— Ну что, последняя? — голос Игоря, гулкий и довольный, разнёсся по полупустой гостиной, отражаясь от голых стен. Он поставил на паркет последнюю, самую тяжёлую картонную коробку, помеченную маркером «Книги», и выпрямился, с хрустом разминая спину.
Воздух был пропитан тем особенным, ни с чем не сравнимым запахом нового начала — смесью бумажной пыли, чистоты и едва уловимого аромата краски от недавнего ремонта. Алина стояла у окна, наблюдая, как солнечные лучи пронзают взвесь мелких пылинок, превращая их в танцующее золото. Она улыбалась. Наконец-то. Все эти недели сборов, упаковок, утомительных поездок через весь город остались позади. Теперь они здесь. Вместе. В её квартире, которая с этого самого момента должна была стать их общим домом, их крепостью. Она повернулась к нему, её глаза светились искренней, неподдельной радостью.
— Последняя, — подтвердила она, подходя и обнимая его со спины, прижимаясь щекой к его тёплой лопатке. — Теперь мы дома, милый.
Игорь шумно выдохнул, повернулся и обнял её в ответ. Но его взгляд уже скользил по комнате. Это был не взгляд человека, наслаждающегося моментом. Это был взгляд оценщика, ревизора, который прибыл на объект и немедленно приступил к работе. Он окинул пространство цепким, хозяйским взором, и на его лице проступило выражение сосредоточенного недовольства.
— Так, — произнёс он, высвобождаясь из её объятий и делая шаг к центру комнаты. — С этим нужно что-то решать.
Алина проследила за его взглядом. Он смотрел на её любимый, большой и невероятно удобный диван глубокого изумрудного цвета, который она выбирала несколько месяцев.
— Решать с чем? — не поняла она.
— Со всем этим, — он неопределённо махнул рукой. — Этот диван надо передвинуть к той стене. Он тут всё пространство съедает. И цвет этот… вызывающий. Столешницу на кухне тоже менять придётся, непрактичная. И светильники эти твои дурацкие завтра же снимем. Мать приедет, поможет выбрать нормальные. У неё вкус хороший.
Он говорил это абсолютно ровным, безапелляционным тоном. Не как предложение, не как идею для обсуждения, а как утверждённый план действий, не подлежащий обжалованию. Улыбка медленно сползла с лица Алины. Тепло, ещё секунду назад наполнявшее её до краёв, куда-то испарилось, сменившись внезапным, звенящим холодом. Она стояла неподвижно, глядя на мужчину, с которым собиралась связать свою жизнь. И в этот момент она вдруг увидела его по-настоящему. Не того весёлого, заботливого Игоря, за которого она согласилась выйти замуж, а совершенно другого человека. Он стоял, уперев руки в бока, точь-в-точь как его мать, Светлана Аркадьевна, когда та отчитывала продавщицу на рынке. Та же поза, тот же повелительный наклон головы, тот же непререкаемый тон.
— Что ты сказал? — тихо переспросила она. Её голос был ровным, но в нём уже не было ни капли той нежности, что звучала в нём пять минут назад.
Игорь, поглощённый своими планами по переустройству, не уловил этой разительной перемены. Он воспринял её вопрос как просьбу повторить, а не как предупреждение.
— Что слышала, — отмахнулся он, подходя к стене и прикидывая что-то на глаз. — Пора наводить здесь порядок. Я мужчина, и в моём доме будет так, как я скажу. Хватит этих женских штучек. Мать сразу говорила, что тут всё придётся переделывать.
В этот момент для Алины всё встало на свои места. С оглушительной ясностью она поняла, что видит перед собой не просто своего жениха. Она видит точную, выверенную копию его властной, не терпящей возражений матери. Он говорил её словами, смотрел её глазами, думал её мыслями. Он не переехал к ней, чтобы строить их общий мир. Он прибыл сюда, на её территорию, как наместник, чтобы установить здесь порядки своей матери, свои порядки, которые на самом деле были её порядками. И будущее, которое ещё недавно казалось ей светлым и счастливым, вдруг предстало перед ней в виде бесконечной череды уступок, компромиссов, переделок и визитов «мамы», которая лучше знает, как им жить.
— Ну что ты застыла? Помоги мне лучше прикинуть, как эту твою стенку разобрать. Она же из прошлого века, — Игорь совершенно не чувствовал перемены в атмосфере. Он был поглощён своей новой ролью хозяина и упивался ею.
Он смотрел на неё с лёгким, снисходительным недоумением, как на ребёнка, который не понимает очевидных вещей. Но перед ним стояла уже не его восторженная невеста. Перед ним была женщина, в чьих глазах за несколько минут погас свет и зародился лёд.
— Помочь тебе командовать в моей квартире? — ровно спросила Алина. Каждое слово было отделено от другого микроскопической паузой, что делало фразу тяжёлой и весомой, как камень.
Игорь наконец оторвался от созерцания стен и всмотрелся в её лицо. До него начало доходить, что происходит нечто большее, чем просто минутный каприз. Он нахмурился, его лицо приняло обиженное выражение.
— Что за тон, Алина? Я не командую, я пытаюсь сделать наше общее гнёздышко лучше, уютнее. Навести порядок. Мужчина должен этим заниматься. Мать всегда говорила, что если муж не взял всё в свои руки с самого начала, то потом порядка в доме не будет.
Он произнёс это с уверенностью человека, цитирующего священное писание. Он искренне верил, что делится с ней вековой мудростью, передаёт ей сакральное знание о том, как устроена «правильная» семья. Но для Алины его слова были похожи на лязг тюремных засовов. Она увидела всю картину целиком: не просто перестановку мебели, а полную перестройку её жизни по чужим чертежам.
— Твой дом? Наше гнёздышко? — Алина медленно покачала головой, и на её губах появилась едва заметная, горькая усмешка. — Игорь, давай проясним раз и навсегда. Это мой дом. Я заработала на него, я выбирала здесь каждую плитку и каждый выключатель. Я пустила тебя сюда, чтобы мы жили вместе, а не для того, чтобы ты превращал его в филиал квартиры своей мамы и устанавливал здесь её порядки.
Конфликт перестал быть спором о диване. Он обнажился, показав свою истинную суть — борьбу за власть. Они стояли на противоположных концах комнаты, разделённые коробками с его вещами, которые теперь выглядели не как залог общего будущего, а как плацдарм для вторжения.
— Ты сейчас ставишь под сомнение мой авторитет? — Игорь начал заводиться. Его лицо покраснело. Он не привык, чтобы ему перечили. Дома мать решала всё, но всегда подчёркивала его, Игоря, мужскую значимость. А здесь его статус мужчины, главы семьи, был атакован в первый же день. — Я хочу как лучше для нас! Женщина не всегда понимает, как правильно обустроить быт. Нужна твёрдая рука! А моя мама — опытная женщина, она двоих сыновей вырастила, дом в идеальном состоянии держит. Её совет дорогого стоит. А ты ведёшь себя как эгоистка.
Он перешёл в наступление, используя главный аргумент — безупречность своей матери. Но он не учёл одного: Алина не собиралась вступать в соревнование со Светланой Аркадьевной. Она вообще не собиралась играть в эту игру.
— Мне не нужна твёрдая рука, Игорь. Мне нужен равный партнёр. И мне совершенно не нужны советы твоей мамы по обустройству моей жизни и моего дома. Если её методы так хороши, возможно, тебе не стоило от неё съезжать?
Это был точный, выверенный удар. Он попал в самое больное место — в его неразрывную связь с матерью, которую он пытался маскировать под мужскую самостоятельность. Игорь задохнулся от возмущения. Он открыл рот, закрыл, не находя слов. Он был абсолютно не готов к такому отпору. В его мире женщины должны были быть мягкими, податливыми и благодарными за мужскую заботу, даже если эта забота проявлялась в форме ультиматума. Поняв, что его словесные аргументы разбиваются о ледяное спокойствие Алины, он прибег к последнему средству. Он достал из кармана телефон.
— Хорошо, — процедил он сквозь зубы. — Раз ты сама не понимаешь, придётся позвать того, кто объяснит тебе всё наглядно.
Алина молча смотрела, как его палец находит в списке контактов заветное «Мама». Она не пыталась его остановить. Она просто наблюдала, и с каждой секундой в её душе крепло осознание: это конец. Не просто ссоры. Конец всего.
— Мам, привет. Да, доехали. Ты можешь подъехать? — Игорь говорил в трубку нарочито спокойным, рассудительным голосом, но Алина видела, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих телефон. — Да нет, всё в порядке. Просто Алина тут немного растерялась, не знает, с чего начать. Нужен твой опытный взгляд, чтобы помочь нам всё по уму расставить. Приезжай, ждём.
Он положил трубку и посмотрел на неё с видом победителя. С видом человека, который вызвал на подмогу тяжёлую артиллерию и теперь предвкушает безоговорочную капитуляцию противника. Он не понимал, что только что подписал смертный приговор их отношениям. Алина молчала. Она не стала кричать, что он лжёт, что она не растерялась, что ей не нужна помощь. Зачем? Спектакль уже был срежиссирован, и главная актриса вот-вот должна была появиться на сцене. Алина просто села на одну из коробок и стала ждать. Это ожидание не было нервным или испуганным. Оно было холодным и взвешенным, как ожидание хирурга перед сложной, но необходимой ампутацией.
Прошло не более получаса. В дверь позвонили. Не мелодичной трелью, а двумя короткими, властными уколами. Игорь поспешил открыть. На пороге стояла Светлана Аркадьевна. Она не вошла, она вплыла в квартиру, как ледокол, расталкивающий мешающие ему льдины. Высокая, статная, с безупречной укладкой и тонким, но резким шлейфом дорогих духов, который мгновенно вытеснил из воздуха запах картона и новой жизни. Её взгляд скользнул по Алине без тени улыбки, задержался на мгновение и тут же устремился дальше, сканируя пространство с профессионализмом оценщика недвижимости.
— Ну, здравствуй, деточка, — бросила она Алине через плечо, уже двигаясь вглубь комнаты. — Игорёк прав, тут, конечно, работы непочатый край.
Она говорила не с Алиной. Она говорила с сыном, с эхом в пустой квартире, с кем угодно, но только не с хозяйкой этого дома. Алина для неё была не человеком, а частью интерьера, причём частью, явно требующей замены. Светлана Аркадьевна подошла к изумрудному дивану, брезгливо коснулась обивки кончиками пальцев и тут же отдёрнула руку, будто прикоснулась к чему-то неприятному.
— Сынок, это чудовище — первое, что отсюда уедет. Цвет вульгарный, форма нелепая. Он ломает всю геометрию комнаты. Сюда нужно что-то строгое, кожаное, кофейного цвета. Я видела прекрасный вариант на прошлой неделе.
— Я тоже так думаю, мам, — с готовностью поддакнул Игорь, подходя и становясь рядом с ней. Они стояли плечом к плечу, единый монолит, команда, прибывшая наводить порядок на чужой, запущенной территории.
Они ходили по квартире, как по завоёванным землям. Их голоса сливались в единый гул, состоящий из критики и планов по переустройству. «Эту стену убрать», «этот пол поменять», «кухня совершенно нефункциональна». Они не обращались к Алине. Они обсуждали её квартиру так, будто её самой здесь не было. Она сидела на своей коробке, слушая их, и холод внутри неё креп, превращаясь в чистую, прозрачную глыбу льда. Она видела их — двух абсолютно одинаковых, самодовольных людей, уверенных в своём праве решать, судить и перекраивать чужую жизнь под свои лекала. Они были так поглощены друг другом и своим планом, что совершенно не замечали её.
Кульминация наступила, когда Светлана Аркадьевна, закончив инспекцию, подошла к Алине и положила ей на плечо тяжёлую, властную руку. Это не было жестом поддержки. Это был жест собственника, клеймящего своё имущество.
— Ты не обижайся, девочка. Мы же для тебя стараемся. Потерпи немного, мы тут всё до ума доведём, и будешь жить как королева. Главное — слушайся Игоря и меня. Мужчина в доме главный, а старших надо уважать.
— Вот-вот! Слышала? Я тут главный и я буду условия ставить! Мама плохого не посоветует!
И в этот момент лёд внутри Алины треснул. Не от обиды, не от слабости. Он треснул, чтобы выпустить на волю всё то, что скопилось за этот час. Она резко встала, сбрасывая с плеча руку свекрови. Она посмотрела не на неё, а прямо в глаза Игорю. В её голосе не было ни дрожи, ни слёз. Только металл.
— Ты своей мамаше такие условия ставь, дорогой мой, но не мне! Я никому не позволю собой помыкать и командовать! А если тебе это не нравится, возвращайся под юбку к своей мамочке!
Фраза Алины, брошенная в густой, наэлектризованный воздух, не взорвалась криком. Она упала, как кусок льда в кипящую воду, вызвав шипение и пар. Лицо Светланы Аркадьевны, ещё секунду назад излучавшее снисходительное всемогущество, на мгновение застыло, превратившись в безупречную маску изумления. Но это длилось лишь долю секунды. Затем маска треснула, и из-под неё проступило багровое, холодное бешенство.
— Ты что себе позволяешь, девочка? — её голос, до этого покровительственно-воркующий, стал низким и вибрирующим, как натянутая струна. — Ты вскружила голову моему сыну, затащила его сюда, а теперь показываешь своё истинное лицо? Неблагодарная! Мы хотели сделать для тебя как лучше, облагородить эту твою… конуру, а ты…
— Мама, успокойся, — вмешался Игорь, хотя его слова были адресованы скорее Алине, чем матери. Он шагнул к ней, пытаясь принять вид разумного, миролюбивого мужчины, который сейчас всё уладит. — Алина, ты не в себе. Ты обидела мою мать. Ты должна извиниться. Мы просто обсуждали планы, как сделать наш дом лучше.
Но Алина их больше не слышала. Их голоса, их обвинения, их попытки воззвать к её совести или чувству вины были теперь не более чем фоновым шумом, как гудение трансформаторной будки за окном. Она смотрела на них — на этого мужчину, которого, как ей казалось, она любила, и на эту женщину, породившую его точную копию — и не чувствовала ничего, кроме опустошающей ясности. Решение уже созрело, оформилось и затвердело в её сознании, став простым и неоспоримым, как аксиома.
Она молча обошла их. Подошла к той самой первой коробке с надписью «Книги», которую Игорь с такой гордостью занёс в квартиру. Она без видимого усилия подняла её. Игорь и его мать замолчали, наблюдая за ней с недоумением. Алина спокойно пронесла коробку мимо них, открыла входную дверь и аккуратно поставила её на лестничной клетке. Затем вернулась.
— Алина, ты что делаешь? Прекрати немедленно! — голос Игоря дрогнул от смеси недоумения и зарождающейся паники.
Она не ответила. Она подошла к следующей коробке. «Одежда. Зима». Она была легче. Алина так же методично вынесла и её, поставив рядом с первой. Затем третья. «Кухонные принадлежности». Четвёртая. «Личное». С каждым её выверенным, безэмоциональным движением в квартире становилось просторнее, а на лестничной клетке росла картонная баррикада. Это было не похоже на истерику. Это было похоже на работу санитара, который холодно и планомерно избавляется от биологически опасных отходов.
— Она сумасшедшая! Игорёк, она просто сумасшедшая! — зашипела Светлана Аркадьевна, отступая к стене, будто Алина могла её чем-то заразить. — Я всегда знала, что с ней что-то не так!
Игорь попытался преградить ей путь, схватить за руку. — Алина! Хватит! Поговорим!
Она остановилась и посмотрела на его руку на своём предплечье, а затем перевела взгляд на его лицо. В её глазах не было ничего — ни гнева, ни обиды, ни сожаления. Только холодная, абсолютная пустота. Он невольно отдёрнул руку, как от ожога. Она молча продолжила своё дело. Коробка за коробкой. Её спокойствие и методичность пугали и злили их гораздо сильнее, чем любой скандал. Они кричали, обвиняли, увещевали, но их слова разбивались о её молчание. Она стирала его присутствие из своей жизни на их глазах, методично, шаг за шагом.
Когда последняя коробка была выставлена за порог, Алина обвела взглядом опустевшую гостиную. Стало так просторно. Она повернулась к оцепеневшим матери и сыну, стоявшим посреди комнаты, которая снова стала полностью её. Она посмотрела на Светлану Аркадьевну, а затем на Игоря.
— Я не буду вам мешать, — произнесла она ровным, спокойным голосом. — Забирай своего мальчика, Светлана Аркадьевна. Проект «Идеальный муж», кажется, ещё не завершён. Можете продолжить его воспитание дома. Там и стены нужного цвета, и командовать привычнее.
Она сделала шаг назад, в свою квартиру. Затем, не меняя выражения лица, взялась за дверную ручку. Игорь и его мать остались стоять на пороге, глядя на неё, а за их спинами на лестничной клетке возвышалась позорная гора из коробок — всё, что осталось от их грандиозного плана по захвату.
Тяжёлая дубовая дверь закрылась с мягким, но окончательным щелчком. Звук повернувшегося в замке ключа отсёк их от её мира навсегда…
