Наконец-то Лена приехала. Бабушка Нина Петровна сидела на веранде, наблюдая, как внучка выгружает сумки из такси. Вот Лена идёт по дорожке, светлое платье развевается, волосы собраны в простой хвост. Какая-то легкость в ней, непринужденность. И эта легкость моментально раздражала.
— Ну наконец-то, — голос Нины Петровны прозвучал суше, чем она хотела. — Я уж думала, не доедешь.
— Бабушка, привет! — Лена подошла, обняла. Объятия были мягкие, но Нина Петровна напряглась. — Доехала быстро, пробок нет.
— Да уж, не то что раньше, — пробурчала бабушка, отстраняясь. — Что, голодная?
— Немного. Я помогу?
— Поможешь. Только сначала переоденься. Платье это… У твоей матери такое было. Только цвет другой.
Лена улыбнулась.
— Да, это я у мамы такое видела и себе сшила. Не думала, что ты вспомнишь.
— Ну да, конечно, не думала. — Нина Петровна отвернулась к окну. — Ну, иди, переодевайся. Не стой столбом.
Лена быстро поднялась в свою комнату. Бабушка слышала, как она что-то напевает, двигаясь по дому. Вот она уже на кухне, гремит посудой. Через час обед был готов. Лена накрывала на стол, ставила тарелки.
— Бабушка, может, тебе воды налить? Или чай?
— Я сама налью, — Нина Петровна резко придвинула свою чашку. — Не надо мне помогать. Еще нальешь не то.
Весь день прошел так же: Лена старалась, предлагала помощь, спрашивала, как дела. Бабушка каждый раз находила повод для придирки.
— Ты что, совсем не смотришь, куда ставишь? — Нина Петровна указала на вазу, чуть сдвинутую на комоде. — Сейчас бы уронила, а она мне от прабабушки досталась.
Лена спокойно поправила вазу.
— Прости, бабушка. Я буду аккуратнее.
— Да уж, поаккуратнее. А то потом только руками разводить будешь. Точно так же дерзишь, как она!
К вечеру, когда собралась вся родня, приехавшая на юбилей — тети, дяди, двоюродные братья и сестры, — напряжение висело в воздухе.
Нина Петровна сидела во главе стола, хмурая, бросая косые взгляды на Лену. Лена сидела рядом со своей двоюродной тетей, разговаривала, смеялась. Выглядела вполне естественно, беззаботно. Это злило бабушку еще больше.
Когда все уже почти закончили ужинать и начались поздравления, Нина Петровна откашлялась.
— Значит так, — ее голос был громким и отчетливым. — Раз уж все здесь собрались, я хочу кое-что объявить. Чтобы потом не было никаких кривотолков.
Все притихли. Лена подняла глаза, настороженно посмотрев на бабушку.
— Я завещание написала. И хочу, чтобы все это знали. Я всегда считала, что справедливость должна быть. И она будет.
Бабушка обвела взглядом всех присутствующих, остановившись на Лене.
— Ты, Лена, не получишь ни копейки наследства! Все, что у меня есть, достанется моему внучатым племяннику, Сереже. Чтобы потом не было никаких вопросов.
С этими словами Нина Петровна встала и вышла из-за стола.
Нина Петровна сидела в своей комнате, прислушиваясь к звукам из гостиной. Разговоры притихли. Было слышно, как кто-то откашлялся, кто-то что-то негромко сказал. Она знала, что за спиной сейчас начнутся шушуканья. «Старая, совсем из ума выжила», «Надо же, как внучку обидела». Пусть шушукаются. Ей не привыкать.
А что Лена? Нина Петровна представила ее лицо. Наверное, покраснела. Или, наоборот, побледнела. А потом, скорее всего, сделала вид, что ей все равно. Как ее мать. Точно так же.
Лена всегда была слишком похожа на Светлану. Та же легкость в движениях, та же улыбка, та же манера говорить. Нина Петровна не могла отделаться от ощущения, что это притворство. Что Лена, такая милая и услужливая, на самом деле ждет своего часа. Ждет, когда бабушка ослабнет, когда станет совсем старой, чтобы потом, так же, как ее мать, прийти и все забрать. Или просто оставить ее одну. Она знала этих людей. Знает. Они умеют ждать.
Все эти годы Нина Петровна жила с этой болью. С этой обидой. Она построила вокруг себя стену, за которой пряталась от всех, кто мог ее предать. А Лена… Лена была как живое напоминание. Каждое ее движение, каждый взгляд, каждая фраза — все в ней отзывалось эхом той старой боли.
Вот сейчас, все собрались, поздравляют ее с юбилеем. Все такие добрые. Вдруг. Перед завещанием. Конечно. Она не дура. Она прекрасно понимает, что все эти «любезности» — неискренни. И Лена, со своими предложениями помощи, со своей показной заботой, — не исключение. Ей что, нужен её дом? Она, наверное, уже прикидывает, сколько это все стоит.
Именно поэтому Нина Петровна решила действовать на опережение. Она не позволит себя обмануть. Не позволит себя использовать. Пусть все знают. Пусть все видят, что она не такая наивная, как им кажется. И Лена, эта копия своей матери, не получит ничего. Ничего.
На следующий день после заявления бабушки атмосфера в доме была натянутой. Лена держалась спокойно, не подавая виду, но внутри у нее все сжималось. Она слышала обрывки фраз, доносившиеся из кухни.
— Ну, она всегда любила Сережу больше, хоть и не родной он, — шептала тетя Галя. — Он-то вон, у нее на глазах вырос, а Ленка с матерью своей…
— Ленку жаль, конечно, — отвечала другая тетя, Надя. — Но бабушка злопамятная. Что уж тут сделаешь. Сама виновата, что со Светкой так разругались.
Лена не выдержала. Она вышла из комнаты и тихо направилась к входной двери.
— Лена, ты куда? — спросила бабушка, сидевшая в гостиной.
— Бабушка, я думаю, мне лучше уехать, — голос Лены был ровным. — Мне на работу надо возвращаться, и вообще…
— Куда это ты собралась? — Нина Петровна нахмурилась. — Юбилей сегодня, все собрались.
— Я думаю, это будет лучше для всех, — Лена старалась сохранять спокойствие. — Я приеду как-нибудь в другой раз.
— Ну как знаешь, — бабушка пожала плечами. — Я не держу.
Лена уехала. В поезде она сидела у окна, глядя на проносящиеся пейзажи. Слезы катились по щекам. От обиды, от несправедливости, от бессилия. Она так старалась, так хотела наладить отношения. Но бабушка… Бабушка просто не хотела ее видеть.
Неделю спустя Нина Петровна сидела на веранде, читая газету. К ней подошла тетя Надя.
— Нина Петровна, вы слышали?
— Что? — Нина Петровна опустила газету.
— Лена… она отменила поездку в отпуск. В Крым, куда собиралась.
Бабушка недоверчиво посмотрела на тетю Надю.
— И зачем ей это?
— Поехала помогать вашему бывшему мужу, Петру Михайловичу. Он ведь совсем плох стал. В доме престарелых же он… Она говорит, просто по-человечески хочет помочь. Его некому навестить, а она его всегда любила.
Нина Петровна отложила газету. Петр Михайлович. Ее бывший муж. Они развелись больше тридцати лет назад, но он всегда оставался важной частью ее жизни. Он был отцом Светланы. И даже после развода, Нина Петровна, хоть и редко, но узнавала о его делах. Она знала, что он болен, что лежит в доме престарелых, что за ним некому ухаживать. А Лена…
Внутри у Нины Петровны что-то шевельнулось. Неужели Лена… просто так? Без всякой выгоды? Неужели она настолько искренняя?
Это не укладывалось в голове. Ее образ Лены, как копии Светланы, начал рассыпаться.
Нина Петровна сидела в кресле, глядя в окно. Дождь барабанил по стеклу. В голове крутились мысли о Петре Михайловиче, о Лене, о Светлане.
Как это все началось? Она помнила, как Светлана, ее старшая дочь, однажды просто исчезла из ее жизни. Это было не сразу. Сначала были ссоры. Мелкие, потом крупнее. Светлана все время обвиняла ее в жестком воспитании. «Ты меня душишь, мама! Ты не даешь мне дышать!» Нина Петровна не понимала. Она просто хотела, чтобы ее дочь была счастлива, чтобы у нее все было хорошо. Она старалась ее оберегать.
Потом было предложение Светланы продать их общую квартиру. «Мама, эта квартира такая большая, нам ее много. Давай продадим, я куплю себе однушку, а ты останешься здесь, в своем доме». Дом был старый, ещё родительский. Нина Петровна сначала колебалась, но Светлана так убедительно говорила, так расписывала все преимущества. «Я тебе потом деньги отдам, на ремонт». Нина Петровна согласилась. Договорились, что часть денег, которую получит Светлана от продажи, она отдаст матери.
Светлана продала квартиру. И купила себе жилье. Однокомнатную квартиру в другом районе. А Нина Петровна… Нина Петровна осталась в старом доме. Одна. Без денег. Светлана не отдала ни копейки. «Я тебе ничего не обещала, мама, ты сама мне все это отдала». Эти слова звучали в ушах Нины Петровны до сих пор.
После этого Светлана перестала звонить. Перестала приезжать. Отвечала на звонки холодно, отмахивалась. И Лена… Лена тоже перестала приезжать. Сначала Нина Петровна думала, что это Светлана ей запрещает. А потом, когда Лена стала взрослой, и все равно не приезжала, Нина Петровна решила, что внучка такая же. Что она заодно с матерью. Что она тоже видит в ней только возможность что-то получить. Или просто не хочет иметь с ней ничего общего.
Но сейчас… Лена, которая отменила отпуск, чтобы ухаживать за Петром Михайловичем. Это не укладывалось в голове. Лена могла бы отдыхать на море, тратить деньги на себя. А она поехала в другой город, чтобы ухаживать за старым, больным человеком.
Это ее поведение противоречило всему тому, что Нина Петровна думала о Лене. О том, что Лена такая же, как Светлана. Ведь Светлана никогда бы так не поступила. Нина Петровна это знала. Светлана всегда думала только о себе.
И теперь, глядя в окно, Нина Петровна вдруг почувствовала, как стена, которую она так тщательно выстраивала вокруг себя, начала давать трещины.
Нина Петровна поехала к внучатой племяннику. Сережа жил в другом районе, в своей квартире, женился недавно. Она редко к нему ездила, но сейчас ей нужно было с ним поговорить. Он был ее последней надеждой. Ее единственный наследник.
Сережа встретил ее у дверей.
— Бабушка, привет! Заходи, заходи. Что-то случилось?
Они сели на кухне. Нина Петровна начала издалека, про завещание, про то, что она хочет все оставить ему. Сережа слушал, кивал, а потом посмотрел ей прямо в глаза.
— Бабушка, ты перегнула. Честно.
Нина Петровна опешила.
— Что? Что значит, перегнула? Я все правильно сделала. Справедливость должна быть.
— Какая справедливость, бабушка? — Сережа отставил чашку. — Лена тебе и правда добра желала. Я сам видел, как она старалась, как тебе помочь хотела. Она же не ради твоего дома сюда приехала. Она просто тебя любит.
— Любит? — Нина Петровна скривилась. — Ее мать меня «любила» точно так же. А потом оставила без ничего.
— Бабушка, ну это совсем другая история, — Сережа вздохнул. — И Лена тут причем? Она не отвечает за поступки своей матери. Она другой человек. И сейчас, когда она ухаживает за Петром Михайловичем… Ты же знаешь, какой он. Ей это зачем? Только по-человечески.
— Но… — Нина Петровна замолчала.
— Ты обидела ее, бабушка. При всех. Она же не ребенок. Она взрослая женщина. А ты ее унизила. Я не хочу участвовать в этом, бабушка. Я не хочу быть причиной чьих-то слез. И я не хочу твой дом, если это будет означать, что Лена останется ни с чем.
Слова Сережи ударили Нину Петровну в самое сердце. Она ожидала благодарности, поддержки. А получила упрек. И отказ.
Она возвращалась домой. В автобусе смотрела в окно, на пролетающие мимо дома, на спешащих куда-то людей. Никого. Она была одна.
Когда она открыла почтовый ящик, там лежала открытка. От Лены.
«С юбилеем! Желаю здоровья. Все равно ты для меня родная».
Почерк был ровный, аккуратный. Без всяких упреков, без обид. Простое, человеческое пожелание.
Нина Петровна зашла в дом, поставила чайник. Она сидела на кухне, держа открытку в руках. Лена. Она ведь старалась быть рядом. Приезжала, звонила. Старалась помочь. А она ее отвергла. Унизила.
И теперь Лена ушла. Не со скандалом, не с криками. Просто ушла. Навсегда. Нина Петровна это осознавала. И в этом была только ее вина.
Нина Петровна закрыла глаза. В доме было тихо. Только тиканье часов на стене. И это одиночество. Оно было ее. Полностью.
