Татьяна лежала на спине поверх одеяла, вытянув и скрестив ноги. Её руки покоились на животе, сцепленные пальцами в замок. Она смотрела в окно, где ветерок качал ветки деревьев, а по голубому небу плыли барашки облаков.
Вот бы оказаться там, среди деревьев, принизанных лучами солнца, идти по пружинистой зелёной траве, подставив лицо тёплым солнечными лучам, и смотреть в голубое бездонное небо, прищурив глаза, слышать радостное щебетание птиц над головой…
Татьяна поднимает ногу, и та зависает в воздухе. На том месте, куда она должна наступить, по травинке ползёт жук. И Татьяна ставит ногу дальше, чтобы не раздавить жука. Жёлтый цветок на тонком стебельке коснулся её щиколотки…
Татьяна дёрнула ногой и открыла глаза. Оказывается, она задремала, и ей приснился сон. Вот бы не просыпаться, идти и идти по траве, далеко-далеко, и не возвращаться сюда, в больницу, в палату…
А раньше она не замечала ничего этого, ни травы, ни жучков. Не любила дождь и ветер. Всё куда-то спешила, бежала, кому-то что-то доказывала. А теперь хочется, чтобы этот день длился бесконечно долго, и никогда не наступала ночь. Потому что ночью страшно, и сны снятся плохие. Как страшно умирать, когда хочется жить…
Раннее детство Татьяна помнила плохо, короткими отрывками. Значит, оно было хорошее. Когда она пошла в школу, стало плохо. А плохое помнится отлично.
Мама говорила, что с детства мечтала научиться играть на пианино. Но квартира у них была крошечная, пианино было в неё не впихнуть. Поэтому она хотела, что бы её мечту осуществила Таня. Мама отдала её в музыкальную школу и купила пианино.
Разве можно передать ребёнку свою мечту, да ещё заставить его осуществить её? Таня не любила пианино. Терпеть не могла играть гаммы, миноры и мажоры. Но чтобы не расстраивать маму, ходила в музыкальную школу, и даже окончила её. Когда приходили гости, мама просила Таню сыграть что-нибудь и гордо смотрела на гостей. Когда Таня ошибалась, мама морщилась.
— Ты должна учиться хорошо, чтобы мне не было стыдно за тебя, — говорила мама.
Играть с подругами во дворе удавалось редко. Мама тут же звала её домой заниматься. Тане не хотелось уходить, но она знала, что стоит чуть задержаться, мама может наказать и заставить играть на пианино два часа, вместо одного.
Из-за каждой тройки Таня рыдала. Мама ругала её и пугала, что если Таня не поступит в институт, то станет уборщицей, будет ползать по полу с мокрой тряпкой. Поэтому Таня боялась уборщиц, как огня.
Она кропотливо выписывала буквы в тетради, чтобы почерк был красивым. Зубрила скучные параграфы по истории и географии. На летних каникулах читала все рекомендованные учительницей русского языка и литературы книги. Она жила не для себя, а для мамы, чтобы та гордилась ею.
После школы Таня поступила в институт, который выбрала для неё мама. Почти сразу влюбилась, и на четвёртом курсе вышла замуж, впервые пойдя наперекор матери. Наконец, она ушла от мамы, от её контроля и требований. Таня не ожидала, что жить со свекровью ещё хуже.
Требования никуда не делись, только стали другими. Теперь её ругали за невымытую вовремя посуду, пересоленный суп, что забыла купить молоко или принесла из магазина не тот сыр.
— Не было. Мне сказали, что этот даже лучше, — оправдывалась Таня.
— Этот дороже. Ты пока не зарабатываешь, чтобы покупать дорогой сыр. А что, в другой магазин трудно было сходить? И пол не вымыла.
— Я вчера мыла, — говорила Таня.
— А пыль не догадалась вытереть. Всё тебе говорить надо. Сама не видишь?
— Я вытерала.
— И на шкафу? Там пыли полно. Я предупреждала Славика, что намучается он с тобой, с лентяйкой. Если родишь, не буду сидеть с твоим ребёнком, и не надейся. Мало того, что живёте за мой счёт, так ещё ребёнка хотите на меня повесить? Не выйдет, — говорила свекровь и покачивала из стороны в сторону перед лицом Тани указательным пальцем. — Я всю жизнь терпела пьянки отца Славика. Хочу для себя пожить.
Таня тихо плакала ночью, положив голову на плечо мужу. Он успокаивал её, гладил, обещал поговорить с мамой и потерпеть. Вот получат дипломы, устроятся на работу и съедут на съёмную квартиру.
Но всё оставалось по-старому. Муж оказался таким же забитым мамой и неуверенный в себе, как и Таня. Поэтому когда она поняла, что забеременела, просто сделала аборт, никому не сказав об этом.
Куда с ребёнком? Не к маме же. Она будет каждый день попрекать, что не послушалась, выскочила за первого встречного. А могла бы жить барыней, не спешить и выбирать из нормальных парней. А теперь что? Таня так и слышала её коронное: «Ты меня расстроила…»
А потом свекровь вышла замуж за своего старого друга, которого знала чуть ли не сорок лет. Она переехала к нему, благосклонно разрешив пожить молодым в её квартире. Таня всё время боялась, что свекровь вернётся, без конца намывала посуду и полы.
Свекровь не вернулась. И Таня, наконец, расслабилась. Они со Славиком окончили институт и стали работать. Шло время, а Таня не беременела. Муж волновался, просил Таню пройти обследование. Однажды она не выдержала и высказала ему, что сделала аборт.
— Почему не сказала? – кричал на неё Славик.
— А что бы ты сделал? Ты ни разу не заступился за меня перед твоей мамой. Она бы всё равно заставила меня сделать его.
Казалось, жить бы да жить, но они ругались теперь постоянно. Славик одевался и уходил из дома. А потом он сказал, что у него есть другая, она ждёт ребёнка. Таня сняла квартиру и ушла.
А что делать? Она не могла собрать чемодан и выставить мужа за дверь. Это его квартира, вернее, его мамы, Таня не имеет на неё никакого права.
Когда узнала, что у Славика родился больной ребёнок, сначала злорадствовала. Так и надо. Судьба наказала его за измену, за то, что не заступался за неё перед своей мамой. За свой аборт.
Пусть теперь растит больного ребёнка, мучается и злится на судьбу, на свою любовницу, родившую неполноценного сына. И пусть свекровь угождает своему новому мужу, готовит, убирает и вытирает пыль со шкафов до конца своих дней. И никогда у неё будет здорового внука.
А потом Таня увидела Славика. Он торопливо шёл из магазина с полным пакетом продуктов и выглядел ужасно. Какой-то поникший, осунувшийся. Он прошёл мимо, погружённый в свои мысли и даже не заметил её. Ей стало его жалко. Она ведь любила…
Потом заболела мама. Тане пришлось ухаживать за ней. Снова начались упрёки. Но теперь Таня не стала терпеть, сказала, что если мама не прекратит, она уйдёт. Мама зависела от дочери, поэтому замолчала. И на том спасибо.
После смерти мамы Таня осталась одна. Но жить в квартире не могла, задыхалась от воспоминаний. Ей казалось, что мама следит за ней, за каждым её шагом. Она обменяла квартиру на однокомнатную с доплатой.
Сама делала ремонт и радовалась. Вот теперь она начнёт жить. Теперь она будет сама себе хозяйкой, не будет ни от кого зависеть, терпеть придирки. А может, даже замуж выйдет. Потом.
Но потом не было. Потом был страшный диагноз.
— Неужели это всё? Я же ничего не видела, нигде не была. Я не могу умереть! Вы же вылечите меня? Ведь у современной медицины есть большие возможности, лекарства. Мне ещё и сорока нет. Я жить хочу! Скажите, ведь я не умру? – кричала она в кабинете у доктора, вымаливая у него надежду.
Он устало смотрел на неё и разводил руками.
— Мы не боги. Мы делаем всё, что можем, но… Вы молодая, надеюсь, вам повезёт больше остальных.
Кто-то посоветовал ей сходить в храм. Священник слушал Таню с сочувствием, говорил, что всё в руках Бога, что все мы умрём, кто раньше, кто позже. Нужно молиться о прощении своих грехов и простить обидчиков…
Татьяна не хотела умирать раньше других. Не хотела прощать обидчиков. Почему Бог наказал её, а не их? Не будет она молиться такому Богу.
После операции она каждые три недели ложилась на очередной курс химиотерапии. С надеждой и страхом ждала очередного обследования.
«Зачем жить? Для чего? Сколько можно умирать от страха, каждый раз ожидая результатов анализов и КТ? Лучше умереть сразу»,— часто думала она.
Таня глядела в окно. Качающиеся на ветру верхушки деревьев и плывущие по небу облака больше не радовали её. Кто-то зашёл в палату. Она даже не повернула головы. К ней никто не приходил, некому.
— Таня, — осторожно позвал мужской голос.
Врачи и медсёстры звали пациентов по фамилии. Она даже не сразу поняла, что обращались к ней, подумала, что ей послышалось.
— Таня, — повторил голос чуть громче.
Она повернула голову и увидела Славика. Так называла его мама. И Таня тоже стала его так звать, но не с нежностью, а с издёвкой. Он постарел, волосы на голове поредели, на висках появилась седина.
— Узнала? – улыбнулся он. – Я принёс тебе апельсины и сок. — Он приподнял и показал ей пакет.
Таня молчала. Славик поставил пакет на тумбочку возле её кровати.
— Как ты узнал? — она нехотя разлепила губы.
— Соседка сказала, что видела тебя. У неё здесь муж лежит. Как ты? Что врачи говорят?
— Зачем пришёл?
— Ну как зачем? Мы же не чужие люди. Ты ешь апельсины. Я попробовал, сочные, вкусные. – Он оглядел палату. Две женщины перешёптывались, третья читала книгу. — Может, выйдем? На улице хорошая погода. Я видел, пациенты гуляют.
— Не хочу, — сказала Татьяна и отвернулась к окну. Разговаривать со Славиком не хотелось. О чём с ним говорить? Всё в прошлом. Он хоть и пожёванный жизнью, но живой и здоровый, а она ждёт смерти. Не о чем им говорить.
— Что тебе принести?
Татьяна молчала.
— Я тогда пойду? Завтра приду.
— Не приходи, — сказала она ему в спину.
Татьяна полежала ещё немного, потом достала из пакета апельсин. Такой яркий, из прошлой жизни. Она вспомнила его вкус, и рот наполнился вязкой слюной. Татьяна торопливо очистила его, отломила дольку и положила в рот, надкусила зубами.
Почувствовав кисло-сладкий вкус сочной мякоти, прикрыла глаза от удовольствия. Проглотила. Потом съела ещё дольку. Казалось, каждая клеточка тела наполнилась жизненными соком.
Вечером она съела ещё апельсин. Тошнота отступила. На следующий день она вышла на улицу. Прошла по больничному парку, присела на скамейку. Прикрыла глаза, слушая птиц. Под деревьями было прохладно. Но как же приятно кожей чувствовать дуновение ветерка.
— Таня, здравствуй, — раздалось рядом.
Она открыла глаза и тут же прищурилась. Сквозь листву пробился луч солнца, светя прямо в лицо.
Славик встал перед ней так, чтобы закрыть её собой от слепящего солнца.
— Так лучше? Как ты?
— Ничего. А ты?
— И у меня ничего. Лида ушла от меня. Наш сын умер.
— Мне посочувствовать или порадоваться за тебя? Зачем пришёл? Решил в благородство поиграть?
-Зачем ты так? Я же от чистого сердца… Мы же почти родные. Я принёс ещё апельсинов и морс в банке.
— Кто варил, мама?
— Обижаешь, я сам. Когда тебя выпишут?
Татьяна пожала плечами.
— Через два дня.
— Во сколько? Я отвезу тебя домой.
— Ладно. Я замёрзла, — сказала Татьяна и встала со скамейки. – Провожать меня не надо. Я пока без чужой помощи обхожусь. – Она пошла к зданию больницы, не попрощавшись.
«Зачем я так с ним? Он натерпелся, — подумала она, но потом осадила себя. — Раньше надо было жалеть меня, защитить от своей мамы, дать мне родить. Жили бы втроём или даже вчетвером. Он не изменил бы, у него не родился бы больной сын… Раньше бы. А теперь ничего не исправить».
Он привёз её домой, проводил до квартиры. Мялся у дверей, но Татьяна не позвала его войти, закрыла перед ним дверь. В квартире было всё по-прежнему. Холодильник пустой.
«Надо было попросить его сходить в магазин. Ладно. Сейчас посижу и схожу сама». Татьяна села на диван и откинула голову на спинку. Из прихожей раздался приглушённый звонок телефона. Она вздохнула и встала, пошла в прихожую, где оставила пакет с вещами.
— Я не догадался сразу… Может, в магазин сходить? – спросил Славик.
Татьяне хотелось послать его. Чего привязался? Грехи замаливает? Но сил идти в магазин совсем не было.
— Да, если можно, — сказала она.
Через сорок минут Славик привёз продукты.
— Что приготовить, гречку или рис? – спросил он.
— Потом. Чаю хочу, — сказала Татьяна. — В больнице давали коричневую водичку.
После чая она прилегла на диван.
— Ты иди. Я посплю, — сказала она.
Славик накрыл её пледом. Когда она проснулась, он сидел рядом.
— Чего сидишь? Я не прощу тебя. Всё из-за тебя. Если бы не ты… — она зашлась кашлем.
Славик ушёл. Но на следующий день пришёл снова. Сварил гречку, порезал легкий салат. Потом повёл Татьяну гулять. Она упиралась, но он настоял. Они гуляли по маленькому парку возле дома под руку, как пара. Была ещё слаба после больницы.
— Ты обязательно поправишься, вот увидишь, — говорил Славик.
Татьяна позволял ему быть рядом, ухаживать за ней. Оказывается, это очень приятно, когда о тебе заботятся и ничего не требуют.
Через три недели она снова легла в больницу на очередной курс химии. Перед этим сдала анализы и сделала КТ.
— Вы меня удивили. Хотя, я знал, что у вас получится, — сказал доктор. – У вас явное улучшение. Думаю, скоро можно будет химию прекратить. Только не расслабляйтесь, выполняйте все рекомендации.
На этот раз курс прошёл легче остальных. Приходил Славик с апельсинами, поддерживал её, верил. Она привыкала, что он рядом, ждала. Правду говорят, что боль и невзгоды легче переживать вдвоём. Хотя порой в ней просыпалась обида, и она грубила ему, гнала прочь. Но каждый раз он возвращался.
Иногда она благосклонно просила его остаться вечером. После ужина они смотрели вместе телевизор, комедии или романтические фильмы с хорошим и счастливым концом. Татьяна клала голову на плечо Славику, часто так и засыпала. Он не шевелился, ждал, когда она проснётся.
Однажды он предложил поехать на дачу. Свекровь туда не заглядывала. У её нового мужа был коттедж с большим участком. Дача заросла. Татьяна сидела на скамейке, прижимаясь спиной к стене дома, прогретой за день солнцем, дышала свежим воздухом и смотрела, как Славик косит траву.
Потом они пили чай на улице. Слава накрыл её ноги пледом, поставил какой-то ящик и сделал из него стол. Он обещал на следующий год посадить цветы и сделать беседку.
— Представляешь, будем смотреть на цветы, наслаждаться их запахом и пить чай.
Татьяна соглашалась, не спорила. Обследование показало улучшение. Но это ещё не выздоровление. До следующего года нужно дожить. Лучше не мечтать, чтобы не плакать потом от разочарования и отчаяния.
Пахло скошенной травой. Они сидели рядом на лавочке, бывшие муж и жена, пережившие любовь и расставание, наделавшие ошибок, пытавшиеся простить друг друга.
А может, судьба даёт им второй шанс, чтобы изменить себя, исправить их жизнь и жизнь друг друга? Почему бы и нет…