— Наконец-то дома…
Звук поворота ключа в замке прозвучал в тишине подъезда неестественно громко. Елена толкнула дверь, привычно готовясь к тому, что сейчас её едва не сшибет с ног сорокакилограммовый сгусток чистой, незамутненной любви. Она уже набрала в грудь воздуха, чтобы с порога сказать свое традиционное: «Рекс, фу, дай хоть разуться, медведь ты этакий», и приготовилась уворачиваться от мокрого шершавого языка.
Но её встретила пустота.
В прихожей стояла вязкая, оглушающая тишина. Ни перестука когтей по ламинату, ни тяжелого дыхания, ни радостного повизгивания. Квартира пахла не теплым, уютным запахом псины и шерсти, к которому она привыкла за три года, а резкой, химической отдушкой дешевого освежителя воздуха «Морской бриз» и застарелым запахом пива.
Елена поставила чемодан на пол. Колесики глухо стукнули. Она замерла, не снимая пальто, и медленно обвела взглядом коридор. Всё было на своих местах: зеркало, обувница, вешалка. Но чего-то катастрофически не хватало. Взгляд уцепился за угол, где обычно лежал огромный ортопедический матрас Рекса, который она заказывала по интернету за бешеные деньги, чтобы у любимца не болели суставы.
Угла не было. Точнее, он был пуст. Идеально чистый пол, ни единой шерстинки, ни крошки от собачьего печенья.
На крючке у двери сиротливо висел кожаный поводок с карабином. Рядом болтался ошейник с адресником в виде косточки. Елена протянула руку и коснулась холодной кожи. Пальцы дрогнули. Если ошейник здесь, значит, собака где-то без него. Или…
— Витя! — позвала она. Голос прозвучал хрипло, будто она молчала несколько дней.
Из гостиной донеслось недовольное кряхтение, затем звук телевизора стал чуть тише.
— О, явилась не запылилась. Чё орешь с порога? Я только задремал под новости.
Елена, не разуваясь, прошла в комнату. Виктор лежал на диване, вытянув ноги в серых носках на журнальный столик. Вокруг него живописным натюрмортом были разбросаны банки из-под пива — две пустые, одна початая — и пакет с чипсами. Он выглядел расслабленным, сытым и абсолютно довольным жизнью человеком, у которого начались долгожданные выходные. Увидев жену в пальто и уличных ботинках посреди комнаты, он лишь лениво приподнял бровь.
— Ты чего в ботинках поперлась? Я только вчера полы намыл. Устал, как собака… — он осекся, хохотнул своей шутке и потянулся к банке. — Ну, рассказывай, как командировка? Премию дадут? А то у меня на «Ласточку» страховка заканчивается.
Елена смотрела на него, и внутри неё разрастался холодный ком. Она чувствовала, как немеют кончики пальцев.
— Где Рекс? — спросила она, игнорируя его вопрос про деньги.
Виктор закатил глаза, демонстративно тяжело вздохнул и сделал глоток пива.
— Началось… Даже «здравствуй, любимый муж» не сказала. Сразу про блоховоза своего. Нет бы спросить: «Витя, ты ел? Витя, как ты тут один?». Эгоистка ты, Ленка.
— Где. Моя. Собака. — Елена чеканила каждое слово, делая шаг к дивану. Её взгляд стал тяжелым, давящим.
Виктор поморщился, словно от зубной боли, и наконец соизволил сесть, спустив ноги со стола.
— Да где, где… В санатории он. На отдыхе. Решил я ему устроить каникулы, а то он в четырех стенах совсем захирел. И нам полезно отдохнуть друг от друга.
— В каком санатории? — Елена почувствовала, как сердце пропустило удар. — У нас передержка только через месяц была запланирована, если бы мы в отпуск поехали. Ты куда его дел?
Мужчина почесал небритую щеку, избегая смотреть ей в глаза. Он переключил канал пультом, делая вид, что происходящее на экране его интересует больше, чем разговор.
— Да к Кольке отвез. В деревню. Вчера вечером.
Елена застыла. Колька — старший брат Виктора. Деревня «Заречье» — глухое место за сто километров от города, где из развлечений только самогон и драки у сельского магазина. Колька, который считал, что животные нужны только для того, чтобы их есть или чтобы они охраняли то, что можно съесть.
— Зачем? — выдохнула она. — Зачем ты отвез домашнего лабрадора, который спит на подушках, в деревню к алкоголику?
Виктор резко швырнул пульт на диван. Его напускное спокойствие слетело. Он вскочил на ноги, пытаясь нависнуть над женой, задавить её своим авторитетом, как делал обычно в бытовых спорах.
— Да затем, Лена! Затем, что меня достало! Достало просыпаться в шесть утра, потому что ему, видите ли, приспичило поссать! Достало, что вся одежда в шерсти, что я на работу прихожу, как йети! Достало спотыкаться об его игрушки! Я мужик, я хочу комфорта в своем доме, а не жить в псарне!
— Это и мой дом, — тихо сказала Елена.
— И твой, — легко согласился Виктор. — Вот именно. Поэтому я принял волевое решение. Там ему лучше будет. Воздух, природа, простор. Кольке как раз звонок нужен был, а то у него старый Полкан сдох месяц назад. А тут такой кабан пропадает. Я и отвез. И знаешь, какой кайф сегодня был? Я спал до десяти! До десяти, Лена! Тишина, покой, никто не скулит под ухом, никто не тычет мокрым носом. Красота!
Он снова плюхнулся на диван, всем своим видом показывая, что тема закрыта и обсуждению не подлежит.
— Погоди… — Елена медленно сняла пальто и бросила его прямо на кресло, чего раньше никогда не делала. — Ты хочешь сказать, что Рекс сейчас у Коли… вместо Полкана? Полкан жил в будке. На цепи.
— Ну а где собаке жить? Не в избе же на печи, — фыркнул Виктор. — Будка там крепкая, я посмотрел. Ну, крыша чуть течет, так я Кольке шифера кусок дал, прибьет. Цепь надежная.
Елена почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Картинка сложилась. Её Рекс, добрый, ласковый увалень, который боялся громких звуков и любил спать, уткнувшись носом ей в сгиб колена, сейчас сидит на грязной цепи, в чужом дворе, на холоде. Один. Без понимания, за что его так наказали.
Она посмотрела на мужа. На его довольное, лоснящееся лицо, на пятно от соуса на футболке. И вдруг увидела его настоящим. Не ленивым ворчуном, к которому привыкла, а кем-то чужим и бесконечно жестоким в своей простоте.
— Ты отдал нашего породистого пса, которого я растила со щенка, своему брату в деревню на цепь, потому что тебе надоело гулять с ним по утрам? Витя, ты предал живое существо за возможность поспать лишний час!
— Ой, ну хватит уже трагедию ломать! — Виктор закатил глаза и потянулся за чипсами, демонстративно хрустя пакетом. — «Предал», «существо»… Это собака, Лена. Животное. У них памяти — на три секунды. Он уже забыл, как тебя зовут. Зато сейчас жрет натуралку, а не эти твои сухари.
— Натуралку? — переспросила Елена. — Это помои, которыми Коля свиней кормит?
— Скажи спасибо, что вообще кормят. Дармовой хлеб отрабатывать надо. Пусть лает, охраняет огород. А то вырос телок, только жрать и спать горазд. Я ему, можно сказать, смысл жизни подарил. Трудотерапию.
Виктор говорил это с полной уверенностью в своей правоте. В его мире не было места состраданию к тому, кто слабее. Был только его комфорт, его «хочу» и «не хочу». Он искренне не понимал, почему жена стоит над ним с таким лицом, будто он убил человека. Он же просто решил бытовую проблему. Эффективно и бесплатно.
Елена посмотрела на пустой поводок в прихожей. Кожаный ремешок сейчас казался ей самым страшным предметом в доме. Символом того, как легко можно перечеркнуть три года любви и доверия.
— Ты не просто отвез его, — сказала она, и в её тоне больше не было вопросов. — Ты украл его у меня. Тайком. Пока я была в командировке и не могла помешать. Ты трус, Витя.
— Я хозяин! — рявкнул он, ударив кулаком по дивану. — Я решил — я сделал. И не смей мне тут указывать. Я, может, тебе услугу оказал. Меньше уборки, больше времени на мужа. Ты мне еще спасибо скажешь, когда поймешь, как классно жить в чистой квартире.
Он снова отвернулся к телевизору, всем своим видом показывая, что аудиенция окончена. Для него проблема была решена. Собаки нет, шерсти нет, скандал сейчас утихнет, и можно будет спокойно допить пиво.
Елена стояла посреди комнаты, чувствуя, как внутри неё, где-то в районе солнечного сплетения, начинает подниматься холодная, расчетливая ярость. Это была не истерика. Это было понимание, что точка невозврата пройдена пять минут назад.
— Ты хоть понимаешь, что Рекс — это лабрадор? — голос Елены звучал глухо, словно она говорила из-под толщи воды. — У него нет агрессии. Он вора залижет до смерти, а не укусит. Кого он там охранять будет?
Виктор лениво потянулся, хрустнув суставами, и с пренебрежением посмотрел на жену. Её непонимание элементарных вещей его откровенно забавляло. Для него мир был прост: есть хозяева, и есть обслуживающий персонал, к которому относились и жены, и собаки.
— Жрать захочет — гавкать научится, — философски заметил он, выуживая из пачки последнюю чипсину. — Ты его очеловечила, Ленка. А зверь должен быть зверем. Колька сказал, что у него там крысы в погребе картошку портят, да и местные алкаши повадились забор ломать. Вот пусть твой Рекс и отрабатывает хлеб. Голос у него басистый, из будки не видно, кто там сидит — волкодав или твоя плюшевая игрушка. Страху нагонит — и ладно.
Елена медленно прошла к креслу и опустилась на самый край, не снимая пальто. Ей казалось, что если она сейчас расстегнет пуговицы или снимет обувь, то окончательно признает правоту мужа, примет эту новую, изуродованную реальность.
— Как он доехал? — спросил она, глядя в одну точку на ковре. — Ты сказал, он был в багажнике.
Виктор оживился. Ему явно хотелось похвастаться своей смекалкой.
— О, это была целая спецоперация! — хохотнул он. — Твой тупень ни в какую не хотел из квартиры выходить. Уперся лапами в порог, скулит, глаза таращит, будто на бойню его ведут. Чуйка у них, что ли, есть? Пришлось хитростью брать. Купил «Краковской», той, жирной, которую ты нам покупать запрещаешь. Кинул кусок в лифт — он зашел. Кинул к машине — подошел. А потом открыл багажник, швырнул туда полпалки — он и запрыгнул, дурак. Я крышку — хлоп! И по газам.
Он сделал глоток пива, смакуя послевкусие своего «подвига».
— Он выл? — тихо спросила Елена.
— Сначала выл, потом скребся, — поморщился Виктор. — Я музыку погромче сделал, чтобы не отвлекал. Кстати, там на обшивке царапины остались, надо будет заполировать. Ты мне денег на карту скинь, все-таки твой пес машину испортил. Но ничего, под конец дороги затих. Укачало, наверное. Или смирился. Они же понимают, кто в стае вожак. Понял, что я не шучу, и заткнулся.
Елена представила себе темноту закрытого багажника, запах бензина и выхлопных газов, панический ужас собаки, которую предал самый близкий круг людей. Рекс, который боялся даже пылесоса, полтора часа трясся в темноте, не понимая, за что его наказали.
— А у Коли? — продолжила она допрос, чувствуя, как внутри закипает ледяная ярость, вытесняя боль. — Что там было?
— Да нормально всё! — отмахнулся Виктор. — Приехали, Колька уже «тепленький» был, самогон у него знатный. Выгрузили твоего царевича. Он, конечно, сразу в ноги мне кинулся, хвост поджал, дрожит. Тьфу, срамота, а не кобель. Колька принес цепь, ту, что от Полкана осталась. Тяжелая, ржавая, но надежная. Ошейник твой гламурный сняли, он натирать будет, надели брезентовый, жесткий. Пристегнули к будке.
— К будке Полкана? — уточнила Елена. Она помнила эту будку — сбитый из гнилых досок ящик, продуваемый всеми ветрами, с кучей грязного тряпья внутри, кишащего блохами.
— Ну а к чьей же? Не новую же ему строить. Колька туда соломы кинул свежей. Нормально. Жить можно. Миску поставили, воды налили. Колька даже расщедрился, плеснул ему в корыто того, что свиньям варил — картошка, очистки, хлеб размокший. Натуральный продукт! Не то что твои сухари за бешеные тыщи.
Виктор говорил с упоением, наслаждаясь своей ролью вершителя судеб. Ему нравилось, что жена сидит тихо, слушает, не перебивает. Он принимал её шок за покорность.
— Он ел? — спросила Елена.
— Да куда там! Нос воротил, — фыркнул Виктор. — Ничего, голод не тетка. День посидит, два посидит, а на третий и картофельные очистки за милую душу слопает. В деревне, Лена, жизнь простая. Хочешь жить — умей вертеться. Я ему, считай, услугу оказал. Сделал из него мужика. А то привык на диванах валяться.
Елена встала. Движение было резким, пружинистым. Она подошла к тумбочке в прихожей, где лежала связка ключей от машины Виктора. Тот, заметив её маневр, напрягся, но вставать с дивана не спешил — слишком тяжело и лень.
— Адрес, — потребовала она. — Точный адрес Коли. Я знаю только название деревни, я там ни разу не была. Номер дома, улица.
— Лен, ты че, серьезно? — Виктор перестал улыбаться. — Ты сейчас, на ночь глядя, поедешь за сто километров, чтобы забрать пса обратно? Ты совсем кукухой поехала? Я бензин жег, время тратил, договаривался…
— Адрес! — рявкнула она так, что Виктор вздрогнул. В её голосе прорезалось что-то такое, чего он раньше никогда не слышал. Это был голос не жены, не женщины, а человека, готового переступить через что угодно.
— Заречная, дом 5, крайний у леса, — буркнул он, поняв, что лучше сказать. — Забор там зеленый, покосившийся. Не промахнешься, там самый срач во дворе.
Елена молча сгребла ключи с тумбочки. Брелок с логотипом автосалона звякнул в тишине.
— Э! Ключи положи! — Виктор все-таки попытался привстать, его лицо пошло красными пятнами гнева. — Я тебе не разрешаю брать мою машину! Это моя тачка! Ты её поцарапаешь или в кювет улетишь, ты же водишь как курица!
— Это наша машина, Витя, купленная в браке, — холодно отрезала Елена, уже открывая входную дверь. — И сейчас она послужит благой цели. Исправлению твоих ошибок.
— Да я на тебя заявление об угоне напишу! — заорал он, срываясь на визг. — Слышишь? Посажу дуру! Вернись, кому сказал!
Елена обернулась на пороге. Она посмотрела на мужа — одутловатого, с пятнами жира на футболке, окруженного пивными банками, орущего и брызжущего слюной из-за того, что его лишили контроля.
— Пиши, — спокойно сказала она. — Заодно напиши, как ты жестоко обращался с животным. Статья 245 Уголовного кодекса. До трех лет, Витя. Подумай об этом, пока будешь допивать свое пиво.
Дверь захлопнулась. Виктор остался один в квартире, наполненной запахом «Морского бриза» и его собственной злобы. Он метнул в закрытую дверь пустую банку, которая со звоном отскочила от обивки и покатилась по полу.
— Сука, — прошипел он, падая обратно на подушки. — Ну ничего. Приползешь. И ты, и псина твоя. Жрать захотите — приползете.
А Елена уже бежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. В голове билась только одна мысль: «Успеть». Ночь обещала быть морозной, а у Рекса, выросшего в квартирном тепле, не было ни подшерстка, ни шансов пережить эту ночь на цепи без последствий. Она садилась в машину мужа, с омерзением чувствуя его запах в салоне, и, заводя двигатель, пообещала себе, что этот запах она чувствует в последний раз.
Ключ скрежетнул в замке в три часа ночи. Звук был тяжелым, усталым, словно сам металл сопротивлялся этому возвращению. Дверь распахнулась, и в квартиру ворвался холодный сквозняк, смешанный с запахом прелой соломы, навоза и животного страха. Этот запах мгновенно перебил химическую «Морскую свежесть», которой так гордился Виктор.
Елена не вошла — она практически ввалилась в прихожую, поддерживая плечом тяжелую, вздрагивающую тушу.
— Заходи, маленький, заходи… Всё, всё, мы дома, — шептала она, и её голос дрожал от напряжения, но не от слез.
Рекс, некогда гордый красавец с лоснящейся шоколадной шерстью, сейчас напоминал призрак собаки. Он не шел, а полз, прижимаясь брюхом к полу, словно ожидая удара. Его шерсть свалялась в грязные колтуны, на боку темнело пятно мазута, а от роскошного хвоста осталось жалкое подобие, поджатое между лап. Но страшнее всего была шея. Там, где раньше был мягкий кожаный ошейник, теперь зияла багровая, сочащаяся сукровицей полоса — след от грубой веревки и тяжелой цепи, которая за сутки стерла нежную кожу до мяса.
Виктор, разбуженный шумом, вышел в коридор. Он был в одних трусах, заспанный и злой. Увидев жену и собаку, он брезгливо сморщился, словно увидел кучу мусора, вываленную посреди его стерильного рая.
— Ну ты и дура, Ленка, — протянул он, зевая. — Притащила всё-таки? Я же говорил, бензин только прокатаешь. И посмотри на него! Это же чучело огородное. Ты зачем эту грязь в квартиру приволокла?
Рекс, услышав голос хозяина, дернулся всем телом. Он не зарычал, не вильнул хвостом. Он издал звук, похожий на сдавленный всхлип, и попытался спрятаться за ноги Елены, вжимая голову в плечи. Его крупные лапы разъезжались на ламинате, когти скребли по полу, оставляя царапины, но пёс даже не замечал этого. В его глазах, расширенных от ужаса, читалось только одно желание: исчезнуть, раствориться, стать невидимым, лишь бы этот человек снова не запихнул его в темный багажник.
— Отойди, — тихо сказала Елена. Она опустилась на колени прямо в грязной уличной одежде, обнимая дрожащего пса за шею, стараясь не касаться раны. — Просто уйди с глаз.
— С чего бы это? — Виктор упер руки в боки, окончательно проснувшись. Вид униженного животного не вызвал у него жалости, только раздражение и досаду на то, что его план по «оптимизации жизни» рухнул. — Это моя квартира. И я не потерплю здесь этого смрада. Ты посмотри, он же воняет, как бомж! Вонь на весь подъезд! Сейчас же тащи его в ванную и мой, пока он мне ковры не загадил!
Он сделал резкий шаг вперед, замахиваясь рукой, чтобы указать на ванную комнату. Этого движения оказалось достаточно.
Рекс, психика которого была сломлена сутками, проведенными в холоде, голоде и побоях (Елена видела, как брат Виктора пинал будку, когда она приехала), не выдержал. Под псом, прямо на дорогом немецком ламинате, начала расплываться большая желтая лужа. Он мочился от неконтролируемого, животного ужаса, глядя на Виктора снизу вверх стеклянными глазами.
— Ах ты тварь! — взревел Виктор, увидев лужу. Его лицо перекосило от бешенства. — Ты мне пол испортил! Ламинат же вздуется! Сука, я за него сто тысяч отдал!
Он дернулся к собаке, занося ногу для пинка, инстинктивно пытаясь наказать «имущество» за порчу другого имущества.
— Только тронь, — Елена поднялась с колен. Она встала между мужем и собакой, закрывая собой сжавшегося в комок пса.
В её руке, которую она достала из кармана пальто, блеснул тяжелый металлический карабин поводка — того самого, брезентового, которым Рекс был привязан к будке. Она сжимала его как кастет. Глаза Елены были сухими и страшными. В них не было больше ни любви, ни упрека, ни попытки достучаться. Там была пустота, в которой, как в черной дыре, исчезли три года их брака.
— Ты только попробуй его тронуть, Витя, — повторила она, и голос её звучал тише, чем его крик, но от этого был в сто раз страшнее. — Я тебе этой цепью голову проломлю. И мне плевать, что будет потом.
Виктор замер. Он посмотрел на жену, на тяжелый карабин в её руке, на её побелевшие костяшки пальцев. И впервые за вечер ему стало по-настоящему не по себе. Он понял, что перед ним не та Лена, которая варила борщи и гладила ему рубашки. Перед ним стояла чужая женщина, готовая убивать.
— Ты… ты совсем спятила со своей псиной, — пробормотал он, отступая на шаг назад. — Истеричка. Лечить тебя надо. Убирай за ним! Чтобы через пять минут здесь было сухо! Иначе я его с балкона выкину!
— Уберу, — кивнула Елена. — Я уберу всё. Всю грязь из этой квартиры уберу.
Она повернулась к мужу спиной, полностью игнорируя его существование, и снова опустилась к собаке.
— Тише, мальчик, тише… — зашептала она, гладя грязную голову пса, который трясся так, что стучали зубы. — Никто тебя больше не обидит. Никогда. Прости меня. Прости, что я оставила тебя с этим…
Рекс лизнул её руку. Язык был сухим и шершавым. Он всё еще косился на Виктора, но присутствие хозяйки понемногу возвращало его в реальность.
Виктор, видя, что физической расправы не будет, снова почувствовал прилив смелости. Он прошел на кухню, громко топая, достал из холодильника новую банку пива и крикнул оттуда:
— И химчистку салона ты мне оплатишь! Там шерсти теперь — на валенки хватит! И запах этот колхозный! Чтобы завтра же машины на мойке была, поняла? А то ключи забрала, героиня…
Елена не ответила. Она помогла Рексу подняться на дрожащие лапы и повела его в ванную. Она слышала, как муж бубнит на кухне, подсчитывая убытки от испорченного ламината и бензина, но эти звуки уже не имели значения. Это был просто фоновый шум, как гудение холодильника или шум машин за окном. Шум, который скоро исчезнет навсегда.
В ванной она включила теплую воду. Когда струи смывали с боков собаки грязь, смешанную с засохшей кровью и чужим навозом, Елена видела, как вместе с этой грязной водой в сток уходит и её прошлая жизнь. Рекс стоял смирно, опустив голову, и только когда вода касалась воспаленной шеи, тихо скулил.
— Потерпи, — шептала она, намыливая губку. — Сейчас смоем всё это. Сейчас всё смоем.
Она вытерла его большим пушистым полотенцем — тем самым, которое Виктор купил себе для сауны. Вытерла насухо, не жалея дорогой ткани. Потом обработала рану на шее перекисью.
Когда они вышли из ванной, Рекс уже не полз, а шёл, пусть и неуверенно, прихрамывая. Он всё еще боялся, но в его глазах появился проблеск доверия. Елена отвела его на кухню, где Виктор сидел за столом, уткнувшись в телефон.
Она прошла мимо мужа, словно он был пустым местом, достала из шкафа упаковку черных мусорных пакетов на 120 литров. Разорвала бумажную ленту с резким треском.
— Ты чего удумала? — Виктор поднял голову, прищурившись. — Мусор выносить собралась? Давно пора, воняет невыносимо.
— Да, — спокойно ответила Елена, расправляя первый черный мешок. — Собралась выносить мусор. Весь, который накопился за три года.
Она шагнула в спальню, и Виктор, почуяв неладное, вскочил со стула. Но в его движениях уже не было прежней вальяжности. В воздухе пахло грозой, и этот запах был куда сильнее запаха мокрой псины.
Шуршание плотного полиэтилена в спальне прозвучало как звук взводимого затвора. Елена действовала быстро, без суеты, с пугающей механической точностью. Она открыла шкаф и, не снимая вешалок, сгребла в охапку дорогие рубашки Виктора, которые сама же гладила неделю назад. Ткань жалобно зашелестела, исчезая в черном зеве мусорного пакета. Следом полетели джинсы, свитеры, спортивные костюмы. Она не складывала вещи, она их утрамбовывала.
Виктор влетел в комнату, когда второй пакет был уже наполовину полон. В его руках всё еще была банка пива, пена с которой капала на пол.
— Ты чё творишь, ненормальная?! — заорал он, увидев, как его любимый кашемировый джемпер летит в кучу к грязным носкам. — А ну положила на место! Это денег стоит!
Елена даже не обернулась. Она подошла к комоду, рывком выдвинула ящик с нижним бельем и просто перевернула его над пакетом. Трусы, носки, майки посыпались дождем.
— Я же сказала, Витя. Я выношу мусор. Всё, что отравляет воздух в моем доме, должно быть на помойке.
— Какой дом?! Это наша квартира! — Виктор попытался схватить её за руку, но Елена резко увернулась, и он, потеряв равновесие, налетел плечом на шкаф. — Ты не имеешь права! Я полицию вызову!
— Вызывай, — спокойно кивнула она, переходя к полке с техникой. — Пусть приедут. Пусть посмотрят на собаку с перерезанной шеей. Пусть оформят протокол. Мне скрывать нечего. А вот тебе, Витя, придется объяснять, почему ты украл мое имущество и подверг его истязаниям.
Она взяла в руки игровую приставку — гордость Виктора, купленную на деньги, отложенные на ремонт кухни. Черный пластик блеснул в свете люстры.
— Не смей! — взвизгнул он, бросая банку на пол и кидаясь к ней. — Только попробуй! Я тебя урою!
Елена спокойно разжала пальцы. Приставка не упала на пол, она мягко шлепнулась поверх кучи одежды в пакете. Следом полетели джойстики, провода, наушники. Елена завязала узел на горловине мешка, затянув его с такой силой, что полиэтилен побелел от натяжения.
— Это не вещи, Витя, — сказала она, глядя ему в лицо сухими, ясными глазами. — Это декорации твоей жалкой жизни. Ты думал, что ты хозяин? Что можешь решать, кому жить в тепле, а кому гнить на цепи? Нет. Ты просто паразит. А паразитов травят.
Она подхватила два тяжелых пакета и потащила их в коридор. Виктор бежал следом, хватая её за рукава, пытаясь вырвать мешки, матерясь и угрожая. Он напоминал сейчас не мужчину, а капризного ребенка, у которого отбирают игрушки. Но Елена была непреклонна, как ледокол. Адреналин давал ей силы, о которых она не подозревала.
В прихожей она открыла входную дверь настежь. Холодный воздух с лестничной клетки ворвался в квартиру. Елена с размаху вышвырнула пакеты на бетонный пол подъезда. Они гулко ударились о стену, один порвался, и наружу вывалился рукав пиджака.
— Ты больная! Психопатка! — орал Виктор, выскакивая на площадку, чтобы собрать рассыпавшееся добро. — Да я на тебя в суд подам! Да ты у меня по миру пойдешь!
Елена молча взяла с обувной полки его кроссовки — те самые, в которых он ездил отвозить Рекса, — и швырнула их ему в спину. Следом полетела куртка.
— В суд? — переспросила она, стоя на пороге. — Валяй. А пока будешь искать адвоката, поищи себе новую конуру. Свежий воздух, Витя. Помнишь? Ты же так его любишь. Вот и наслаждайся.
— Ленка, открой! — Виктор, осознав, что происходит, бросил пакеты и рванулся назад к двери. В его глазах впервые появился настоящий страх. Он понял, что это не показательное выступление, не истерика с целью привлечь внимание. Это финал. — Мне идти некуда! Ночь на дворе! Ты не можешь меня выгнать!
— Собаке тоже было некуда идти, — ледяным тоном ответила Елена. — И там тоже была ночь. Но тебя это не остановило.
Она увидела, как его лицо исказилось злобой и отчаянием, как он набрал в грудь воздуха, чтобы выплеснуть на неё очередной поток проклятий. Но слушать это ей было уже неинтересно.
Елена захлопнула тяжелую металлическую дверь прямо перед его носом. Щелкнул замок. Затем второй. Затем ночная задвижка.
Снаружи раздался глухой удар — Виктор пнул дверь ногой. Потом еще один. Потом послышались вопли:
— Сука! Открой! Я дверь выломаю! Я тебе жизнь сломаю! Ты пожалеешь! Слышишь, тварь, ты пожалеешь!
Елена прислонилась спиной к холодному металлу двери и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле, руки мелко дрожали, но это была дрожь освобождения. Она достала телефон. На экране светилось одно непрочитанное сообщение от банка, но она открыла контакты и нашла номер, записанный как «Мастер по замкам круглосуточно». Нажала вызов.
— Алло? Да, мне нужно срочно сменить личинку замка. Прямо сейчас. Я заплачу тройной тариф. Жду.
Она сбросила вызов и сползла по двери на пол.
Из кухни, цокая когтями, осторожно выглянул Рекс. Он слышал крики, слышал удары в дверь и всё это время сидел под столом, дрожа от ужаса. Но теперь наступила тишина. Крики за дверью стихли — Виктор, видимо, понял бесполезность штурма и занялся спасением своих вещей, раскиданных по грязному подъезду.
Пёс подошел к хозяйке. Он хромал, его шея была перевязана, а шерсть всё еще пахла сыростью, но в его взгляде больше не было паники. Он опустил тяжелую голову Елене на колени и глубоко, протяжно вздохнул.
Елена запустила пальцы в его еще влажную шерсть, нащупала за ухом любимое место и почесала.
— Всё, Рекс, — тихо сказала она в пустоту коридора, где больше не пахло дешевым освежителем. — Мы одни. И знаешь что? Нам никогда не было так хорошо.
За дверью слышалось шуршание пакетов и удаляющиеся шаги человека, который за один день потерял всё, так и не поняв, что на самом деле у него ничего и не было, кроме чужого тепла, которое он так глупо разменял на лишний час сна…
