— Ты позволил своему другу жить в нашей даче все лето бесплатно, и теперь там горы мусора, сломан забор, и соседи пишут на нас жалобы в полицию! Я просила тебя просто покосить траву, а ты устроил там притон! — ледяным тоном произнесла Ольга, захлопывая водительскую дверь своего кроссовера.
Звук удара металла о резину уплотнителя прозвучал как выстрел в вязком, душном воздухе августовского полдня. Ольга стояла у калитки, которая теперь держалась на одной петле и куске ржавой проволоки. То, что открылось её взору, напоминало кадры из репортажа о последствиях локального стихийного бедствия, только эпицентром этого бедствия был человек.
Олег, стоявший посреди участка в шортах и с початой банкой пива в руке, поморщился, словно от зубной боли. Он попытался принять расслабленную позу, оперевшись на ствол старой яблони, но вышло неуклюже — нога поехала по размокшей грязи, образовавшейся вокруг самодельного умывальника.
— Оль, ну чего ты начинаешь? — протянул он, делая неопределенный жест рукой, охватывающий весь масштаб катастрофы. — Какой притон? Виталик просто восстанавливал душевное равновесие. У человека жизнь рухнула, жена выгнала, с работы поперли. Ему нужно было заземлиться. Ну, посидели пару раз, мясо пожарили. Дело-то житейское.
— Заземлиться? — переспросила Ольга, снимая солнцезащитные очки и окидывая взглядом территорию. — По-моему, он тут закопаться пытался. Вместе с моим ландшафтным дизайном.
Она сделала несколько шагов по дорожке, вымощенной плиткой. Раньше здесь, по обе стороны, красовались аккуратные бордюры из бархатцев и хост. Теперь вместо них зияли проплешины вытоптанной земли, усеянные окурками. В центре газона, который отец Ольги с любовью выравнивал три года подряд, чернело огромное кострище. Вокруг него валялись пластиковые тарелки, пустые бутылки из-под крепкого алкоголя и какие-то тряпки, отдаленно напоминающие футболки.
Дверь дачного домика распахнулась, и на крыльцо, щурясь от солнца, выплыл сам виновник торжества. Виталик выглядел помятым: застиранная майка-алкоголичка едва прикрывала внушительный живот, на лице застыло выражение блаженного неведения. В зубах у него дымилась сигарета.
— О, Олек, привет! — гаркнул он хриплым басом, выпуская дым в сторону куста сирени. — А мы тут это… шашлычок планировали к вечеру замутить. Присоединяйся. У нас там еще настойка осталась, крафтовая, сам делал.
Ольга медленно повернула голову к мужу. Её лицо оставалось непроницаемым, ни один мускул не дрогнул, но взгляд стал таким тяжелым, что Олег невольно втянул голову в плечи.
— Ты сказал мне по телефону, что вы «готовите дом к приезду родителей», — произнесла она ровно, чеканя каждое слово. — Что Виталик съехал неделю назад, и вы просто наводите лоск. Это, по-твоему, лоск?
— Ну, не успели немного, — буркнул Олег, отводя глаза. — Виталя попросил еще на пару дней задержаться, квартиру ищет. Не выгонять же друга на улицу. Ты же знаешь, я своих не бросаю.
— Ты не своих не бросаешь, Олег. Ты мои деньги на ветер бросаешь, — она прошла мимо мужа прямо к «зоне отдыха».
Зрелище вблизи оказалось еще более удручающим. Дорогой складной мангал, подаренный Олегу на юбилей, валялся перевернутым, одна ножка была отломана. Рядом громоздилась куча угля, высыпанная прямо на траву. Но самое страшное было чуть дальше. Альпийская горка — гордость мамы Ольги, сложная композиция из камней и редких суккулентов — была превращена в импровизированный склад пустой тары. Камни сдвинуты, растения раздавлены или вовсе вырваны.
— Кто разрешил устраивать здесь помойку? — спросила Ольга, указывая носком дорогой кожаной туфли на гору стеклотары. — У нас вывоз мусора по вторникам. Сегодня суббота. Это копилось месяц?
Виталик, наконец спустившийся с крыльца, подошел ближе, почесывая щетину.
— Оль, да че ты кипишуешь? — он бесцеремонно махнул рукой. — Всё вывезем. Закажем «Газель», погрузим и адью. Это ж творческий процесс, понимаешь? Мужская берлога. Мы тут о высоком говорили, о судьбах, так сказать. А бутылки — это так, издержки производства.
— Издержки производства я буду вычитать из стоимости твоего пребывания здесь, Виталий, — отрезала она, даже не глядя на него. — Хотя постой, ты же здесь бесплатно живешь. Значит, из кармана Олега.
Олег дернулся, словно его ударили током.
— Оль, прекрати. Мы сами разберемся. Зачем ты сразу про деньги? Некрасиво это.
— Некрасиво — это то, что я вижу перед собой, — она резко развернулась и подошла к забору, отделяющему их участок от соседей. — Иди сюда, Олег. Смотри.
Две секции деревянного штакетника были выломаны с корнем. Доски валялись тут же, частично обугленные.
— Вы что, забор на дрова пустили? — в её голосе впервые прозвучало искреннее удивление, смешанное с брезгливостью. — У вас, двух здоровых лбов, не хватило ума купить уголь или дрова? Вы решили топить моей собственностью?
— Да уголь кончился внезапно! — вступился Виталик, подходя ближе и распространяя вокруг себя запах перегара и несвежего тела. — Ночь была, холодно. Мы пару досок взяли, они все равно гнилые были. Я те говорю, я б потом новые прибил, еще лучше прежних.
Ольга посмотрела на друга мужа как на редкое насекомое, которое случайно заползло в стерильную лабораторию.
— Гнилые, говоришь? Этот забор отец ставил в прошлом году. Лиственница, обработанная маслом. Каждая доска стоит как твой недельный запас пива.
Она достала из сумочки телефон, сделала несколько снимков: кострище, гора мусора на альпийской горке, дыра в заборе.
— Так, экскурсия по внешней территории окончена, — резюмировала Ольга, убирая смартфон. — Теперь идем внутрь. Я хочу оценить масштаб бедствия там, где вы «восстанавливали душевное равновесие». И молись, Олег, чтобы внутри всё было целым. Потому что если вы испортили мамин антикварный буфет или диван, на котором любит спать отец, я забуду о том, что мы женаты, и начну разговаривать с тобой как с недобросовестным арендатором.
— Оль, может не надо? — Олег попытался преградить ей путь. Вид у него был жалкий и испуганный. — Там не убрано немного. Давай мы щас быстренько приберемся, а ты пока в магазин съездишь? Купишь нам еды нормальной, а то мы на дошираках неделю.
— Отойти, — коротко бросила она.
Олег отступил. Ольга уверенным шагом направилась к крыльцу, перешагивая через разбросанные по дорожке шампуры. Виталик хмыкнул и подмигнул другу:
— Ну, баба-гром. Ща будет разнос. Ты, Олежка, держись, мы прорвемся.
Но Олег уже не был так уверен. Он смотрел в прямую спину жены и понимал, что привычные отговорки про «мужскую солидарность» сегодня не сработают. Воздух пах грозой, и эта гроза была куда страшнее той, что обещали синоптики.
— Запах, — произнесла Ольга, едва переступив порог веранды. — Этот запах ни с чем не спутать. Смесь дешевого табака, прокисшего пива и немытых тел. Так пахнет в тамбуре электрички в пятницу вечером, а не в загородном доме моих родителей.
Она не стала разуваться. Подошвы её туфель звонко цокали по деревянному полу, оставляя четкие следы грязи с улицы, но сейчас это волновало её меньше всего. Полы и так были покрыты липким слоем чего-то пролитого и засохшего. В углу веранды, где раньше стояла этажерка с мамиными заготовками, теперь громоздилась гора картонных коробок из-под пиццы. Некоторые были открыты, и внутри виднелись засохшие корки, на которых пиршествовали мухи.
Олег зашел следом, виновато шаркая ногами. Виталик же, напротив, ввалился в дом по-хозяйски, с громким выдохом плюхнулся на плетеный диванчик, который жалобно скрипнул под его весом.
— Оль, ну ты преувеличиваешь, — завел свою шарманку Олег, пытаясь отодвинуть ногой пустую бутылку под стол, чтобы она не бросалась в глаза. — Мы просто не проветривали с вечера. Сейчас окна откроем, сквознячком протянет — и будет свежо, как в Альпах.
Ольга прошла на кухню. Здесь картина была еще более впечатляющей. Раковина была забита посудой так, что крана почти не было видно. На тарелках застыл жир, в чашках плесневели чайные пакетики. На плите стояла сковорода с остатками чего-то черного и пригоревшего, что, видимо, когда-то было яичницей.
— Ты говорил, что Виталик — отличный повар, — Ольга провела пальцем по столешнице и брезгливо посмотрела на серый налет на коже. — Видимо, его кулинарный талант ограничивается умением загадить кухню до состояния биологической опасности. Олег, скажи мне, почему на столе нет клеенки? Той самой, с подсолнухами, которую мама привезла из Италии?
Олег замялся, его взгляд забегал по комнате.
— Ну… там небольшая авария случилась. Виталя пепельницу опрокинул неудачно, прожег немного. Мы её в сарай убрали, чтобы вид не портила. Думали новую купить, похожую.
— Прожег, — повторила Ольга, открывая холодильник. Внутри было пусто, если не считать трехлитровой банки с мутным рассолом и одинокого засохшего лимона. — То есть вы испортили вещь ручной работы и решили заменить её китайским ширпотребом? Гениально.
Виталик, услышав свое имя, подал голос с веранды:
— Да что ты прицепилась к этой тряпке? Купим мы тебе скатерть. Подумаешь, трагедия. Ты, Оля, слишком материальная. Вещи — это тлен. Главное — атмосфера. Мы тут с Олегом такие беседы вели, душу лечили! А ты про клеенку. Мещанство это.
Ольга захлопнула холодильник с такой силой, что магнитики посыпались на пол. Она вернулась в комнату, где сидел «философ».
— Встань, — сказала она тихо.
— Чего? — Виталик лениво приоткрыл один глаз.
— Встань с дивана. Сейчас же.
Он нехотя поднялся, бормоча что-то про негостеприимных хозяев. Ольга подошла к дивану и откинула плед, которым было прикрыто сиденье. На светлой обивке красовалось огромное бурое пятно, напоминающее контур перевернутого бокала вина. Пятно было старым, уже въевшимся в ткань.
— Химчистка этого дивана стоит больше, чем ты зарабатывал на своей последней работе за месяц, Виталий, — констатировала она. — Но это мелочи по сравнению с тем, что я вижу вон там.
Она указала на угол комнаты, где стоял дубовый шкаф-витрина. Дверца была распахнута. На полках, где отец хранил свою коллекцию редких рыболовных снастей, царил хаос. Катушки валялись вперемешку с леской, дорогие воблеры были разбросаны по полу, крючки впились в ковер. Но самое страшное лежало на журнальном столике.
Ольга подошла ближе и взяла в руки то, что осталось от гордости её отца — спиннинга японской сборки, который он берег как зеницу ока и доставал только по особым случаям. Углепластиковое удилище было переломлено пополам.
— Это что? — она повернулась к мужу, держа обломки в руках. В её голосе не было истерики, только холодная ярость прокурора, предъявляющего орудие убийства. — Олег, ты хоть понимаешь, что это? Отец тебе даже дышать на него не разрешал.
Олег побелел. Он знал цену этой вещи. И знал реакцию тестя.
— Оль, это случайно вышло… Мы хотели на щуку сходить, на рассвете… Я не давал, честное слово! Виталик сам взял, пока я спал. Говорит, хотел попробовать, что за палка такая крутая. Поскользнулся на мостках и… вот.
— Палка? — переспросила Ольга, переводя взгляд на друга мужа. — Для тебя это просто палка?
— Ну а че? — Виталик пожал плечами, доставая из кармана мятую пачку сигарет. — Хлипкая она какая-то оказалась. Китай, поди. Я чуть подсек, она и хрустнула. Нормальный спиннинг гнуться должен, а этот… Фуфло подсунули твоему бате. Скажи спасибо, что я проверил, а то бы он на рыбалке опозорился.
Ольга аккуратно положила обломки на стол. Её пальцы слегка дрожали, но она сжала их в кулаки.
— Ты не просто сломал дорогую вещь, — произнесла она, глядя Виталику прямо в наглые, заплывшие жиром глаза. — Ты влез в чужой дом, как паразит. Ты ешь из чужих тарелок, спишь на чужих простынях, гадишь в чужом саду. И при этом у тебя хватает наглости критиковать вещи, на которые ты в жизни не заработаешь.
— Слышь, ты полегче на поворотах! — Виталик наконец-то обиделся. Он встал в позу, выпятив живот. — Я гость! Меня Олег пригласил! Я тут, между прочим, за домом присматривал, пока вас не было. Сторожил!
— Сторожил? От кого? От чистоты и порядка? — Ольга усмехнулась, и эта улыбка была страшнее любого крика. — Олег, я правильно понимаю, что в родительскую спальню вы тоже заходили?
Муж молчал, опустив голову. Его молчание было красноречивее любых слов.
— Ключ был спрятан в верхнем ящике комода, — продолжила Ольга. — Я специально закрыла ту комнату. Там личные вещи мамы. Там их постельное белье.
Она резко развернулась и направилась к лестнице на второй этаж. Олег дернулся было за ней, но остановился, поняв бессмысленность попытки.
— Не ходи туда, Оль… — прошептал он в спину жене. — Там… там Виталик ночевал пару раз. Ему на диване жестко было.
Сверху раздался звук открываемой двери. Затем тишина. Долгая, тягучая тишина, которая давила на уши сильнее, чем грохот падающей мебели. Спустя минуту Ольга спустилась вниз. Лицо её было белым, как мел, губы сжаты в тонкую нить. В руках она держала скомканную простыню — ту самую, из египетского хлопка, с ручной вышивкой, которую мама доставала только на годовщину свадьбы. На белой ткани отчетливо виднелся след от грязного ботинка и прожженная дыра.
Она швырнула простыню в лицо Виталику. Тот отмахнулся, но тряпка повисла на его плече, как позорный плащ.
— Экскурсия окончена, — сказала Ольга. Голос её звучал сухо и деловито, как будто она зачитывала приговор. — Ущерб я оценила. Сумма получается внушительная. Но деньги — это потом. Сейчас будет оплата натурой.
— В смысле? — насторожился Виталик, сбрасывая простыню на пол. — Ты на что намекаешь, хозяйка?
— На трудовой кодекс, Виталий. На исправительные работы. Никто отсюда не уедет, пока этот свинарник не превратится обратно в дом. И когда я говорю «никто», я имею в виду и тебя, Олег. Твой отпуск кончился прямо сейчас. Добро пожаловать в реальность.
Она достала из сумочки ключи от своей машины, подкинула их в ладони и сжала кулак.
— Я перекрыла выезд. Ворота заблокированы. Такси сюда не вызовешь — связи почти нет, а вай-фай я только что отключила через приложение, пока вы тут глазами хлопали. Так что берите в руки то, что у вас вместо совести, и марш на улицу. Будем учиться любить труд.
— Я не понял, это что сейчас было? Блокада Ленинграда? — Виталик стоял на крыльце, уперев руки в бока, и с недоумением наблюдал, как Ольга паркует свой массивный внедорожник вплотную к бамперу старенькой «Тойоты» Олега.
Ольга заглушила мотор, вышла из машины и демонстративно нажала кнопку на брелоке. Зеркала сложились, замки щелкнули. Теперь выехать с участка было физически невозможно: сзади — машина Ольги, спереди — закрытые ворота и гора строительного мусора, которую «отдыхающие» поленились убрать за сарай.
— Это не блокада, Виталик. Это карантин, — спокойно ответила она, открывая багажник. — Зона биологического бедствия оцеплена до полной ликвидации последствий.
Она достала упаковку плотных черных мешков для строительного мусора объемом в двести сорок литров, пару хозяйственных перчаток и новые грабли, которые, к счастью, лежали у неё в багажнике для родителей. Весь этот инвентарь она швырнула к ногам мужчин. Перчатки шлепнулись в грязь, подняв небольшое облачко пыли.
— Ты совсем берега попутала, хозяйка? — Виталик сплюнул под ноги, его лицо начало наливаться нездоровым багровым цветом. — Я свободный человек. Я сейчас ментов вызову, скажу, что меня тут насильно удерживают. Это статья, между прочим.
— Вызывай, — Ольга скрестила руки на груди, опираясь бедром на капот своей чистой машины. — Только учти, что участковый здесь — дядя Паша, который рыбачит с моим отцом двадцать лет. И когда он приедет, я напишу заявление о порче имущества, краже коллекционного алкоголя и вандализме. Ущерб на вскидку тысяч на триста. Как думаешь, Виталий, у тебя хватит денег откупиться, или сразу поедешь в камеру к бомжам, где тебе, судя по запаху, самое место?
Виталик замолчал, злобно сопя. Он понимал, что блеф не удался. Денег у него не было даже на обратный билет на электричку, не то что на адвокатов.
— Оль, ну зачем так жестко? — подал голос Олег. Он выглядел совсем раздавленным. — Мы же не рабы. Мы все уберем, я обещаю. Но давай хоть переоденемся, поедим…
— Еда для тех, кто работает. А вы пока только гадили, — отрезала она. — Значит так. План работ. Виталий, ты берешь мешок и собираешь всё, что не является частью природы. Каждую крышечку, каждый бычок, каждую бумажку. Если я найду хоть один окурок в траве после твоей уборки — ты будешь перебирать газон пинцетом.
— А я? — тихо спросил Олег.
— А ты, дорогой муж, берешь лопату. Вон там, у забора, лежит куча песка и щебня. Ты выравниваешь площадку под мангалом, которую вы разворотили, и восстанавливаешь клумбу. Камни укладываешь так, как они лежали на фотографиях. У тебя в телефоне есть архив, вспомнишь.
— У меня спина… — начал было Олег, рефлекторно хватаясь за поясницу.
— У тебя спина болит, когда нужно помочь маме на даче. А когда ты три часа тащишь пьяного друга на себе или сидишь скрючившись в лодке — спина у тебя здоровая, как у олимпийца, — перебила Ольга. — И кстати, Олег, если ты сейчас не возьмешь лопату, то в следующем месяце платеж за твой кредит на новую моторную лодку вносить буду не я. И за страховку твоей машины тоже. Посмотрим, как быстро банк заберет твои игрушки.
Олег побледнел. Удар был ниже пояса, но безотказный. Он молча подошел к сараю, достал старую совковую лопату и, шаркая ногами, побрел к развороченной альпийской горке.
Виталик еще минуту стоял, сверля Ольгу ненавидящим взглядом. В его мутных глазах читалось желание ударить, послать, сбежать, но страх перед последствиями и полная финансовая импотенция держали его на месте крепче цепей. Он с омерзением поднял перчатки, натянул их на пухлые пальцы и, бормоча проклятия, наклонился за первой пивной банкой.
— В мешок, Виталий, в мешок, — комментировала Ольга, наблюдая за процессом. — И не мни их ногами, алюминий нужно сортировать. В отдельный пакет.
Следующие два часа превратились в сюрреалистичное шоу. Палящее солнце жарило нещадно. Похмелье, которое до этого глушилось ленивым лежанием в тени, накрыло мужчин с головой. Виталик, красный как рак, обливался потом. Его футболка прилипла к телу, дыхание срывалось на хрип. Он ползал на карачках по газону, выковыривая из земли втоптанные крышки и осколки стекла. Каждое движение давалось ему с трудом, его трясло.
Олег работал молча, но с каждым взмахом лопаты в его движениях появлялось все больше злости. Он швырял землю с такой силой, будто пытался закопать в ней свою неудавшуюся жизнь. Периодически он бросал взгляды на Ольгу, которая сидела в тени веранды на принесенном из машины складном стульчике и пила минеральную воду из запотевшей бутылки.
— Воды дай, — прохрипел Виталик, проходя мимо веранды с очередным набитым мешком. Мешок порвался, и из него вывалилась грязная пластиковая тарелка с засохшим кетчупом.
— Вон шланг, — кивнула Ольга в сторону огорода. — Вода из скважины, чистая.
— Ты издеваешься? Там ледяная! — взвился Виталик. — У меня горло! Я заболею!
— А когда вы водку из морозилки пили, горло не болело? — парировала она, даже не поворачивая головы. — Пей, не бойся. Зараза к заразе не пристает. Работай, Виталик. Солнце еще высоко, а дом внутри мы еще даже не начинали.
— Я в дом не пойду! — заорал он, бросая мешок на землю. — Я не нанимался уборщицей! Ты, стерва, меня унизить хочешь? Да я…
— Ты что? — Ольга медленно встала. Её голос стал тихим и опасным. — Ты здесь никто, Виталик. Ты паразит, который присосался к моему мужу и моей семье. Ты живешь за наш счет, жрешь нашу еду, портишь наши вещи и считаешь, что тебе все должны, потому что у тебя «трудный период». Так вот, период закончился. Или ты убираешь за собой дерьмо, или я звоню отцу. А он, в отличие от меня, разговоры разговаривать не будет. Он приедет с ребятами из своего ЧОПа. Хочешь познакомиться?
Виталик сдулся. Упоминание тестя Олега, человека с тяжелым характером и связями в органах, подействовало отрезвляюще. Он молча поднял выпавшую тарелку и запихнул её обратно в мешок.
Олег, наблюдавший за этой сценой, оперся на черенок лопаты. По его лицу тек грязный пот, смешиваясь с пылью.
— Оль, хватит, — глухо сказал он. — Ты добилась своего. Мы унижены. Мы поняли. Дай ему передохнуть. У него сердце прихватит, ты же потом сама себе не простишь.
— Я себе не прощу, если этот свинарник останется, — жестко ответила она. — А его сердце — это его проблема. У него было все лето, чтобы его беречь. Работаем, мальчики. Скоро закат, а забор сам себя не починит.
Она вернулась на свой стул, взяла телефон и начала демонстративно листать ленту новостей, всем своим видом показывая, что их страдания её не трогают. Но внутри у неё всё дрожало от напряжения. Она понимала, что перегибает палку, что загоняет их в угол, как крыс. А крысы, загнанные в угол, рано или поздно бросаются. Воздух на даче сгустился до предела, и это было уже не от жары. Назревал настоящий взрыв.
Солнце уже коснулось верхушек сосен, окрашивая небо в тревожные багровые тона. Вместе с сумерками на участок опустились полчища комаров, чей звон ввинчивался в уши, добавляя градус к уже кипящему раздражению. Работа встала.
Виталик швырнул грабли в кучу собранного мусора. Черенок ударился о набитый мешок с глухим, безнадежным звуком.
— Всё, баста! — заорал он, срывая с рук грязные перчатки. — Я не нанимался в рабы на плантацию! У меня давление скачет, руки трясутся. Олег, ты мужик или тряпка половая? Посмотри на неё! Она же сидит и наслаждается, как мы тут загибаемся!
Олег разогнулся, держась за поясницу. Его лицо, покрытое слоем пыли и разводами пота, выглядело серым. Он тяжело дышал, глядя то на истерикующего друга, то на жену, которая невозмутимо листала что-то в планшете, сидя на веранде. Внутри у него что-то щелкнуло. Пружина, сжимавшаяся годами, лопнула, но ударила не туда, куда следовало.
— А ведь он прав, Оль, — тихо, но с нарастающей злобой произнес Олег. — Ты перегибаешь. Ты всегда перегибаешь. Тебе мало того, что мы тут горбатимся четыре часа? Тебе нужно нас унизить, растоптать, показать, кто тут хозяйка?
Ольга медленно отложила планшет. Она встала, поправила идеально чистую блузку и спустилась с крыльца. В её взгляде не было ни страха, ни жалости — только холодное презрение вивисектора к подопытным мышам.
— Я хочу унизить? — переспросила она, подходя к мужу вплотную. — Олег, ты унизил себя сам, когда притащил в дом моих родителей этого человека. Ты унизил меня, когда врал мне в трубку про «подготовку дома». А сейчас ты пытаешься качать права, стоя по колено в грязи, которую сам же и развел?
— Да пошла ты со своей дачей! — взревел Олег, швыряя лопату. Она лязгнула о камни, высекая искру. — Я живой человек! Я устал! Я хочу жрать, хочу в душ! Я мужик, в конце концов, а не твой придаток с кошельком! Виталя — мой друг, и я не позволю тебе вытирать об него ноги!
Виталик, почувствовав поддержку, расправил плечи и сделал шаг вперед, ухмыляясь щербатым ртом:
— Слышала? Муж сказал — шабаш. Мы сейчас идем в баню, моемся, а ты, хозяюшка, готовишь ужин. Иначе мы пешком уйдем, а ты тут одна со своими мешками кукуй.
Ольга молча смотрела на них секунд десять. В тишине был слышен только писк комаров и тяжелое дыхание двух мужчин. Затем она усмехнулась — жуткой, кривой усмешкой.
— Пешком, говоришь? Отличная идея.
Она резко развернулась, подошла к воротам и рывком отодвинула засов. Створки со скрипом распахнулись, открывая вид на темнеющую лесную дорогу.
— Виталий, пошел вон, — сказала она ровным голосом.
— Чего? — Виталик опешил. — Куда? Ночь на дворе! До станции десять километров лесом!
— Меня это не волнует. Ты здесь никто. Ты не прописан, не приглашен, и ты мне противен. У тебя есть ровно одна минута, чтобы покинуть частную собственность. Время пошло.
— Олег! — взвизгнул Виталик, поворачиваясь к другу. — Ты слышишь, что она несет? Скажи ей! Мы же друзья! Ты же не бросишь меня здесь ночью!
Олег стоял, опустив голову. Его бунт сдулся так же быстро, как и начался, столкнувшись с ледяной глыбой реальности. Он понимал: если он сейчас уйдет с Виталиком, назад дороги не будет. Квартира, машина, комфортная жизнь, кредитка в кармане — всё это останется за спиной Ольги. А впереди — темнота, лес и пьяный неудачник Виталик, у которого нет ничего, кроме долгов и глупых историй.
— Олег? — голос Виталика дрогнул. — Братан?
Олег поднял глаза. В них была тоска и трусость побитой собаки.
— Виталь… иди, — прохрипел он, не глядя другу в глаза. — Правда, иди. Я не могу… ну, ты же понимаешь.
Лицо Виталика исказилось гримасой чистого, беспримесного отвращения.
— Ну ты и гнида, Олежка, — сплюнул он прямо под ноги бывшему другу. — Подкаблучник хренов. Тряпка. Чтоб ты сдох с ней в этом золотом сарае.
Он развернулся и, не оглядываясь, пошаркал к воротам, ссутулившись и волоча ноги. Его фигура быстро растворилась в сгущающихся сумерках. Ольга проводила его взглядом, пока шаги не стихли, и захлопнула ворота, накинув тяжелый засов. Лязг металла прозвучал как финальный аккорд.
Олег стоял, не шевелясь. Ему было физически тошно. Он предал друга, чтобы сохранить комфорт, но комфорта не ощущал.
— Ну что, довольна? — спросил он глухо, глядя в землю. — Выгнала. Победила. Поехали домой. Я не могу здесь больше находиться.
Ольга медленно подошла к своей машине, открыла дверь, села за руль и завела двигатель. Фары вспыхнули, осветив грязного, жалкого мужа и недоделанный забор.
— Ты меня не понял, дорогой, — произнесла она через открытое окно. — Домой еду я. Мне завтра на работу, и мне нужно принять ванну, чтобы смыть с себя этот день.
— А я? — Олег растерянно моргнул. — Ты меня тут бросишь? Без машины?
— Почему брошу? Ты остаешься на хозяйстве. Дом внутри еще не отмыт, забор не доделан, мусор не вывезен. Спать будешь в бане, там есть старый диван. Еда — в погребе, картошка и консервы. Ключи от дома я забираю, чтобы у тебя не было соблазна снова устроить «отдых» на маминых простынях.
— Оль, ты не можешь… Это жестоко! Там холодно! — он бросился к машине, схватился за дверную ручку, но дверь была заблокирована.
— Жестоко — это то, во что ты превратил труд моих родителей, Олег. А это — воспитательный процесс.
Она нажала на газ. Внедорожник рванул с места, обдав Олега облаком выхлопных газов и пыли. Он остался стоять один посреди темного участка, окруженный горами мусора и недоделанной работой. Где-то в лесу выли бродячие собаки, а в кармане вибрировал телефон — приходили уведомления о списании средств за ремонт забора, который Ольга уже заказала онлайн с его карты.
Семья не распалась официально, но в той темноте, в которой остался Олег, умерло что-то гораздо более важное, чем штамп в паспорте. Умерло уважение. И оба знали, что это уже не починить никакими субботниками…
