— Ир, ты чай будешь? Я себе делаю, могу и тебе заварить, с бергамотом.
Голос Виктора был ровным и спокойным, он даже не повернулся. Его пальцы продолжали бегло порхать по клавиатуре, а взгляд был прикован к двум большим мониторам, светившимся в полумраке комнаты сложными строчками кода. Ирина молча стянула с гудящих ног туфли и прислонилась спиной к прохладной стене в прихожей. Сначала восемь часов в стоматологической клинике ассистентом, потом, после сорокаминутной поездки в душном автобусе, ещё шесть часов в ресторане, где она помогала на кухне. Тело превратилось в один сплошной комок ноющей боли, но вид сосредоточенно работающего мужа действовал на неё лучше любого анальгетика.
— Не надо, Вить, спасибо. Я сейчас в душ и спать, — тихо ответила она, проходя вглубь квартиры.
Он что-то промычал в ответ, не отрываясь от процесса. «В потоке», как он это называл. Ирина гордилась им. Пока её подруги жаловались на своих мужей, просиживающих штаны в офисах за копейки, её Виктор был другим. Он был свободным художником цифрового мира, востребованным IT-специалистом, который работал с крупными зарубежными заказчиками. Он не вставал по будильнику и не терпел начальников-самодуров. Его мозг – главный актив семьи. А её задача, как она её понимала, — обеспечить этому мозгу идеальные условия для работы. Поэтому она взяла на себя всё: быт, продукты, большую часть расходов, чтобы его не отвлекали мелочи от великих дел.
Она на цыпочках прошла на кухню, стараясь не шуметь, налила себе стакан воды. Из комнаты доносилось уверенное постукивание клавиш. Иногда он мог так сидеть до глубокой ночи. Последние месяцы он был особенно загружен. Говорил, что ведёт сложнейший проект, какой-то «рефакторинг легаси-кода для финтех-стартапа», и если всё получится, то они закроют ипотеку за пару лет. Ирина не вникала в термины, она просто верила ему. Верила и вкалывала, зная, что это их общий вклад в будущее. Она видела его дорогой, серебристый MacBook на столе, видела, как он сосредоточенно хмурит брови, и этого было достаточно. Её мужчина занят делом. Её мужчина – гений.
Она уже почти дошла до ванной, когда в дверь позвонили. Не мелодичный звонок, который можно было бы проигнорировать, а резкий, настойчивый, будто кто-то давил на кнопку большим пальцем, не собираясь отпускать. Виктор в комнате замер. Стук клавиш прекратился.
— Кто это так поздно? — спросил он с ноткой раздражения в голосе. — Ты кого-то ждёшь?
— Нет, конечно, — Ирина нахмурилась и пошла к двери, на ходу заглядывая в глазок.
На площадке стоял незнакомый мужчина. Средних лет, в недорогом, но опрятном тёмном костюме, с папкой в руках. Никаких ассоциаций он не вызывал. Не сосед, не курьер, не сантехник. Просто чужой человек, который продолжал давить на кнопку звонка. Ирина сглотнула подступившую тревогу и приоткрыла дверь, оставив её на цепочке.
— Вы к кому? — спросила она так строго, как только могла.
Мужчина убрал палец от кнопки и посмотрел на неё холодными, ничего не выражающими глазами.
— Добрый вечер. Мне нужен Виктор Андреевич Соколов. Он здесь проживает?
От официального тона и полного имени мужа у Ирины по спине пробежал холодок. Она почувствовала, как за её спиной в коридоре появился Виктор. Он не подходил близко, стоял в тени, но его напряжённое молчание ощущалось почти физически.
Виктор вышел из тени комнаты, медленно приближаясь к двери. Его лицо, обычно расслабленное и уверенное, было напряжено. Он попытался улыбнуться, но получился какой-то кривой, извиняющийся оскал.
— Да, это я. Чем могу помочь? — он встал рядом с Ириной, его плечо почти касалось её, и она почувствовала исходящий от него жар. Жар паники. — У вас что-то срочное? У нас уже поздний вечер.
Незнакомец не удостоил его улыбки. Его взгляд скользнул по Виктору, оценивающе и холодно, затем снова вернулся к Ирине, всё ещё стоявшей у приоткрытой двери.
— Меня зовут Семён Валерьевич. Я представляю финансовую группу «Актив-Гарант». Ваш муж, Виктор Андреевич, имеет перед нашей организацией некоторые невыполненные обязательства. Мы неоднократно пытались связаться с ним по телефону и направляли уведомления по этому адресу. Поскольку реакции не последовало, я был вынужден нанести визит лично.
«Невыполненные обязательства». Фраза прозвучала сухо и казённо, но в тесном коридоре их квартиры она взорвалась, как граната. Ирина почувствовала, как пол под ногами слегка качнулся. Она посмотрела на мужа. Он уже не улыбался. Его лицо стало бледным, почти серым.
— Это какая-то ошибка, — быстро проговорил Виктор, делая шаг вперёд и пытаясь телом загородить Ирину от неприятного гостя. — Я ничего у вас не брал. Наверное, мошенники воспользовались моими данными. Мы можем поговорить на лестнице? Не будем беспокоить жену.
Семён Валерьевич даже не моргнул. Он слегка приподнял папку в руке.
— Ошибки исключены, Виктор Андреевич. Речь идёт о серии из семи микрозаймов, оформленных онлайн на ваше имя в течение последних пяти месяцев. Все договоры подтверждены через ваш верифицированный номер телефона. Паспортные данные, место регистрации — всё совпадает.
Ирина перестала дышать. Семь. Займов. В её голове эта цифра никак не укладывалась в образ успешного программиста, который вот-вот закроет ипотеку. Она чувствовала себя зрителем в плохом спектакле, абсурдность которого нарастала с каждой секундой.
— Послушайте, это недоразумение, — голос Виктора стал выше, в нём появились заискивающие нотки. — Давайте я вам завтра позвоню, и мы всё решим. Действительно, не время сейчас…
— Время вышло ещё на прошлой неделе, — отрезал Семён Валерьевич, и его тон стал жёстким, как сталь. Он открыл папку и бросил взгляд на верхний лист. — Общая сумма вашей просроченной задолженности с учётом набежавших процентов на сегодняшний день составляет три миллиона двести сорок тысяч рублей. Наша компания настоятельно рекомендует вам начать погашение в течение двадцати четырёх часов. В противном случае мы будем вынуждены запустить процедуру принудительного взыскания.
Три миллиона. Цифра не просто ударила — она проломила череп, впилась в мозг и парализовала все мысли. Воздух внезапно стал густым и вязким, звуки приглушились. Ирина медленно повернула голову и посмотрела на мужа. Она больше не видела перед собой гения, творца, своего Витю. Она видела загнанного в угол, потного, перепуганного лжеца. В его бегающих глазах не было ни грамма удивления. Там был только страх разоблачения. И в этот самый миг она поняла всё. Полгода его «работы в потоке». Его просьбы не отвлекать. Его постоянная усталость. Всё это было ложью. Огромной, чудовищной ложью, которую она оплачивала своим потом на двух работах.
Семён Валерьевич, увидев эффект, произведённый его словами, аккуратно закрыл папку.
— Я оставлю вам свою визитку. Жду звонка завтра до полудня. Всего доброго.
Он положил белый картонный прямоугольник на перила и, не оборачиваясь, стал спускаться по лестнице. Ирина не слышала его шагов. Она слышала только оглушительный рёв крови в своих ушах. Она сняла цепочку и распахнула дверь. Виктор так и остался стоять в коридоре, глядя в пустоту, где только что был его приговор.
— Витя, — произнесла она его имя так, словно пробовала на вкус незнакомое, ядовитое слово. — Что это было?
Виктор медленно закрыл за собой входную дверь, но не повернул замок. Словно подсознательно оставлял себе путь к отступлению. Он обернулся, и Ирина увидела на его лице жалкую, заискивающую маску, которую он, видимо, считал раскаянием.
— Ира, послушай, это всё не так страшно, как звучит. Я могу всё объяснить. Это просто… временные трудности.
Она смотрела не на него, а сквозь него, в ту точку на стене, где только что висела её куртка, пахнущая уличной пылью и кухонным чадом. Каждое его слово было как плевок. Временные трудности? Три миллиона двести сорок тысяч? Её мозг, уставший от двух смен, вдруг заработал с бешеной, ледяной ясностью. Она начала считать. Не деньги. Она считала свои смены, свои ночные возвращения домой, боль в спине, запах хлорки, въевшийся в кожу рук, унизительные замечания шеф-повара. И она поняла, что каждый час её каторги, каждый заработанный ею рубль, который она вкладывала в их «общий» быт, превращался в оплаченный ею час его лжи.
— Объясни, — сказала она. Голос был чужим, глухим и абсолютно безжизненным.
Он воспринял это как приглашение к диалогу, как шанс выкрутиться. Он заговорил быстро, сбивчиво, размахивая руками.
— Помнишь тот большой проект для немцев? Он сорвался. Ещё полгода назад. Они просто кинули меня, понимаешь? Не заплатили ни цента. А я уже рассчитывал на эти деньги… Я хотел найти что-то новое, такое же крупное, но рынок просел. Я не хотел тебя расстраивать, ты и так пахала как проклятая. Я думал, вот-вот найду новый контракт, всё наладится, и ты даже не узнаешь. Эти займы… я брал их, чтобы перекрыться на месяц-другой. Чтобы мы не почувствовали разницы. Чтобы поддерживать уровень…
Он говорил что-то ещё про то, что это всё ради неё, ради их будущего, но она уже не слушала. Она услышала главное. Полгода. Сто восемьдесят дней тотального, беспросветного вранья. Он сидел в этой комнате, стучал по клавишам, изображая работу, пока она, как идиотка, ходила вокруг него на цыпочках, боясь спугнуть «вдохновение». Она носила ему еду к столу, чтобы он не отрывался от «важного дела». Она отказалась от покупки новых зимних сапог, потому что «у Вити сейчас решающий этап в проекте, нельзя его дёргать по мелочам».
Из её горла вырвался странный звук — не крик и не стон, а короткий, уродливый смешок. Виктор осекся.
— Ир?..
Она молча развернулась и пошла на кухню. Её движения были резкими, механическими. Она подошла к сушилке, где ровной стопкой стояли чистые тарелки. Её тарелки, купленные на её деньги. Она взяла верхнюю.
— Значит, пока я мыла полы в подсобке у Ашота, ты «поддерживал уровень»? — спросила она, не оборачиваясь. Первая тарелка разлетелась о стену напротив с оглушительным звоном, осыпав пол белыми осколками. Виктор вздрогнул.
— Ира, прекрати! Что ты делаешь?!
— А когда я стояла по восемь часов с отсосом во рту у очередного пациента, ты брал очередной займ, чтобы я «не почувствовала разницы»? Вторая тарелка врезалась в стену чуть выше, оставив на обоях уродливую белую отметину. Осколки брызнули ему под ноги. Он вжался в дверной косяк, закрывая голову руками.
— Ты врал мне полгода, что работаешь, а сам сидел на моей шее и брал микрозаймы? Пошёл вон отсюда! Я за тебя платить никому ничего не буду!
Она бросила на пол всю стопку оставшихся тарелок. Грохот был такой, будто в квартире взорвался снаряд. Но ей было мало. Ярость требовала большего. Она выбежала из кухни, её взгляд метнулся по комнате и остановился на его рабочем столе. На алтаре его лжи. Серебристый, тонкий, хищный MacBook, главный инструмент его обмана, главный свидетель его никчёмности.
Она подошла к столу. Виктор, видя направление её движения, с ужасом выскочил из-за угла.
— Не трогай! Только не его! Ира, не смей!
Но она его уже не видела и не слышала. Она схватила тяжёлый, холодный ноутбук, рывком распахнула окно, выходившее на тёмный двор. Секунду она держала его в руках над пропастью пятого этажа, а потом просто разжала пальцы. Она не смотрела вниз, не слушала глухой удар, с которым кусок дорогого металла и пластика встретился с асфальтом. Она смотрела прямо на ошарашенное, искажённое ужасом лицо своего мужа.
— Начинай искать настоящую работу, — произнесла она ледяным голосом. — Ночевать будешь на улице, нахлебник.
Ошарашенный. Это слово было слишком слабым, чтобы описать состояние Виктора. Он смотрел на пустое место на столе, где только что лежал его мир, его алиби, его единственный реальный актив за последние полгода. Потом он перевёл взгляд на распахнутое окно, в которое улетели не просто полмиллиона рублей, а вся его тщательно выстроенная легенда. Наконец, он посмотрел на Ирину. В её глазах он не увидел ни сожаления, ни злорадства, ни даже остатков ярости. Там была лишь выжженная, холодная пустота, как на месте пожарища. И эта пустота была страшнее любого крика. Он понял, что игра окончена. Не будет больше просьб о прощении, не будет шанса всё исправить. Он был выставлен на свет, и свет этот оказался безжалостным.
Последние слова Ирины о ночёвке на улице добили его. Это было не просто изгнание, это было низведение его до уровня бездомной собаки. Его, гения, творческую личность, которого эта женщина, пахнущая чужим кариесом и ресторанным перегаром, должна была оберегать и лелеять. Внутри него что-то оборвалось. Шок и страх мгновенно испарились, уступив место другому, куда более сильному чувству — звериной, испепеляющей злобе. Он был унижен. Разоблачён. И сделал это не какой-то безликий коллектор, а она. Его собственная жена, которая, как оказалось, всё это время не просто верила ему, а судила его.
— Ты думаешь, это всё? — прошипел он. Его голос изменился, стал низким и глухим, в нём появились рычащие нотки. Он сделал шаг от окна, и в его движении больше не было паники, только угроза. — Ты думаешь, ты просто выкинешь меня, и на этом конец?
Ирина молчала, продолжая стоять как изваяние. Её молчание бесило его ещё больше. Он хотел, чтобы она кричала, плакала, умоляла — реагировала. Но она просто смотрела, и в её взгляде он видел свой приговор.
— Ты же наслаждалась этим, да? — он медленно пошёл по комнате, обводя взглядом их квартиру. Её квартиру. Всё здесь было куплено на её деньги, обустроено её руками. Этот диван, на котором он лежал, имитируя усталость от работы. Этот телевизор, который он смотрел, пока она вкалывала во вторую смену. Всё это было декорациями в его театре лжи, и она была главным зрителем и спонсором. — Тебе нравилось чувствовать себя спасительницей? Кормить великого программиста, пока он создаёт шедевры? А теперь ты решила, что имеешь право судить?
Он подошёл к журнальному столику, массивному, из тёмного дерева, который она с такой гордостью купила на первую премию. Он не стал его бить. Он просто упёрся в него руками, напрягся и с утробным рыком перевернул. Столешница с глухим, тяжёлым треском ударилась о ламинат. Следующим был телевизор. Он не стал его швырять. Он подошёл к нему вплотную и просто толкнул. Огромная плазменная панель качнулась, потеряла равновесие и рухнула экраном вниз. Раздался тошнотворный хруст пластика и стекла.
Ирина не сдвинулась с места. Она смотрела, как он методично, с холодной яростью уничтожает всё, что составляло её уют, её маленькую крепость. Он не просто громил вещи. Он вымещал злобу за своё собственное ничтожество. Он срывал с петель дверцу кухонного шкафчика. Он пнул ногой её любимое кресло, оставив на светлой обивке грязный след от ботинка. Кульминацией его разрушительной ярости стали полки с книгами в гостиной. Он подошёл к ним, схватился за верхнюю и с силой дёрнул на себя. С грохотом, выдирая из стены куски штукатурки, полка рухнула вниз, погребая под собой томики её любимых авторов. Затем вторая. Третья. Комната наполнилась едкой строительной пылью и запахом разрушения.
Закончив, он тяжело дышащий, потный, встал посреди созданного им хаоса. Квартира была изуродована. Она больше не была домом. Теперь это были руины. Он окинул взглядом дело своих рук, затем бросил на Ирину последний, полный ненависти взгляд. В нём не было ни капли раскаяния. Только злоба и презрение.
Он молча развернулся и пошёл к выходу. Не обернувшись, не сказав больше ни слова. Дверь за ним не хлопнула. Она просто тихо закрылась, отрезая его навсегда от этой жизни. А Ирина осталась стоять посреди разгрома. Она медленно обвела взглядом разорённую комнату, разбитый телевизор, перевёрнутую мебель, книги, рассыпанные по полу вперемешку с осколками посуды и кусками штукатурки. Она была одна в эпицентре урагана, который сама же и вызвала. И в оглушающей тишине, нарушаемой лишь скрипом сквозняка в разбитом окне, она впервые за долгие часы почувствовала не ярость и не боль, а абсолютную, всепоглощающую пустоту. Он ушёл, оставив после себя лишь долги и руины. И то, и другое теперь принадлежало только ей…
