Той самой лодкой, которая вывезет нас из всего этого. Но ты, видимо, решила, что проще пробить в этой лодке дыру и немного поплавать на обломках, пока она тонет. Лишь бы картинка была красивая.
Он замолчал, глядя на неё уже без всякого выражения. Он больше не спорил. Он просто смотрел на человека, которого, как ему казалось, он знал. И не находил в ней ничего знакомого. Вся её логика, все её доводы о «жизни сейчас» казались ему бредом капризного ребёнка. Спор был окончен. В его голове уже начал работать холодный, безжалостный механизм принятия решений.
Он не ответил. Словно её последний, отчаянный выкрик о превращении в соседей был адресован не ему, а пустоте. Стас просто отвернулся, и этот поворот головы был окончательнее, чем любая брошенная в гневе фраза. Спор, который кипел и пенился всего мгновение назад, иссяк, словно его перекрыли невидимым краном. Он больше не собирался ничего доказывать, объяснять или оспаривать. Решение было принято. И в наступившей тишине Алина вдруг с ужасом поняла, что самым страшным в их ссоре было не то, что уже сказано, а то, что произойдёт сейчас.
Он медленно прошёл в угол комнаты, где стоял их маленький, продавленный диван, и сел. Не рухнул в изнеможении, не закинул голову, глядя в потолок. Сел прямо, как человек, пришедший в учреждение для выполнения неприятной, но необходимой процедуры. Алина осталась стоять посреди кухни, её слова о близости и эмоциях застыли на губах, став нелепыми и неуместными. Она ждала продолжения скандала, ждала криков, битья посуды — чего угодно, что соответствовало бы привычным правилам ссоры. Но он молчал. И это молчание было плотным, тяжёлым, оно давило на уши.
Стас достал из кармана свой потёртый телефон с паутиной трещин на стекле. Экран вспыхнул, озарив его лицо мертвенно-голубым светом, который делал черты резкими и чужими. Его большой палец, привыкший к грубой работе с деревом и металлом, двигался по экрану с поразительной точностью и спокойствием. Без единого лишнего движения, без малейшего намёка на дрожь. Он открыл приложение банка, ввёл пароль, нашёл нужный счёт. Их общий счёт. Она видела лишь отражение своих испуганных глаз в тёмном стекле, но знала, что он смотрит на цифры. На те самые цифры, которые она сегодня с такой лёгкостью потратила на глянцевую мечту.
— Что ты делаешь? — её голос прозвучал слабо и неуверенно, потерявшись в густой тишине.
Он не ответил, словно не услышал её. Его внимание было полностью поглощено экраном. Он совершал какие-то операции, нажимал на кнопки подтверждения. Алина наблюдала за ним, и ледяной ужас, предчувствие чего-то необратимого, начал медленно подниматься от живота к горлу. Это было уже не про Мальдивы. Это было про что-то гораздо более страшное. Закончив, он на мгновение замер, а затем поднял на неё глаза. В них не было ничего. Пустота.
— Дай свой телефон.
Это был не вопрос. Это было требование, произнесённое ровным, безжизненным тоном. Он протянул руку. В этом простом жесте было столько холодного, непреклонного авторитета, что у Алины не возникло и мысли ослушаться. Это было сродни требованию хирурга подать инструмент. Она медленно вынула из кармана свой модный, блестящий смартфон, который так контрастировал с его разбитым аппаратом, и, помедлив секунду, вложила его в протянутую ладонь.
Он взял его, едва коснувшись её пальцев. Его прикосновение было холодным, как сталь. Он разблокировал её телефон — он знал её пароль, они никогда не делали из этого секрета — и с той же методичной точностью повторил процедуру. Открыл её банковское приложение, нашёл её личный счёт. Его палец завис над экраном, набирая сумму. Затем он снова нажал несколько кнопок. На её телефон пришло уведомление о зачислении средств. Он не стал его закрывать. Он просто положил оба телефона на кухонный стол. Рядом с билетами. Её блестящий смартфон и его, разбитый. Как два надгробия на могиле их общей жизни.
— Вот, — сказал он, кивком указывая на стол, где рядом с глянцевым раем лежали два тёмных прямоугольника телефонов. Его голос был абсолютно ровным, лишённым каких-либо обертонов — ни злости, ни обиды, ни сожаления. Это был голос человека, зачитывающего итоговый протокол. — Это твоя половина. Точнее, уже твои деньги.
Алина смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Она ждала, что он начнёт собирать вещи, что швырнёт что-нибудь в стену, что он, наконец, закричит. Но он просто стоял, глядя на неё так, будто видел её впервые, и этот спокойный, изучающий взгляд был страшнее любой ярости. Он раздевал её догола, до самой сути, и то, что он там видел, ему, очевидно, не нравилось.
— Ты думаешь, я злюсь из-за суммы? — продолжил он тем же безжизненным тоном. — Нет. Деньги — это просто бумага. Восполняемый ресурс. Ты потратила нечто иное. Ты взяла два года моей жизни, два года моих надежд, два года, в течение которых я засыпал и просыпался с одной-единственной мыслью — построить то, что вытащит нас обоих. Каждая сэкономленная тысяча была ступенькой. А ты просто взяла и продала всю лестницу за возможность посидеть на красивом пляже.
Он сделал небольшую паузу, давая словам впитаться в воздух, в стены, в неё.
— Ты сказала, что хочешь жить, а не копить на будущее. Что ж, я даю тебе эту возможность. Я только что перевёл на твой счёт ровно половину всего, что мы скопили. Всё до копейки. Это честно. Твоя доля. Ты можешь потратить её на что угодно. Можешь купить ещё один тур. Можешь купить себе всё то, в чём отказывала. Ты свободна от моего «мифического будущего».
Он подошёл к столу, но не для того, чтобы забрать свой телефон. Он взял в руки один из билетов, повертел его между пальцами, словно взвешивая. Бумага казалась невесомой, но Алина чувствовала, что сейчас этот клочок картона весит тонну.
— Сюрприз, — сказал он, и в этом слове, которое она сама произнесла с таким восторгом час назад, теперь была вся горечь мира. Он положил билет обратно на глянцевый проспект. — Теперь поездка на Мальдивы полностью твоя. Я оплатил свою часть. Можешь считать это прощальным подарком.
Он наконец поднял на неё глаза, и в их глубине больше не было пустоты. Там был лёд. Твёрдый, острый, окончательный.
— А я из своего будущего тебя вычёркиваю. Можешь лететь. Одна.
После этих слов он не стал ждать её ответа. Он не пошёл к двери, чтобы уйти. Он просто развернулся и медленно пошёл в спальню. Не чтобы собрать чемодан, а как человек, который закончил свой рабочий день и идёт отдыхать. Дверь в спальню не хлопнула. Она закрылась с тихим, будничным щелчком, который прозвучал в оглушительной тишине кухни как выстрел.
Алина осталась одна. Она стояла неподвижно, глядя на стол. На глянцевую картинку с пальмами, которая теперь казалась уродливой карикатурой. На два билета, которые превратились в два обвинительных акта. На свой телефон, на экране которого светилась сумма — цена её предательства. Это были большие деньги. Их хватило бы на беззаботную жизнь в течение нескольких месяцев. Но в эту секунду она поняла, что никогда в жизни не была беднее. Она стояла посреди их кухни, в квартире, за которую они платили вместе, и чувствовала себя абсолютно бездомной. Рай был куплен. Вот только она оказалась за его воротами. Одна…
