— Ты опять потратил все деньги на свои игры? Максим, я не буду платить за квартиру одна! Либо ты завтра же продаёшь этот свой компьютер к чёртовой матери, либо я просто съеду, а ты будешь объясняться с хозяином квартиры, почему у тебя нет денег!
Крик Кристины, острый и тонкий, как игла, пронзил уютную тишину вечера. Он ударился о стены маленькой съёмной однушки и завяз в ворохе проводов, окружавших компьютерный стол. Максим даже не повернулся. Он сидел спиной к ней, к её ярости, к реальности, в которой до зарплаты оставалось две недели, а в общем кошельке — жалкая, помятая пятитысячная купюра. Всё его внимание, вся его сущность была поглощена чёрным матовым бруском, который он с почти религиозным трепетом извлекал из антистатического пакета. Пятьдесят тысяч рублей. Новая видеокарта. Его пропуск в мир, где он был кем-то значимым.
— Крис, перестань, — он отмахнулся, не отрывая взгляда от драгоценности в своих руках. Голос его был снисходительным, как у взрослого, который объясняет ребёнку, почему нельзя есть песок. — Это не игры. Это инвестиция. В киберспорт. Ты же знаешь, я стримлю. Это вложение в будущее, в наш общий бюджет, если хочешь.
«В наш общий бюджет». Эта фраза, произнесённая с такой лёгкостью, стала для Кристины последней каплей. Ярость не испарилась, она кристаллизовалась. Горячая, бурлящая лава внутри неё вдруг застыла, превратившись в холодный, острый осколок обсидиана. Она замолчала. Не потому что сдалась. А потому что поняла, что слова здесь — бесполезный инструмент. Спорить с ним было всё равно что пытаться докричаться до человека под водой. Он слышал лишь искажённые булькающие звуки, которые мешали ему наслаждаться его миром. Она больше не будет кричать.
Она молча наблюдала, как он, словно хирург перед сложнейшей операцией, склонился над открытым системным блоком. Его движения были точными и нежными. Он сдул невидимую пылинку с разъёма, протёр контакты специальной салфеткой. В его глазах плескался такой восторг, такое неподдельное счастье, какого она не видела в них уже очень давно. Он устанавливал в стальной корпус не просто кусок пластика и текстолита. Он вживлял новое сердце в свою цифровую вселенную.
Кристина тихо, чтобы не нарушить эту священную церемонию, прошла в прихожую. На полке, где лежали ключи и всякая мелочь, она нашла то, что искала. Личные документы каждого. Под ними — сложенная вчетверо папка с договором аренды, в котором были прописаны их оба. Она сунула документы в свою сумку, накинула куртку и беззвучно выскользнула за дверь. Он даже не заметил. Весь его мир сейчас гудел вентиляторами охлаждения и предвкушал невиданную доселе частоту кадров.
Она вернулась через полтора часа. В квартире пахло озоном и лёгкой горечью сгоревших надежд Максима. Он больше не сидел у компьютера. Он метался по комнате, как тигр в клетке. Он то проверял роутер, перезагружая его в десятый раз, то лез под стол, дёргая сетевой кабель, то снова садился за стол и отчаянно кликал по значку «устранение неполадок». Лицо его было растерянным и злым. Его новый, всемогущий бог оказался капризным и не хотел являть свою мощь.
— Не пытайся, — голос Кристины прозвучал в комнате неожиданно громко и ровно.
Максим вздрогнул и обернулся. Она стояла в дверях, снимая куртку. В её руках не было пакетов с продуктами. Только один лист бумаги. Она прошла к столу и бросила его рядом с клавиатурой. Это был новый договор.
— Я расторгла наш контракт с провайдером. И заключила новый. На себя. Тариф — самый дешёвый. Хватит, чтобы проверить рабочую почту и посмотреть сериал. Пароль от Wi-Fi я тебе, разумеется, не скажу.
Он смотрел то на неё, то на бесполезный теперь договор, и его лицо медленно вытягивалось. Он начал понимать. Новая видеокарта, его «инвестиция» стоимостью в десять месячных оплат интернета, превратилась в мёртвый груз. В красивый, дорогой кирпич внутри его системного блока.
— Ты… ты шутишь? — его голос был полон недоверия. — Нисколько, — она села в кресло напротив, её взгляд был холодным и прямым. — Хочешь играть — иди в компьютерный клуб. И плати за это сам. А лучше иди ищи вторую работу. Потому что аренда квартиры, как ты помнишь, через две недели. И я свою часть внесу. А ты — как знаешь. Можешь попробовать заплатить хозяину своей новой видеокартой.
Первые несколько секунд Максим просто смотрел на неё, переводя взгляд с её спокойного лица на синюю печать в углу нового договора. Его мозг, привыкший к определённому алгоритму их ссор — крик, ответный крик, хлопок дверью, примирение — не мог обработать этот холодный, тактический ход. В нём не было эмоций. Это была не ссора. Это была диверсия.
— Ты с ума сошла? — он наконец обрёл дар речи, но голос его прозвучал глухо, без привычной уверенности. — Это же глупо, Кристина. Мы живём вместе. Ты сейчас серьёзно будешь прятать от меня пароль от вайфая, как ребёнок?
— Я буду делать то, что считаю нужным для сохранения своего финансового и душевного равновесия, — она поправила подушку в кресле, устраиваясь поудобнее. Её спокойствие было невыносимым. Оно обесценивало его гнев, превращая его в бессмысленное шипение. — Ты сделал свой выбор, когда купил эту железку. Счёл, что твой досуг важнее наших общих обязательств. Я сделала свой. Теперь у каждого из нас своя зона ответственности. Моя — оплаченная квартира и работающий интернет для моих нужд. Твоя — бесполезный кусок пластика за пятьдесят тысяч и проблема, как прожить две недели на пять тысяч рублей.
Он вскочил. Ему хотелось кричать, хотелось опрокинуть стол, схватить этот проклятый системный блок и вышвырнуть его в окно. Но он понимал, что это именно та реакция, которую она от него ждёт. Он видел это в её чуть прищуренных глазах. Она ждала, что он покажет свою слабость, свою ярость, и тогда она окончательно утвердится в своей правоте. И он не дал ей этого удовольствия. Он сделал глубокий вдох и заставил себя сесть обратно. Если она начала войну, он примет её правила.
— Хорошо, — сказал он, растягивая губы в ухмылке, которая совсем не шла его злому лицу. — Я понял. Зоны ответственности. Отлично.
Следующие два дня квартира превратилась в поле битвы, на котором не прозвучало ни одного выстрела. Максим начал ответное наступление. Он демонстративно и методично превращал гостиную, их единственное общее пространство, в свою личную берлогу. Он перетащил своё огромное игровое кресло на середину комнаты, развернув его к телевизору, который теперь был подключен к его игровой приставке. Рядом с креслом он поставил маленький журнальный столик, который быстро покрылся липкими кругами от банок с энергетиками, крошками от чипсов и грязными тарелками, которые он принципиально не уносил на кухню. Вечерами он играл, врубив звук на полную громкость, наполняя квартиру рёвом виртуальных моторов и автоматными очередями. Он спал здесь же, на диване, не убирая постель. Это была его территория. Его крепость хаоса, построенная назло её идеальному порядку. Он ждал. Ждал, когда её тошный педантизм не выдержит, когда она придёт к нему с переговорами, умоляя навести порядок в обмен на заветный пароль.
Но Кристина не реагировала. Она обходила его островок анархии по широкой дуге, словно это было ядовитое болото. Она молча проходила на кухню, готовила еду только для себя, мыла за собой одну тарелку и одну вилку, и уходила в спальню. Она не просила сделать потише. Она не морщилась при виде грязной посуды. Она просто перестала его замечать. Его демонстрация силы, его попытка сделать её жизнь невыносимой, уходила в пустоту. Он был призраком в собственной квартире, а его шумный бунт — лишь фоном для её спокойной, упорядоченной жизни, которая теперь целиком протекала за дверью спальни.
На третий день, вернувшись из магазина с пакетом еды на одного, он столкнулся с последней линией обороны. Он подошёл к двери спальни, чтобы взять чистую футболку, и по привычке нажал на ручку. Дверь не поддалась. Он нажал сильнее. Ручка двигалась, но замок внутри держал мёртвой хваткой. Он недоверчиво опустил взгляд. Там, где раньше был лишь простой язычок замка, теперь красовалась блестящая металлическая личинка. Новая. Врезная. Он сунул руку в карман, достал свои ключи. Его ключ от квартиры, конечно же, не подошёл.
Он замер, глядя на эту блестящую, чужеродную деталь на знакомой двери. Это был не просто замок. Это был пограничный столб. Стена, возведённая прямо посреди их мира. Она не просто отключила его от сети. Она физически отрезала его от их общего прошлого, от их кровати, от его собственных вещей. Теперь у него не было даже чистого белья. Только его грязный диван в центре замусоренной гостиной и мёртвый компьютер, в котором бесполезно светилась его «инвестиция». Он медленно повернулся и посмотрел на свою берлогу. Теперь это была не крепость. Это был загон. И он понял, что второй раунд он тоже проиграл.
Неделя превратилась в тягучее, вязкое болото. Максим, изгнанный в гостиную, существовал в пространстве, которое сам же и отравил. Его бунт обернулся против него. Запах несвежей еды и дешёвых энергетиков въелся в обивку дивана, на котором он спал. Спина ломило от неудобной позы, а глаза постоянно краснели от недосыпа и многочасового бессмысленного вглядывания в экран телевизора. Его могучий компьютерный блок стоял на полу молчаливым, тёмным мавзолеем. Иногда, в полной тишине, он слышал, как внутри тихо щёлкает остывающий металл. Этот звук был хуже любого упрёка. Он был напоминанием о пятидесяти тысячах, замурованных в этом саркофаге, о его силе, которая оказалась бесполезной без ключа от другого мира — мира, который Кристина у него отняла.
Она же, казалось, расцвела в этих условиях. Каждое утро он слышал, как за запертой дверью спальни щелкает кофемашина, как она спокойно собирается, выходит из своей цитадели свежая, отдохнувшая, и уходит на работу, не бросив в его сторону ни единого взгляда. Вечером она возвращалась, и её маршрут был выверен до миллиметра: прихожая, кухня, ванная, спальня. Дверь закрывалась на ключ. Она создала себе идеальный мир в одной комнате, полностью ампутировав ту его часть, что была поражена гангреной.
На восьмой день Максим сломался. Не с криком, не с истерикой. Он сломался тихо и методично, как и действовала она. Он сидел на краю дивана, глядя на жирное пятно на журнальном столике, и понял, что его тактика истощения работает только против него самого. Он проигрывал. Проигрывал вчистую. Ждать, что она не выдержит, было бессмысленно. Она уже выдержала. Теперь нужно было менять стратегию. Если она не реагирует на агрессию, возможно, она отреагирует на капитуляцию. На жертву.
Вечером, когда она вышла из ванной, он ждал её в коридоре. Он выглядел жалко и понимал это. Небритый, в несвежей футболке. Но он постарался придать своему голосу оттенок трагической решимости.
— Я продам его.
Кристина остановилась, держа в руках полотенце. Она не спросила «что?». Она всё поняла.
— Ты была права, — продолжил он, глядя куда-то ей за плечо, на стену. — Это была глупость. Нужно платить за квартиру. Я выставлю компьютер на продажу сегодня же. Все деньги, что выручу, пойдут на аренду и продукты.
Он ждал. Ждал чего угодно: удивления, проблеска жалости в её глазах, может быть, даже слова «не надо». Он приносил в жертву самое дорогое, что у него было, и рассчитывал хотя бы на признание этого жеста. Он хотел, чтобы она увидела в нём не упрямого мальчишку, а мужчину, который признал свою ошибку и готов её исправить самым болезненным для себя способом.
Кристина молча смотрела на него несколько секунд. Её лицо было абсолютно непроницаемым. Затем она кивнула.
— Хорошая мысль.
И всё. Никаких эмоций. Никакой оценки его «жертвы». Просто сухое, деловое одобрение. Словно он предложил вынести мусор. Она обошла его и скрылась за дверью спальни. Щелчок замка прозвучал как удар молотка по гвоздю, вбиваемому в крышку его гроба.
Его план рухнул, не успев начаться. Он хотел разыграть драму, а его низвели до бытовой рутины. Но отступать было поздно. Он сам загнал себя в этот угол. Скрипя зубами, он достал телефон и начал фотографировать свой системный блок. Каждый щелчок затвора отдавался болью. Вот она, его гордость, его мощь, превращается в набор JPEG-файлов для сайта объявлений. Он подробно описал каждую деталь: модель процессора, объём оперативной памяти, и, конечно, её — флагманскую видеокарту, ради которой всё и началось. Он поставил цену, чуть ниже рыночной, чтобы продать быстрее. Чтобы закончить эту пытку.
Он не спал всю ночь, обновляя страницу. Утром пришло первое сообщение. Потом второе. Днём ему позвонили. Мужской, уверенный голос задавал уточняющие вопросы и не торговался. Они договорились встретиться завтра вечером.
— Я договорился, — сказал он Кристине, когда она вернулась с работы. Он стоял у порога её комнаты, как проситель. — Завтра в семь приедет покупатель.
Она посмотрела на него так, будто только сейчас вспомнила об их утреннем разговоре.
— Отлично, — сказала она. — Постарайся только не разводить беспорядок в гостиной, когда будешь ему всё показывать.
Она закрыла дверь. Максим остался стоять в коридоре, оглушённый её ледяным спокойствием. Он сам запустил этот механизм, но теперь с ужасом чувствовал, что его неумолимо затягивает в шестерёнки. Он хотел вызвать в ней жалость, а вместо этого просто назначил дату и время собственной казни.
Весь следующий день Максим готовился к экзекуции. Он не просто ждал, он совершал ритуал. Он методично убирал свою «берлогу» в гостиной. Собрал в мусорный пакет банки из-под энергетиков, смёл со стола крошки, протёр липкие круги, оставленные стаканами. Он действовал как человек, который заметает следы преступления, только преступником и жертвой был он сам. Его маленький бунт, его жалкая попытка отвоевать территорию, теперь выглядела как куча мусора, которую нужно убрать перед приходом гостей. Гостей, которые придут забрать часть его души. Когда гостиная приобрела вид нейтральной, безжизненной комнаты, он принялся за компьютер. Он сдул с него пыль, протёр корпус влажной салфеткой до блеска. Он делал это с отстранённой аккуратностью патологоанатома, готовящего тело. Внутри всё было пусто. Ни злости, ни сожаления. Только глухая, тяжёлая усталость.
Ровно в семь раздался звонок в дверь. Максим открыл. На пороге стоял мужчина лет тридцати пяти, с живыми, любопытными глазами. Игорь. Покупатель.
— Добрый вечер. Я по поводу компьютера, — сказал он с дружелюбной улыбкой.
В этот момент из спальни вышла Кристина. Она была одета в простое домашнее платье, но держалась так, словно принимала важную делегацию.
— Добрый вечер, проходите, — сказала она ровным, гостеприимным тоном, который совершенно не вязался с атмосферой последних дней.
Максим провёл Игоря в гостиную. Тот с уважением оглядел системный блок. Максим включил его. На экране загорелась яркая заставка. Он запустил пару тестов, чтобы продемонстрировать производительность. Цифры на экране были впечатляющими.
— Да, машина — зверь, — с уважением произнёс Игорь, глядя на показатели видеокарты.
«Зверь, запертый в клетке», — подумал Максим, чувствуя, как внутри что-то тупо ноет. Он молча кивнул. Кристина наблюдала за всем этим со стороны, прислонившись к дверному косяку. Она не вмешивалась, просто смотрела. Её присутствие делало эту сцену ещё более сюрреалистичной.
Они ударили по рукам. Игорь достал из рюкзака пачку денег. Максим начал процедуру демонтажа. Он отключал провода один за другим. Каждый щелчок коннектора, выходящего из гнезда, звучал как окончательный разрыв. Он бережно упаковал системный блок в коробку, которую заранее приготовил. Игорь отсчитал шестьдесят пять тысяч рублей. Крупные, хрустящие купюры легли на стол. На мгновение Максим почувствовал что-то вроде облегчения. Вот они. Деньги. Решение проблемы. Он выполнил свою часть сделки. Он пожертвовал своей страстью ради их общего блага. Он поднял глаза на Кристину, ожидая хоть какого-то знака.
Игорь уже поднимал коробку, собираясь уходить.
— Извините, можно вас на секунду задержать? — Голос Кристины прозвучал тихо, но заставил обоих мужчин замереть.
Она подошла к столу. Её взгляд был направлен не на покупателя, а на Максима.
— Отлично, — сказала она, кивнув на деньги в его руке. — А теперь верни мне мой долг.
Максим моргнул. Он не понял.
— Какой долг? Кристина, мы же договорились… Это на квартиру, на…
— Нет, — перебила она его холодно и чётко, не повышая голоса. Её слова падали в тишину комнаты, как ледяные камни. — Ты потратил пятьдесят тысяч, которые были предназначены для другого. Ты взял их из нашего общего бюджета без моего согласия. Я расценила это как заём. Ты взял у меня в долг. Сейчас ты продал своё личное имущество. Совершенно логично, что из вырученных денег ты в первую очередь гасишь свой личный долг передо мной.
Игорь застыл с коробкой в руках, его лицо выражало крайнюю степень неловкости. Он стал невольным свидетелем чего-то личного и жестокого. Он смотрел то на Максима, то на Кристину, явно желая испариться.
Унижение накрыло Максима горячей, удушающей волной. Она сделала это при постороннем. Она не просто победила, она растоптала его на глазах у другого мужчины, который только что с уважением говорил о его «звере». Спорить было бессмысленно. Любое слово, любой протест только усугубил бы его позор. Он молча, дрожащими пальцами, отсчитал от пачки десять пятитысячных купюр. Десять кусков его проданной гордости. Он протянул их ей.
Кристина взяла деньги, спокойно пересчитала и убрала в карман джинсов.
— Спасибо, — сказала она так, будто он просто вернул ей забытую мелочь. Затем она повернулась к ошарашенному Игорю. — Простите за задержку. Всего доброго.
Игорь что-то пробормотал в ответ, подхватил коробку и практически выбежал из квартиры. Дверь за ним захлопнулась.
Максим остался стоять посреди комнаты. В руке у него было пятнадцать тысяч. На полу — пустое место, где только что стоял его мир. В душе — выжженная пустыня. Он проиграл всё.
Кристина подошла к журнальному столику. Она достала из кармана маленький металлический ключ и спокойно положила его на столешницу. Ключ от спальни. Она ничего не сказала. Ей и не нужно было. Этот жест был красноречивее любых слов. Он означал: «Война окончена. Ты безоружен. Можешь возвращаться. Пленный»…
