— Глуши. Немедленно глуши этот трактор, пока у всего дома стекла не вылетели, — Оксана говорила спокойно, но в её голосе звенел металл, который был куда тверже прогнившего кузова, стоявшего перед ней.
Роман сидел за рулем, вцепившись в какой-то нелепый, глубокий спортивный руль, обшитый потертой замшей. На лице его блуждала идиотская, абсолютно счастливая улыбка человека, который только что выиграл в лотерею миллион долларов, не подозревая, что билет фальшивый. Он газанул, и двор многоэтажки наполнился ревом, напоминающим предсмертный хрип раненого буйвола. Из огромной выхлопной трубы, похожей на жерло корабельной пушки, вырвалось облако сизого, вонючего дыма, моментально окутавшее детскую площадку запахом несгоревшего бензина и дешевого масла.
— Ксюха, ты просто послушай! — заорал он, перекрикивая рычание мотора. — Это же музыка! Прямоток! Тут банка японская стоит, фирменная, она одна как половина твоей зарплаты весит! Это не машина, это зверь!
Оксана медленно обошла «зверя» по кругу. Зрелище было жалким и пугающим одновременно. Еще утром на этом месте стоял их белый, трехлетний кроссовер — скучный, надежный, с исправным кондиционером и полным набором подушек безопасности. Теперь здесь, распластавшись на асфальте днищем, стояло нечто разноцветное. Капот был черным матовым, левое крыло — зеленым, а остальной кузов покрывала такая густая сеть «рыжиков» и ржавчины, что казалось, краска держится только на честном слове и грязи.
— Рома, — Оксана остановилась у водительской двери, стараясь не наступать в масляную лужу, которая уже начала натекать под двигателем. — Где наша машина? Где документы на кроссовер? И что это за помойка, которую ты приволок к нашему подъезду?
Роман наконец заглушил двигатель. Наступившая тишина показалась неестественно звонкой, хотя в ушах у Оксаны все еще стоял гул. Он вывалился из салона — именно вывалился, потому что машина была занижена настолько, что сиденье находилось где-то на уровне бордюра.
— Не называй её помойкой, — обиженно буркнул он, любовно похлопывая крышу, отчего с водостока посыпалась труха. — Это Марк. Самурай. Легенда девяностых! Я махнул ключ в ключ. Представляешь, пацан даже доплату не попросил! Он просто не шарит, что у него в руках было. Это же база под корч! Я давно мечтал. Будем с пацанами на парковке гипермаркета пятаки крутить, зимой вообще сказка будет. Это задний привод, Ксюша! Это свобода!
Оксана смотрела на мужа как на пациента психиатрической клиники, сбежавшего во время процедуры лоботомии. Ей было тридцать два, ему — тридцать четыре. Но сейчас перед ней стоял подросток пубертатного периода, который променял семейный актив стоимостью в два миллиона на кучу металлолома по цене металлоприемки.
— Ты обменял ликвидный автомобиль на это? — она ткнула пальцем в передний бампер, который держался на пластиковых стяжках, крест-накрест прошивающих треснувший пластик. — Рома, у нас ипотека. У нас двое детей. Артему в школу в этом году. На чем ты собрался возить их? На этой «свободе»?
— Да ты не понимаешь! — отмахнулся он, доставая сигарету. — Это стиль такой, «боевая классика», «мисл». Стяжки — это дрифт-стич, это круто! А кроссовер твой — это скука смертная. Кредитопомойка для офисного планктона. А тут душа есть! Я её подшаманю, вложу немного, она валить будет так, что все закачаются. Это инвестиция! Такие тачки только дорожают!
Оксана подошла ближе и дернула ручку задней двери. Дверь со скрежетом, напоминающим стон грешника, открылась и провисла на петлях сантиметров на десять вниз. Салон встретил её запахом старых носков, табака и какой-то сладковатой химии. Но самое страшное было внизу.
Она посмотрела под ноги пассажирского сиденья. Коврика там не было. Обивки тоже. Сквозь огромную, с рваными краями дыру в металле она отчетливо видела серый асфальт двора и окурок, валяющийся на земле.
— Рома… — прошептала она, чувствуя, как внутри закипает ледяная ярость.
— Что? — он подошел, гордо затягиваясь. — Ну да, полы надо подварить немного, я знаю. Это мелочи, сварщик знакомый в гаражах за ящик пива сделает. Главное — мотор! Движок — огонь, масло почти не жрет… ну, если не наваливать.
Она подняла на него глаза. В них не было ни слез, ни мольбы. Только сухой расчет хищника, который видит перед собой добычу.
— Ты обменял нашу надежную семейную иномарку на этот гнилой конструктор девяностых годов, потому что тебе захотелось погонять боком? Рома, у этой машины нет пола! Ты собираешься возить в этом гробу на колесах наших детей?
Она в ужасе кричала на мужа, разглядывая дыры в кузове спортивного болида пока муж с гордостью газовал пуская черный дым.
Роман поморщился, словно от зубной боли.
— Не кричи, истеричка. Какой ужас? Какой гроб? Это каркас безопасности, по сути! Металл тогда делали толстый, не то что сейчас из фольги лепят. А дырки… это вентиляция. И вообще, это облегчение кузова, для развесовки полезно. Ты просто баба, тебе не понять технической эстетики.
— Эстетики? — переспросила Оксана, захлопывая провисшую дверь с такой силой, что с потолка салона отвалился кусок обшивки. — Рома, ты не купил машину. Ты купил диагноз. И этот диагноз — полная, клиническая безответственность.
— Ой, всё, началось! — Роман закатил глаза. — Я мужик, я захотел — я сделал. Имею право на хобби. Я же не пропил эти деньги, я вещь взял!
— Вещь? — Оксана пнула колесо, и диск, крашенный из баллончика в кислотно-розовый цвет, отозвался глухим звуком. — Ты украл у своих детей безопасность. Ты украл у нас комфорт. И сейчас ты мне расскажешь, как именно ты собираешься это исправлять, пока я не начала действовать по-своему.
— Ничего я исправлять не буду! — Роман снова плюхнулся на водительское сиденье, которое жалобно скрипнуло. — Нравится тебе или нет, но это теперь наша тачка. Привыкай к стилю, мать. Садись, прокачу с ветерком, поймешь, что такое настоящий драйв!
Он снова повернул ключ. Стартер натужно завыл, двигатель чихнул, выплюнул порцию сажи и снова заревел, заставляя вибрировать стекла на первом этаже. Роман нажал на газ, и машина дернулась, словно эпилептик, едва не зацепив бордюр. Он смотрел на жену с вызовом, уверенный в своей правоте повелителя асфальта, совершенно не замечая, что Оксана уже не смотрит на машину. Она смотрела на его руки, лежащие на руле. И в её голове зрел план, такой же жесткий и бескомпромиссный, как тот кусок арматуры, который торчал из порога этой «легенды».
Оксана решительно дернула ручку передней пассажирской двери. Та поддалась не сразу, словно сопротивляясь вторжению здравого смысла в этот храм безумия, но затем с противным щелчком распахнулась. В нос ударила новая волна запахов: смесь дешевого ароматизатора «Елочка», въевшегося в металл табачного дыма и, что самое страшное, сырости.
Она села внутрь. Или, вернее, провалилась в глубокое спортивное сиденье-ковш, которое было жестким, как скамейка в зале суда, и узким, словно рассчитанным на дистрофичного подростка.
— Ну как, удобно? — Роман перегнулся через центральный тоннель, сияя как начищенный пятак. — Это «Рекаро», оригинал! Боковая поддержка бешеная. В поворотах тело вообще не гуляет. Чувствуешь, как обнимает?
— Я чувствую, что сижу в консервной банке, которую уже однажды вскрыли, съели содержимое, а потом попытались запаять обратно, — холодно отозвалась Оксана, оглядываясь.
Приборной панели в привычном понимании не было. Вместо аккуратного пластика торчали какие-то тумблеры, датчики с дергающимися стрелками, примотанные синей изолентой к стойкам, и пучки разноцветных проводов, свисающих, как кишки распоротого животного. Там, где должна была быть подушка безопасности пассажира, зияла черная дыра, из которой торчал кусок поролона.
— Рома, где подушки? — спросила она, указывая на пустоту. — Где система безопасности?
— Аирбэги — для слабаков, — фыркнул он, любовно поглаживая длинную металлическую палку, торчащую вертикально между сиденьями, похожую на рычаг переключения скоростей в тракторе. — В спорте подушки только мешают. Они могут сработать от резкого перекладывания руля. Мы же строим корч, тут главное — контроль.
Оксана перевела взгляд на этот странный рычаг.
— А это что за фаллический символ твоей неуверенности в себе?
— Это гидропалка! — обиделся Роман. — Гидравлический ручник. Дергаешь — и задняя ось блокируется намертво. Машина сразу идет боком. Это основа дрифта, Ксюш! Без гидроручника ты никто. Я за него отдельно пять тысяч накинул, когда менялся.
Оксана медленно обернулась назад, туда, где должны были стоять детские кресла. Ей потребовалась секунда, чтобы осознать увиденное, и еще две, чтобы подавить приступ тошноты.
Заднего дивана не было. Вообще.
Вместо него зиял голый, крашенный кисточкой металл кузова. По полу змеились провода, валялся какой-то домкрат и пустая канистра. Но самое страшное — там не было даже ремней безопасности. Крепления были срезаны болгаркой, оставив острые, ржавые пеньки.
— Рома, — голос Оксаны стал тихим и страшным. — А где дети будут сидеть?
— В смысле? — он непонимающе моргнул. — Ну… кинем туда подушки какие-нибудь. Или пуфик. Я потом ковролин постелю, уютно будет. Они же маленькие, им там места вагон! Будут как в домике играть.
— Как в домике? — переспросила она, чувствуя, как пульсирует жилка на виске. — Ты предлагаешь посадить Артема и пятилетнюю Алису на голый металл, в машине без ремней, без подушек, с гнилым дном, и «валить боком»? Ты хоть понимаешь, что при любом ударе, даже на скорости сорок километров в час, они просто превратятся в фарш об этот твой каркас?
— Да не каркай ты! — разозлился Роман, ударив ладонью по рулю. — Я водить умею! Я ситуацию контролирую! Что ты заладила: безопасность, безопасность… Скучно с тобой! В машине драйв должен быть, характер!
— Характер? — Оксана рывком выбралась из «ковша», едва не разодрав колготки об острый край порога. — Давай теперь о цифрах. Наш кроссовер рыночной стоимостью два миллиона двести тысяч рублей. Ты отдал его за этот… конструктор. Сколько тебе доплатили?
Роман отвел глаза и начал ковырять ногтем оплетку руля.
— Ну… Там сложная схема была. Это же эксклюзив. Тут тюнинга на полмиллиона. Мотор контрактный, турбина от «Камаза» почти… Короче, мы баш на баш махнулись.
Оксана замерла. Во дворе стало очень тихо, даже вороны на дереве, казалось, заткнулись, чтобы послушать этот аттракцион невиданной щедрости.
— Ты отдал машину за два миллиона за это ведро, красная цена которому — двести тысяч в базарный день? — чеканя каждое слово, спросила она. — Ты просто взял и сжег в топке своего идиотизма почти два миллиона семейных денег? Это были наши накопления, Рома! Это был первоначальный взнос за расширение квартиры, который мы вложили в машину, чтобы она не обесценилась!
— Ты ничего не понимаешь в ценах! — взвизгнул он, чувствуя, что аргументы кончаются. — Это JDM! Это культура! Она через год три ляма стоить будет, когда я её до ума доведу! Я бизнесмен, я вижу перспективу! А ты только и можешь, что считать копейки и ныть!
— Я вижу перспективу, — кивнула Оксана, глядя на то, как из-под капота начинает сочиться тонкая струйка антифриза, капая на асфальт ядовито-зеленой лужицей. — Я вижу перспективу того, как мы ездим на автобусе, потому что этот хлам встанет завтра же. Я вижу перспективу похорон наших детей, если ты, не дай бог, посадишь их в этот гроб.
— Не смей так говорить! — заорал Роман, снова заводя двигатель. Машина взревела, выбросив черное облако, которое осело на белом пальто Оксаны жирными хлопьями. — Я хозяин в семье! Я решил — мы будем ездить на спортивной тачке! И дети будут гордиться отцом-гонщиком, а не офисным планктоном! Садись, я сказал! Поехали, я тебе покажу, как она валит!
Он вдавил педаль газа в пол. Стрелка тахометра прыгнула в красную зону, двигатель забился в истерике, а вибрация кузова стала такой сильной, что у Оксаны задрожали зубы. Он не собирался ничего обсуждать. Он собирался просто заглушить её голос ревом мотора, как делал это всегда, убегая от проблем в свой выдуманный мир крутых пацанов и уличных гонок.
Но Оксана больше не собиралась быть пассажиром в этом смертельном аттракционе. Она увидела достаточно. Дырка в полу, через которую летела грязь, стала последней каплей. Точкой невозврата. Она смотрела на мужа и видела не любимого человека, а опасного, заигравшегося ребенка с гранатой в руках, у которого нужно отобрать игрушку, пока не рвануло по-настоящему.
Двор тонул в сизом, едком тумане. Роман, упиваясь собственной безнаказанностью, вдавливал педаль газа в пол, заставляя старый двигатель визжать на грани разрыва. Стрелка тахометра билась в красной зоне, словно птица в клетке, а выхлопная труба выстреливала в воздух хлопья сажи, оседающие на свежевыстиранном белье соседей с первого этажа.
— Слышишь?! Слышишь, как турбина свистит? — орал он, глядя на жену безумными, расширенными глазами. — Это мощь! Это свобода! Я сейчас покажу тебе «пончик», прямо здесь, на пятачке!
Оксана смотрела на него сквозь пелену дыма и понимала: слов больше не осталось. Все аргументы о безопасности, бюджете и будущем разбились о бетонную стену его инфантилизма. Перед ней сидел не муж, не отец её детей, а наркоман, для которого доза адреналина и дешевых понтов стала дороже жизни собственной семьи.
Она действовала инстинктивно, холодно и расчетливо.
Оксана резко шагнула к открытой двери. Роман, ожидавший, что она испугается рева мотора и отступит, даже не успел среагировать. Её рука метнулась в салон, пальцы сомкнулись на дешевом пластике ключа зажигания. Рывок — резкий, с поворотом, до хруста в запястье.
Рев оборвался мгновенно. Двигатель, издав последний, жалобный всхлип, затих. На двор обрушилась звенящая тишина, нарушаемая лишь гудением остывающего вентилятора и тяжелым дыханием Романа.
— Ты… ты что творишь? — прошептал он, глядя на пустой замок зажигания, словно у него украли душу. — А ну отдай!
Он попытался схватить её за руку, но Оксана, движимая адреналином, отскочила назад, сжимая в кулаке заветную связку с брелоком в виде поршня.
— Отдай ключи, дура! — взревел Роман, вываливаясь из своего ковша. Он запутался ногами в проводах на полу, едва не рухнул лицом в асфальт, но удержался, опираясь рукой о грязный, масляный борт машины. — Это JDM-ключ! Ты знаешь, сколько стоит восстановить чип?
— Мне плевать, — тихо сказала Оксана. Она развернулась и быстрым шагом направилась к краю парковки, где чернела чугунная решетка ливневой канализации.
Роман понял её намерение мгновенно. Его лицо исказилось ужасом, какого Оксана не видела даже тогда, когда их дочь попала в больницу с пневмонией.
— Стой! — заорал он, бросаясь за ней. — Ксюша, не смей! Не смей, слышишь! Я тебя убью!
Он бежал за ней, спотыкаясь, смешной и страшный в своих широких штанах и модной толстовке, которая теперь казалась костюмом клоуна. Но Оксана была быстрее. Ярость придавала ей сил. Она добежала до люка и остановилась, занеся руку над темной, зловонной щелью решетки.
— Еще шаг, Рома, — сказала она ледяным тоном, — и твоя мечта отправится к крысам.
Роман замер в метре от неё, тяжело дыша. Его руки тряслись.
— Ксюш, ты чего… — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой, перекошенной гримасой. — Ну погорячился я. Ну давай поговорим. Отдай ключики. Мы же семья. Нельзя так с машиной. Это же железо, оно денег стоит.
— Вот именно, — кивнула она, глядя ему прямо в глаза. — Это железо. А ты променял на него нас. Ты променял безопасность Артема и Алисы на этот кусок ржавчины. Ты украл у нас два миллиона, чтобы купить себе игрушку.
— Я верну! Я заработаю! — затараторил он, делая осторожный шаг вперед, как переговорщик к террористу. — Я на гонках подниму бабла! Ставки, призовые… Ксюша, это спорт! Не губи талант!
— Талант? — Оксана горько усмехнулась. — Твой единственный талант — разрушать всё, к чему ты прикасаешься. Ты не гонщик, Рома. Ты — великовозрастный ребенок, который заигрался. И игра закончилась. Прямо сейчас.
— Не надо… — в его голосе прозвучали слезы. Настоящие, искренние слезы отчаяния. — Ксюшенька, солнышко, пожалуйста… Я все сделаю. Я полы заварю. Я ремни поставлю. Только не выкидывай. Там дубликата нет. Там иммобилайзер хитрый, его не обойти…
Оксана посмотрела на ключ в своей руке. Дешевый пластик, потертый металл. Символ его эгоизма. Ключ от гроба на колесах, в который он хотел усадить их детей.
— Ты выбираешь это ведро, — констатировала она. — Ты даже сейчас думаешь не о том, что я ухожу, а о том, как ты заведешь свой металлолом.
— Да при чем тут ты?! — взорвался он, теряя терпение. — Машина здесь стоит! Как я её уберу без ключей?! Ты головой думаешь?!
Это был конец. Последняя нить, связывавшая её с этим человеком, лопнула с сухим треском, громче любого выхлопа.
— Думаю, — сказала Оксана. — Я думаю о том, что мои дети никогда не сядут в эту машину.
Она разжала пальцы.
Связка ключей, блеснув на солнце прощальным бликом, скользнула в широкую щель решетки. Раздался тихий, влажный всплеск где-то глубоко внизу, в темной, вонючей жиже городской канализации.
— НЕТ!!! — вой Романа был страшен. Он рухнул на колени прямо в грязь, не жалея своих брендовых джинсов.
Он подполз к решетке, вцепился в неё побелевшими пальцами, пытаясь вырвать чугун из асфальта. Он рычал, дергал тяжелую крышку, сдирая кожу с ладоней, всматривался в черноту, пытаясь разглядеть блеск металла в нечистотах.
— Ты что наделала?! Ты что наделала, тварь?! — орал он в отверстие люка, и его голос отдавался гулким эхом из подземелья. — Как я теперь?! Как?!
Оксана смотрела на ползающего у её ног мужчину. В этом не было торжества, не было радости победы. Только брезгливость и пустота. Она видела, как он пытается просунуть руку сквозь прутья, пачкая рукав в слизи и грязи, чтобы достать ключи от своей ржавой мечты. Он был готов искупаться в дерьме ради этого автомобиля, но не был готов пальцем пошевелить ради благополучия семьи.
— У тебя время до вечера, — произнесла она, глядя на его содрогающуюся спину. — Или ты возвращаешь нормальную машину, или я меняю замки в квартире.
Роман не слушал. Он лежал щекой на грязной решетке и светил в канализацию фонариком телефона, что-то бормоча про «магнит на веревке» и «удочку». Для него Оксаны больше не существовало. Существовал только «Самурай» с пустым замком зажигания и ключи, лежащие на дне выгребной ямы.
Роман лежал на асфальте, вдавив щеку в холодную, заплеванную решетку ливневки. Его дорогая толстовка впитала в себя всю грязь придомовой территории, но ему было плевать. Одной рукой он светил фонариком телефона в зловонную бездну, а второй, с зажатым в ней куском ржавой проволоки, которую он выломал из ближайшего забора, пытался нащупать заветную связку.
— Ну же… зацепись, тварь… — шипел он, высунув кончик языка от напряжения. — Я же вижу вас… блестите там…
Проволока скрежетала о бетонные кольца колодца, цепляла прелые листья и окурки, но ключи, лежащие на дне в слое ила, оставались недосягаемыми. Снизу тянуло сыростью и канализационными газами. Это был запах его нынешнего положения — запах полного, беспросветного дна.
Оксана стояла рядом, скрестив руки на груди. Она не уходила. Ей нужно было убедиться, что точка поставлена не карандашом, а выжжена каленым железом. Она смотрела на мужа с тем же клиническим интересом, с каким патологоанатом рассматривает особо запущенный случай цирроза печени.
— Ты выглядишь жалко, Рома, — произнесла она. Голос был сухим, лишенным даже намека на сочувствие. — Ползаешь в грязи ради куска пластмассы, который даже не твой.
Роман резко вскочил. Его лицо было перемазано сажей, глаза бегали. Он отшвырнул бесполезную проволоку и дрожащими пальцами начал тыкать в экран смартфона.
— Сейчас… Сейчас я пацану позвоню, у которого брал! — закричал он, брызгая слюной. — У него дубликат должен быть! Или болванка сервисная! Санек нормальный тип, он не кинет! Привезет, и я уеду отсюда! Ты еще пожалеешь, что так со мной разговаривала! Я, может, вообще домой не приду ночевать!
Он нашел номер в списке последних вызовов и нажал вызов, включив громкую связь, чтобы Оксана слышала его триумф.
— Давай, Саня, возьми трубу… — бормотал он, прижимая телефон к уху.
Из динамика раздался механический, равнодушный голос оператора: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».
Роман сбросил и набрал снова. Тот же результат. Потом попробовал написать в мессенджер. Сообщение осталось с одной галочкой, а аватарка «нормального типа Санька» с изображением японского иероглифа внезапно исчезла, сменившись серым безликим силуэтом.
— Он тебя заблокировал, — констатировала Оксана. — Как только спихнул тебе этот хлам и получил ключи от нормальной машины, он просто выкинул сим-карту.
— Нет! Не может быть! — Роман трясущимися руками пытался найти контакт в соцсетях, но страница была удалена. — Мы же по рукам ударили! Он клялся, что тачка чистая! Он говорил, что строил её для себя!
— Для себя строят дома и карьеру, Рома. А лохам продают мечту о дрифте, — Оксана сделала шаг к подъезду. — Ты отдал нашу машину мошеннику. У тебя нет ни денег, ни транспорта, ни документов, потому что ПТС ты, скорее всего, даже не посмотрел, а он лежит в бардачке этого закрытого ведра.
Роман замер. Осознание происходящего навалилось на него тяжелой бетонной плитой. Он обернулся к машине. Теперь, без рева мотора и дымовой завесы, она выглядела именно тем, чем и была: грудой старого, уставшего металла. Разноцветные детали кузова напоминали лоскутное одеяло нищего. Из-под капота все еще капал антифриз, образуя ядовитую лужу, в которой отражалось его перекошенное лицо.
Он остался один. Посреди двора, в грязной одежде, с телефоном, на котором оставалось десять процентов зарядки, и с автомобилем, который невозможно открыть и невозможно завести.
— Ксюш… — он поднял на неё глаза. В них угас огонь безумия, осталось только липкое чувство страха перед реальностью. — Ксюш, ну пусти домой. Мне помыться надо. Я замерз. Завтра что-нибудь придумаем. Вызовем взломщика, вскроем…
— Нет, — отрезала Оксана.
— В смысле «нет»? — он глупо улыбнулся. — Это и моя квартира тоже. Там мои вещи. Я есть хочу.
— Квартира куплена в ипотеку, которую плачу я со своей зарплаты, потому что твои доходы уходили на «тюнинг» и «проекты», — жестко напомнила она. — Еда в холодильнике куплена для детей. А твои вещи я сейчас вынесу.
— Ты не имеешь права! — взвизгнул он, пытаясь вернуть себе доминантную позицию, но голос сорвался на петушиный крик. — Я муж! Я отец!
— Ты был мужем, пока мы были партнерами. Ты был отцом, пока думал о безопасности детей. Сегодня ты сделал выбор. Ты выбрал эту машину. Вот и живи в ней.
Оксана подошла к домофону и набрала код. Дверь подъезда пискнула, открывая ей путь в тепло и безопасность.
— Если через час этот металлолом будет еще здесь стоять, я вызову эвакуатор как на бесхозное транспортное средство, мешающее проезду, — бросила она через плечо, не оборачиваясь. — А если ты попробуешь ломиться в дверь, я даже полицию вызывать не буду. Я просто спущу с лестницы твои игровые приставки, твой компьютер и твои коллекционные кроссовки. Посмотрим, как они летают.
— Ксюша! Стой! Ты не можешь так поступить! — заорал Роман, бросаясь к двери, но тяжелая металлическая створка захлопнулась перед его носом с глухим, окончательным ударом. Магнитный замок щелкнул, отрезая его от прошлой жизни.
Он остался стоять перед закрытым подъездом. Вечерело. Осенний ветер пробирал до костей сквозь промокшую толстовку. Роман медленно повернулся к своему «Самураю».
Единственное место, где он мог укрыться от ветра, был салон этой машины. Но она была заперта. Стекла были затонированы «в круг» дешевой пленкой, сквозь которую ничего не было видно. Он подошел к водительской двери и дернул ручку. Закрыто.
В отчаянии он ударил кулаком по крыше. С ржавого водостока отвалился еще один кусок шпатлевки, упав к его ногам, как подачка.
— Тварь… — прошептал он, но уже не было понятно, кого он имеет в виду: жену, продавца, машину или себя самого.
Он подобрал с земли камень. Тяжелый, с острыми краями булыжник. Роман замахнулся, целясь в боковое стекло, чтобы разбить его и попасть внутрь своего «болида», чтобы хоть как-то согреться на жестком спортивном ковше. Но рука замерла в воздухе.
Он вспомнил, что денег на замену стекла у него нет. В кармане было пусто. На карте — минус. А эта машина теперь — всё, что у него осталось в жизни.
Камень выпал из ослабевших пальцев и глухо стукнул об асфальт. Роман прижался лбом к холодному, грязному стеклу своей мечты и сполз вниз, садясь на корточки прямо в лужу тосола. Из подъезда доносились приглушенные звуки: чья-то собака лаяла, где-то хлопнула дверь лифта. Жизнь там продолжалась. Нормальная, теплая, безопасная жизнь.
А здесь, на улице, начинал накрапывать мелкий, ледяной дождь, смывая с асфальта следы протекторов и смешивая слезы взрослого неудачника с уличной грязью. Сказка про дрифт закончилась, так и не начавшись…
