— Антон, ты не брал запасной аккумулятор с полки? Я точно помню, что ставила его на зарядку утром, перед выходом. — Ева стояла на коленях посреди гостиной, окруженная хаосом из проводов, карт памяти и объективов.
Она только что вернулась со встречи с организатором завтрашней свадьбы. Ноги гудели так, словно вместо кроссовок она весь день проходила в испанских сапогах инквизиции, а голова была забита таймингом: загс в двенадцать, банкет в пять, прогулка — если повезет с погодой — в парке у набережной. Ева потерла виски, чувствуя, как под кожей пульсирует усталость. Завтрашний заказ был не просто работой. Это были деньги, на которые они планировали закрыть долг за ремонт машины и, наконец, купить нормальный холодильник вместо того, что рычал по ночам, как раненый зверь.
Ответа с кухни не последовало. Был слышен только ритмичный стук ложки о тарелку и бубнеж какого-то стримера из динамика телефона. Антон ужинал.
Ева вздохнула и вернулась к своему ритуалу. Сбор техники перед съемкой — это священнодействие. Всё должно быть на своих местах, проверено, почищено и упаковано. Ошибка недопустима. Нельзя сказать невесте: «Ой, извините, у меня села батарейка на моменте надевания кольца». Это профессиональное самоубийство.
Она потянулась к главному кофру — черному, потертому, надежному, как швейцарский сейф. Там, в формованном поролоновом ложе, должна была лежать её «кормилица» — полнокадровая тушка с накрученным топовым зум-объективом. Ева взялась за ручку рюкзака, чтобы подтянуть его к себе, и рука дернулась вверх слишком резко.
Рюкзак был легким. Ненормально, пугающе легким.
Еву прошиб холодный пот. Это было физическое ощущение, мгновенный выброс адреналина, от которого во рту стало горько. Она дернула молнию, разрывая тишину комнаты резким звуком «ззз-ииип». Откинула крышку.
Пусто.
Черное бархатное нутро кофра зияло пустотой. Ни камеры. Ни объектива 24-70, который стоил как подержанная иномарка. Ни вспышки. Только сиротливо валяющаяся крышка от байонета и пара пакетиков с силикагелем.
Ева замерла. Она несколько секунд тупо смотрела в пустой отсек, моргая, надеясь, что это галлюцинация от переутомления. Может, она не выложила камеру после вчерашней предметной съемки? Нет, она точно помнит, как чистила матрицу вчера вечером. Она помнит этот вес, эту тяжесть в руках.
— Антон! — голос сорвался на визг, но она тут же взяла себя в руки. Истерика сейчас не поможет. — Антон, иди сюда! Срочно!
Стук ложки на кухне прекратился. Послышалось шарканье тапочек, и в дверном проеме появился муж. Он жевал, держа в одной руке кусок хлеба, а в другой — смартфон. Его лицо выражало смесь ленивого любопытства и легкого раздражения от того, что его оторвали от еды.
— Ну чего ты орешь? Соседи уже спят, наверное. Что случилось? Паука увидела?
Ева медленно поднялась с колен. Она указала дрожащим пальцем на распахнутый пустой рюкзак.
— Где техника? Где камера и основной объектив?
Антон проследил за её жестом, пережевал хлеб и пожал плечами. В его позе не было ни капли беспокойства. Он выглядел так, словно речь шла о пропавшей пачке сахара или пульте от телевизора.
— А, ты про фотик? Так его нет.
— Я вижу, что его нет, — Ева говорила очень тихо, стараясь, чтобы голос звучал твердо, хотя внутри всё сжалось в ледяной комок. — Я спрашиваю: где он? Нас обокрали? Ты носил его в ломбард? Что происходит, Антон?
Он хмыкнул, вытирая уголок рта тыльной стороной ладони, и оперся плечом о дверной косяк. Его спокойствие начинало пугать больше, чем сама пропажа.
— Да господи, чего ты сразу про ломбард? Какая ты все-таки нервная, Ева. Никто нас не грабил. Я Ваське дал погонять.
Мир вокруг Евы слегка качнулся. Она ухватилась за спинку дивана, чтобы не потерять равновесие. Смысл сказанного доходил до неё медленно, как сквозь вату.
— Ты дал… Васе? Мой рабочий инструмент? — она произносила слова по слогам, словно общаясь с иностранцем или умственно отсталым. — Васе? Который на прошлой неделе разбил экран телефона, потому что пытался открыть им пиво?
— Ну чего ты начинаешь? — Антон закатил глаза. — Вася нормальный парень. Они с мужиками поехали на рыбалку, на Волгу, на все выходные. Он попросил что-нибудь посерьезнее, чем телефон, пофоткать. Говорит, закаты там бешеные, щуки огромные, хочет, чтобы качество было, как в журналах. Ну я и дал. Чё ей дома лежать, пыль собирать?
Ева почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Антон, ты в своем уме? Это не мыльница. Это профессиональная техника. Комплект стоит двести тысяч рублей. Двести! Ты хоть понимаешь, что ты наделал? У меня завтра свадьба! Коммерческая съемка! Мне выезжать в десять утра!
— Ой, да ладно тебе нагнетать, — муж махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Вернет он твой фотик. Они сегодня ночью возвращаются, завтра утром занесет. Подумаешь, велика важность. Щелкнет пару раз щуку и отдаст. Ты вечно из всего трагедию делаешь. Трясешься над этой железякой, как над ребенком. Будь проще, Ева. Людям надо помогать, тем более друзьям.
Он развернулся, собираясь уйти обратно на кухню к своему остывающему ужину и видосикам, всем своим видом показывая, что разговор окончен и проблема высосана из пальца.
Ева стояла посреди комнаты, глядя ему в спину. В пустом кофре чернела дыра, которая сейчас казалась ей размером с её собственную жизнь. Завтрашний день, репутация, деньги, обязательства — всё это только что было перечеркнуто одним небрежным жестом её мужа. И самое страшное было не в том, что камеры нет. Самое страшное было в том, что Антон искренне не понимал, что он натворил.
Ева в два прыжка преодолела расстояние до кухни и встала в дверном проеме, преграждая Антону путь к столу. Её руки тряслись, но теперь не от страха, а от закипающей ярости, которая горячей волной поднималась от желудка к горлу.
— Стой, — сказала она. Голос был хриплым, чужим. — Ты сейчас берешь телефон, звонишь Васе и говоришь, чтобы он вез камеру сюда. Прямо сейчас. Даже если он спит, даже если он пьян, даже если он на другом конце области. Мне плевать. Пусть вызывает такси. Мне нужно проверить технику, зарядить аккумуляторы и отформатировать карты.
Антон тяжело вздохнул, опуская тарелку обратно на стол. На его лице появилось выражение скучающего мученика, которого заставляют делать уроки вместо игры в приставку.
— Ева, ну ты реально достала. Не буду я ему звонить. Они еще едут, наверное. Или спят. Что за паника? Привезет он твою цацку, никуда она не денется.
— Звони! — рявкнула Ева так, что вилка на столе звякнула. — Ты отдал мою вещь без спроса! Вещь, которая нас кормит! Если с ней хоть царапина…
Антон поморщился, потер переносицу и, наконец, неохотно достал телефон из кармана спортивных штанов.
— Да господи, истеричка… Ладно, сейчас наберу, успокойся только. А то на людей кидаться начнешь.
Он ткнул пальцем в экран, включил громкую связь и положил телефон на стол. Пошли гудки. Длинные, тягучие, раздражающие. Ева впилась взглядом в экран, словно могла силой мысли заставить Васю ответить.
На пятом гудке трубку сняли.
— Алло… Тоха? — голос Васи был заплетающимся, веселым и явно нетрезвым. На фоне слышался шум дороги и какой-то шансон.
— Здорово, Васек, — Антон постарался придать голосу беспечность, подмигивая Еве, мол, смотри, всё под контролем. — Ты где там? Тут жена моя кипишует, камеру свою требует. Вы же скоро будете? Закинешь?
В трубке повисла тишина. Шансон продолжал играть, колеса шуршали по асфальту, но Вася молчал. Это была плохая тишина. Липкая и тяжелая.
— Эм… Тох, слушай… — голос друга изменился. Из пьяно-веселого он стал пьяно-виноватым, с нотками детского испуга. — Тут такое дело… Неловко вышло, короче.
Ева почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она шагнула к столу, вцепившись в край столешницы так, что побелели костяшки пальцев.
— Что вышло? — Антон тоже перестал жевать, почувствовав неладное. — Вась, не томи.
— Ну, мы короче на лодке были… Щуку тянули, здоровую, килограмм на пять, отвечаю! Я хотел сфоткать, как Саня её подсаком берет. Встал на борт, ну, для ракурса, понимаешь? А Саня дернул, лодка качнулась… Ну и это…
— Что «это»? — прошептала Ева, наклоняясь к телефону.
— Ну булькнула она, Тох, — выпалил Вася скороговоркой. — Прям в воду. Там глубина метра три, ил, коряги. Мы ныряли, честное слово! Саня даже штаны порвал. Но не нашли. Течение сильное. Но фотки, наверное, классные были бы…
В кухне стало тихо. Слышно было только, как гудит холодильник и тикают настенные часы, отсчитывая секунды до взрыва. Антон тупо смотрел на телефон, потом перевел взгляд на Еву и выдавил кривую, виноватую улыбку.
— Ну… бывает, — сказал он, пожимая плечами. — Упала и упала. С кем не бывает? Техника — дело наживное.
Ева молчала. У неё перед глазами плыли красные круги. Двести тысяч рублей. Кредит, который она закрывала год, экономя на еде и одежде. Завтрашняя свадьба. Репутация, которую она строила пять лет. Клиенты, которые ждут. Всё это только что утонуло в какой-то мутной реке вместе с пьяным Васей и мифической щукой.
— Ты шутишь? — её голос звучал пугающе спокойно, как затишье перед ураганом. — Скажи мне, что это тупой розыгрыш.
— Да ладно тебе, Ев, — Антон махнул рукой, пытаясь вернуть себе уверенность. Он отключил звонок, не прощаясь с другом. — Ну утопил и утопил. Васек не специально же. Он парень простой, неловкий. Купим новую. Что ты убиваешься так, будто человек умер?
— На что? — спросила Ева. — На что мы купим новую? У нас на карте три тысячи рублей до аванса. Новая тушка стоит сто пятьдесят. Объектив — еще сотню. Ты где эти деньги возьмешь, Антон? Из воздуха?
— Ну кредит возьмем, — легкомысленно бросил он, снова потянувшись к вилке. — Или у родителей займем. Делов-то. Не истери, пожалуйста.
— Завтра свадьба, Антон. В десять утра.
— Ну возьми мой телефон! — он с энтузиазмом достал свой айфон и покрутил им перед её лицом. — Тут камера огонь! Три объектива, ночной режим, все дела. Пофоткаешь на него, потом фильтров накинешь — никто и не заметит разницы. Сейчас все фотографы — шарлатаны, на кнопку нажал и готово. Чего там уметь-то?
Ева смотрела на него и видела не мужа, а чужого, абсолютно незнакомого человека. Существо с другой планеты, где нет ответственности, где чужой труд ничего не стоит, где профессиональную технику можно заменить телефоном, а долг в четверть миллиона — это «мелочи жизни».
— Ты идиот, — сказала она четко, вкладывая в это слово всё презрение, которое скопилось в ней за эти минуты. — Ты клинический, безответственный идиот. Ты не просто утопил кусок пластика. Ты лишил нас дохода. Ты подставил меня перед людьми. Ты уничтожил мою работу.
Антон нахмурился, его благодушие начало испаряться. Ему не нравилось, когда его называли идиотом, особенно когда он сам чувствовал, что накосячил, но признавать это не хотел.
— Слышь, полегче на поворотах! — он стукнул ладонью по столу. — Я вообще-то поддержать пытаюсь. Ну случилось и случилось, что теперь, удавиться? Вася — мой друг. Я не буду с ним из-за железки ссориться. А ты ведешь себя как меркантильная стерва. Только о бабках и думаешь. «Доход», «клиенты»… А про то, что мужу неприятно, ты подумала? Мне теперь перед пацанами оправдываться, что у меня жена неадекватная?
Ева медленно отступила от стола. Внутри неё что-то щелкнуло и сломалось. Тонкая перегородка, которая удерживала её от безумия, рухнула. Она поняла, что разговоры закончились. Этот человек не понимал слов. Он понимал только силу.
Она развернулась и молча вышла из кухни.
— Эй, ты куда? Мы не договорили! — крикнул ей вслед Антон, но Ева уже не слушала. Она шла в коридор, туда, где в углу стоял гордость и радость Антона — чехол с его драгоценными снастями.
В коридоре пахло пылью и старой резиной — запах, который всегда исходил от угла, отведенного под «хобби» мужа. Ева остановилась перед жестким тубусом, обшитым дорогой кордурой. Это был не просто чехол, это был алтарь. Внутри покоился его драгоценный японский спиннинг, купленный полгода назад. Ева помнила тот день: Антон прыгал по квартире как пятилетний ребенок, которому подарили щенка, и бесконечно рассказывал про «модульность графита», «строй» и «чуйку в руку». Он сдувал с этой палки пылинки, протирал бархоткой кольца и угрожал страшными карами коту, если тот подойдет к тубусу ближе чем на метр.
Ева расстегнула молнию. Звук прозвучал в тишине квартиры как скрежет ножа по стеклу.
Антон появился в коридоре, всё еще держа в руке надкусанный кусок хлеба. Его лицо выражало крайнюю степень недоумения, смешанного с легкой опаской. Он пока не понимал, что происходит, но инстинкт самосохранения уже начал подавать сигналы тревоги.
— Ты чего там копаешься? — спросил он, настороженно наблюдая, как Ева извлекает из чехла черное, лакированное удилище. — Эй, положи на место. Это не швабра, это углепластик, он хрупкий.
Ева медленно повернулась к нему. В её руках блестела идеально сбалансированная, изящная «палка», стоившая почти пятьдесят тысяч рублей. Она держала её двумя руками, как самурайский меч, готовый к удару.
— Хрупкий, говоришь? — переспросила она. Её голос был ровным, лишенным каких-либо эмоций, и от этого становилось по-настоящему жутко. — То есть, эту вещь нужно беречь? Ценить? Не давать кому попало?
Антон перестал жевать. Хлеб выпал из его руки и шлепнулся на ламинат маслом вниз, но он даже не заметил. Его глаза расширились, зрачки сузились до точек. Он наконец-то понял.
— Ева, не дури, — он сделал осторожный шаг вперед, выставив руки перед собой, как переговорщик, идущий к террористу. — Положи спиннинг. Это Shimano, лимитированная серия. Ты хоть понимаешь, сколько я его искал?
— Понимаю, — кивнула она. — Прекрасно понимаю. Ты копил на него три месяца. Ты отказался от поездки на море, чтобы его купить. Ты любишь эту палку больше, чем меня, и уж точно больше, чем наше благополучие.
— При чем тут это?! — взвизгнул Антон, теряя самообладание. — Это вещь! Моя вещь! Не смей её трогать!
— Твоя вещь? — Ева усмехнулась, и эта улыбка была страшнее любого крика. — А моя камера была «общей»? Мой объектив был просто «железякой», которую можно утопить по пьяни и поржать? Ты сказал: «Ну упала и упала». Ты сказал: «Купим новую».
Она перехватила удилище поудобнее, уперла середину бланка в колено. Тонкий, звенящий карбон изогнулся дугой.
— Ева, нет! — заорал Антон, бросаясь к ней. — Не смей! Я убью тебя!
Он не успел.
Раздался сухой, отвратительный треск. Звук ломающегося дорогого композита был похож на выстрел мелкокалиберной винтовки. Ева резко дернула руками на себя, и элитный японский спиннинг превратился в две бесполезные палки, соединенные лишь жалкими лохмотьями волокон.
Антон застыл в полушаге от неё. Его лицо перекосило, рот открылся в беззвучном крике. Он смотрел на обломки в её руках так, словно она только что отрезала ему руку.
— Ты… ты… — он задыхался, не в силах подобрать слова. Его трясло. — Ты больная! Ты сумасшедшая! Это же деньги! Это же… Ты знаешь, сколько он стоит?! Пятьдесят тысяч! Ты только что сломала пятьдесят тысяч!
Ева швырнула обломки ему под ноги. Они с глухим стуком ударились о пол рядом с бутербродом.
— Всего лишь пятьдесят? — холодно спросила она, глядя на корчащегося от ярости мужа. — Какая мелочь. Возьми кредит, купишь новый. Или у мамы займи. Или вон, возьми ветку в парке, привяжи леску — никто и разницы не заметит. Рыбе же всё равно, на что клевать, правда? Сейчас все рыбаки — шарлатаны, закинул и сиди.
Антон поднял с пола обломок, сжимая его так, что костяшки побелели. В его глазах стояли слезы бешенства.
— Да пошла ты! — заорал он, брызгая слюной. — Сравнила! Это хобби! Это для души! А твоя камера — это просто работа! Расходник! Ты мне за это ответишь! Ты мне каждую копейку вернешь!
— Я верну? — Ева шагнула к нему вплотную, заставив его отшатнуться. От неё исходила такая волна ледяной решимости, что Антону стало тесно в собственном коридоре. — Ты ничего не перепутал?
Она набрала в грудь воздуха и выкрикнула ему в лицо то, что крутилось у неё в голове последние полчаса, чеканя каждое слово как приговор:
— Ты отдал мой профессиональный фотоаппарат своему другу на рыбалку, чтобы он пофоткал улов, и он его утопил! А теперь ты говоришь, что в этом нет ничего страшного?! Это мой инструмент заработка, который стоил двести тысяч! Ты лишил нашу семью дохода из-за своей тупости и безответственности! Вон отсюда! И пусть твой друг оплачивает тебе жилье, пока ты не вернешь мне полную стоимость камеры!
— Что?.. — Антон опешил от такого напора. Он привык, что Ева сглаживает углы, что она терпит, что она ищет компромиссы. Но перед ним стояла не его жена. Перед ним стоял враг.
— Ты глухой? — Ева схватила его куртку с вешалки и швырнула ему в лицо. Молния больно хлестнула Антона по щеке. — Вон отсюда! Прямо сейчас! В том, в чем стоишь!
— Ты не имеешь права! Это и моя квартира тоже! — попытался огрызнуться он, но в его голосе уже не было уверенности. Он видел её глаза. Там не было истерики, там был холодный расчет убийцы.
— Эта квартира съемная, — напомнила Ева жестко. — И договор аренды записан на меня. И плачу за неё последние полгода я, пока ты «ищешь себя» и покупаешь удочки. Так что юридически ты здесь — никто. Гость, который засиделся и начал бить посуду.
Она схватила с полки его ключи от машины и входной двери. Антон попытался их перехватить, но она оказалась быстрее.
— Уходи, Антон. Или я вышвырну твои вещи с балкона. А потом вызову хозяина квартиры и скажу, что ты тут устроил дебош. Тебе напомнить, как он относится к шуму?
Антон стоял, прижимая к груди сломанный спиннинг. В его голове не укладывалось, как уютный вечер с бутербродом и планами на завтрашнюю игру в «танки» мог превратиться в этот кошмар. Он потерял любимую игрушку, его выгоняют из дома, и, кажется, с него действительно требуют двести тысяч.
— Ты пожалеешь, — прошипел он, надевая куртку дрожащими руками. — Ты приползешь ко мне. Ты без мужика с голоду сдохнешь со своими картинками.
— Сдохну я или нет — это моя проблема, — отрезала Ева. Она распахнула входную дверь. — А твоя проблема сейчас — где найти двести штук и где ночевать. Вася, думаю, будет рад тебя видеть. Вы же друзья. Вот и разделите радость утраты.
— Стерва, — выплюнул он и шагнул на лестничную площадку, громко топая, как обиженный подросток.
— Жду деньги на карту до конца недели, — сказала Ева ему в спину. — Иначе я продам твой компьютер и приставку. И поверь мне, я сделаю это с большим удовольствием.
— Только тронь! — взвизгнул он уже с лестницы, но Ева не стала слушать.
Она с силой захлопнула дверь, отрезая его крики, его запах и его глупость от своего дома. Замок щелкнул дважды, ставя точку в этом безумном вечере. Но финал был еще впереди. Ева знала, что просто так он не исчезнет.
Ева прижалась спиной к холодному металлу входной двери, слушая, как шаги Антона затихают где-то внизу. Сердце колотилось не от страха, а от той злой, холодной решимости, которая приходит, когда терять уже нечего. В голове, вместо паники, включился калькулятор. Цифры мелькали перед глазами, складываясь в страшную сумму, которую ей предстояло возместить клиентам, если завтрашняя съемка сорвется. Но сейчас времени на рефлексию не было.
Она оттолкнулась от двери и пошла в спальню. Движения были четкими, рублеными, как у робота. Из кладовки был извлечен рулон плотных, черных мешков для строительного мусора. Символично. Именно так она сейчас воспринимала всё, что связывало её с этим человеком — как строительный мусор, который нужно вынести, чтобы начать ремонт в собственной жизни.
Ева распахнула створки шкафа. Половина Антона была забита худи, джинсами и футболками с дурацкими принтами. Она не стала ничего складывать. Она просто сгребала вещи охапками, вместе с вешалками, и трамбовала их в черное полиэтиленовое нутро. Ткань трещала, вешалки цеплялись друг за друга, но Ева методично наполняла мешок за мешком. Внутри не было ни жалости, ни ностальгии. Когда ей в руки попалась их свадебная фотография в рамке, стоявшая на полке, она на секунду замерла. На фото они улыбались, счастливые и глупые. Ева помнила тот день: Антон тогда забыл кольца дома, и им пришлось возвращаться. Уже тогда это был звоночек, который она предпочла не услышать за звоном бокалов. Рамка полетела в мешок следом за грязными носками. Стекло глухо хрустнуло.
Закончив с одеждой, Ева вышла в гостиную. Там, на компьютерном столе, переливаясь RGB-подсветкой, стоял его игровой ПК. «Зверь», как называл его Антон. Видеокарта последнего поколения, изогнутый монитор, механическая клавиатура. Всё это было куплено с её премий, под его нытье о том, что «старый комп не тянет стримы».
Ева подошла к столу и выдернула шнур питания из розетки. Системный блок погас, вентиляторы жалобно взвыли и остановились.
— Это будет залог, — сказала она вслух, обращаясь к пустоте квартиры.
Она знала, что этот компьютер стоит около ста пятидесяти тысяч. Плюс игровая приставка под телевизором — еще сорок. Это почти покрывало стоимость утопленной камеры. Почти. Моральный ущерб и потерянный заказ стоили дороже, но для начала сойдет.
В дверь начали тарабанить. Сначала кулаком, потом, судя по звуку, ногой.
— Ева! Открой! Я ключи от тачки забыл в куртке! — голос Антона был приглушенным, но полным той самой обиженной злобы, которая свойственна людям, пойманным за руку, но не желающим признавать вину. — Открывай, сука, или я дверь вынесу!
Ева усмехнулась. Вынесет он. Человек, который тяжелее мышки ничего в руках не держал.
Она подтащила три набитых мешка к порогу. Взяла с тумбочки его ключи от машины — старого, вечно ломающегося «Форда», ремонт которого тоже лежал на её плечах. Подошла к двери.
— Отойди от двери, — громко сказала она.
— Ты че, попутала? — заорал Антон. — Открывай давай! Я сейчас полицию вызову, скажу, что ты меня ограбила!
— Вызывай, — ответила Ева, поворачивая замок. — Расскажешь им заодно, как ты уничтожил имущество на двести кусков. И как ты здесь не прописан.
Она резко распахнула дверь. Антон стоял на площадке, красный, взъерошенный, готовый ринуться внутрь. Но Ева с силой пихнула первый мешок ему в ноги. Он споткнулся и отшатнулся к перилам. Следом вылетел второй мешок. И третий.
— Это твои шмотки, — сказала Ева, глядя на него сверху вниз. — Забирай.
Антон растерянно смотрел на гору мусорных пакетов у своих ног. Потом поднял взгляд на жену, пытаясь заглянуть ей за плечо, в глубину квартиры.
— А комп? — спросил он жалко. — Там мои сейвы. Там аккаунт рабочий. Отдай комп, и мы в расчете.
— В расчете? — Ева рассмеялась, и этот смех эхом отразился от бетонных стен подъезда. — Ты считать разучился? Камера — двести тысяч. Объектив — сто. Моя сорванная съемка — еще полтинник. Твой компьютер остаётся у меня до тех пор, пока я не увижу полную сумму на столе. И приставку я тоже конфискую. Считай это обеспечительным платежом.
— Ты не имеешь права! Это воровство! — взвизгнул Антон, пытаясь прорваться мимо неё.
Ева с силой толкнула его в грудь обеими руками. Он не ожидал такого отпора и отлетел к противоположной стене, ударившись плечом о почтовые ящики.
— Воровство — это красть мое время и мою жизнь! — рявкнула она так, что на этаже выше хлопнула чья-то дверь. — Ключи от машины хочешь?
Она подняла руку, показывая брелок. Глаза Антона загорелись надеждой.
— Дай сюда!
Ева размахнулась и швырнула ключи в пролет между лестничными маршами. Они звонко ударились о перила и полетели вниз, на первый этаж, звеня на каждой ступеньке.
— Ищи, — бросила она. — Может, найдешь раньше, чем бомжи сдадут их на металлолом. А теперь слушай меня внимательно, Антон. Если ты еще раз подойдешь к этой двери, если ты позвонишь мне или напишешь что-то кроме «я перевел деньги», я продам твой компьютер по запчастям на Авито. Я напишу заявление твоему начальнику о том, что ты воруешь на работе. Я превращу твою жизнь в такой же ад, в какой ты превратил мой завтрашний день.
— Ты… ты чудовище, — прошептал Антон, глядя на неё с неподдельным ужасом. Он впервые видел её такой. Не удобной, не понимающей, не прощающей.
— Нет, дорогой, — Ева взялась за ручку двери. — Я просто фотограф, у которого ты отобрал камеру. А теперь иди к Васе. Пусть он тебя кормит, поит и фотографирует. Щук у него нет, зато есть такой же идиот-друг, как и он сам.
Она захлопнула дверь перед его носом. Снова щелкнули замки — один, второй, ночная задвижка.
Ева постояла секунду, прислушиваясь. За дверью было тихо. Потом послышался шорох пакетов, матерная брань и удаляющиеся шаги. Он ушел.
Тишина в квартире была оглушительной. Ева медленно сползла по двери на пол. Ноги дрожали, адреналин уходил, оставляя после себя пустоту. Она обвела взглядом прихожую. Пустой угол без удочек. Пустая вешалка. И пустой кофр на полу.
Слез не было. Была только чудовищная усталость и понимание, что ей предстоит бессонная ночь. Нужно искать технику в аренду. Нужно писать друзьям-фотографам. Нужно спасать завтрашний день.
Ева достала телефон, открыла список контактов и набрала номер знакомого из проката техники.
— Алло, Дима? Прости, что поздно. Это Ева. У меня ЧП. Мне нужен полный кадр и 24-70 на завтра. Да, срочно. Плачу двойной тариф.
Она говорила деловым, сухим тоном, поднимаясь с пола. Жизнь продолжалась. Мусор вынесли, помещение проветривается. А за камеру он заплатит. До последней копейки…
