Конверт лежал на кухонном столе, такой обычный и в то же время пугающий. Ольга уже трижды перечитала письмо из нотариальной конторы, но до сих пор не могла поверить написанному. Тётя Вера, сестра её покойной матери, о которой она не слышала последние пятнадцать лет, оставила ей наследство. Четыреста тысяч рублей – сумма, от которой у неё кружилась голова.
Часы на стене показывали начало шестого. Константин должен был вернуться с работы с минуты на минуту, и впервые за тридцать лет совместной жизни Ольга не знала, как начать разговор с мужем. Она машинально поправила седеющую прядь, выбившуюся из пучка, и подошла к окну. Во дворе уже появились первые жёлтые листья – осень настойчиво заявляла о своих правах.
Санаторий. Эта мысль пришла внезапно, но уверенно. Как давно она мечтала подлечить больные суставы, отдохнуть от бесконечной беготни с внуками, просто побыть наедине с собой. Последний раз она была в санатории ещё до рождения младшей дочери, Наташи. Сколько это… двадцать семь лет назад?
Звук поворачивающегося в замке ключа заставил её вздрогнуть. Константин вошёл, как всегда, уверенно и шумно. Высокий, всё ещё статный, несмотря на намечающийся живот, он заполнил собой всю прихожую.
– Оля, ты дома? – его голос, как обычно властный, отдавался в ушах непривычной тяжестью.
– На кухне я, – отозвалась она, чувствуя, как начинают дрожать руки.
Муж появился в дверном проёме, на ходу ослабляя галстук. Его взгляд сразу упал на конверт.
– Что это? – он кивнул в сторону стола.
– Костя, присядь, пожалуйста. Мне нужно тебе кое-что рассказать, – Ольга старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось как сумасшедшее.
– Что-то случилось? – в его голосе появились встревоженные нотки.
– Тётя Вера умерла. Помнишь, мамина сестра? – она сделала паузу, собираясь с мыслями. – Она оставила мне наследство. Четыреста тысяч.
Брови Константина поползли вверх, на лице появилась заинтересованная улыбка.
– Вот это новость! – он потёр руки. – Как раз хватит на ремонт в гараже. Я давно говорил, что надо бы…
– Костя, – Ольга перебила его, удивляясь собственной смелости, – я хочу поехать в санаторий.
Улыбка медленно сползла с его лица.
– Что?
– В санаторий. Полечить суставы, отдохнуть немного.
– Ты с ума сошла? – он резко выпрямился. – Какой ещё санаторий? У нас куча дел, ремонт нужен…
– Это мои деньги, Костя, – её голос дрогнул, но она заставила себя продолжить. – Я хочу сама решить, как их потратить.
Он смотрел на неё так, будто видел впервые. В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана – надо бы поменять прокладку, мелькнула привычная мысль.
– Ты… что сказала? – его голос стал неожиданно тихим, и от этого ещё более пугающим.
Ольга никогда не думала, что тишина может быть такой оглушительной. Константин смотрел на неё, не моргая, словно пытался найти в её лице признаки помешательства.
– Тридцать лет, – наконец произнёс он, отчеканивая каждое слово. – Тридцать лет я обеспечивал эту семью. Всё, что у нас есть – квартира, машина, дача – всё появилось благодаря мне. А теперь ты получила какие-то случайные деньги и решила, что можешь…
– Не случайные, – тихо перебила его Ольга. – Это наследство от родной тёти.
– Да хоть от президента! – он грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнула солонка. – Ты что, забыла, кто все эти годы платил за твои наряды? За твои парикмахерские? За твои…
– Какие наряды, Костя? – её голос неожиданно окреп. – Я десять лет хожу в одном и том же пальто. А в парикмахерскую… – она горько усмехнулась, – когда я последний раз была в парикмахерской? Я сама себе крашу волосы.
– Вот! – он торжествующе поднял палец. – Именно поэтому я и распоряжаюсь деньгами! Ты их только транжирить умеешь. Купишь эту путёвку, потом что? На какую-нибудь чепуху спустишь остальное?
Ольга почувствовала, как внутри что-то надломилось. Все эти годы экономии, бесконечных подсчётов копеек, отказов себе во всём – всё это вдруг встало перед глазами.
– Я всю жизнь считаю каждую копейку, – её голос дрожал. – Когда Наташе нужны были брекеты, ты сказал, что это пустая трата денег. Когда Лена поступала в институт, ты отказался платить за подготовительные курсы. А сам? Сколько ушло на твой гараж? На твою рыбалку?
– Не смей! – он надвинулся на неё. – Не смей попрекать меня! Я вкалывал как проклятый, чтобы у вас была крыша над головой!
– Я тоже работала, – она впервые за тридцать лет повысила на него голос. – Двадцать пять лет в школе. А потом ещё подработки, репетиторство. Ты думаешь, откуда брались деньги на продукты, когда твоей зарплаты не хватало?
В дверь позвонили. Они оба замерли, тяжело дыша. Через минуту в замке повернулся ключ – это была Лена, их старшая дочь, она часто заходила после работы.
– Мам, пап, вы дома? – раздался её голос из прихожей.
Константин резко выпрямился, одёрнул пиджак: – Мы ещё не закончили этот разговор, – процедил он сквозь зубы и вышел из кухни.
Ольга опустилась на стул, чувствуя, как дрожат колени. Она услышала, как муж говорит дочери, что у него срочные дела в гараже, потом хлопнула входная дверь.
– Мама? – Лена застыла в дверях кухни. – Что случилось? Ты плачешь?
Ольга провела рукой по щеке – она и не заметила, как по лицу покатились слёзы.
– Доченька, – она попыталась улыбнуться, – присядь. Мне нужно с тобой поговорить.
Лена сидела напротив матери, крепко сжимая её руку. На кухне пахло свежезаваренным чаем с мятой – старое средство от всех невзгод в их семье. Вечерняя прохлада вползала через форточку, легонько шевеля тюлевую занавеску. Лена молча разливала чай, искоса поглядывая на мать. В кухне повисло то особое молчание, когда слова вроде бы и готовы сорваться с языка, но каждый боится начать первым.
– Мам, – Лена наконец решилась нарушить тишину, рассеянно водя пальцем по ободку чашки. – А почему… почему ты никогда не рассказывала про тётю? Я даже не знала, что она у тебя есть.
Ольга подняла глаза на дочь. В них мелькнуло что-то – то ли боль, то ли сожаление.
– Тётя Вера… – она запнулась, словно пробуя имя на вкус после долгого молчания. – Знаешь, в детстве она была для меня целым миром. Совсем не такая, как твоя бабушка – моя мама. Бабушка всю жизнь проработала в одной школе, а тётя Вера…
Она объездила полмира как переводчица. Вечно привозила какие-то диковинные сувениры, рассказывала про страны, в которых побывала. Помню, как я, десятилетняя девчонка, сидела у неё на кухне и слушала истории про Париж, про Рим…
Её голос потеплел, морщинки вокруг глаз разгладились, словно годы начали отматываться назад.
– А дальше что? – Лена подалась вперёд, подперев подбородок рукой.
Такая свободная, независимая. А потом… – она замолчала на секунду, – потом я вышла замуж за твоего отца, и она не одобрила этого выбора.
– Почему? – Лена подалась вперёд.
– Она сказала, что видит в нём… деспота. – Ольга произнесла это слово почти шёпотом. – Мы тогда сильно поругались. Я была молода, влюблена, считала, что она просто завидует нашему счастью.
– А теперь? – тихо спросила Лена.
Ольга почувствовала, как к горлу подступает ком: – А теперь я впервые в жизни хочу что-то решить сама. Просто поехать в санаторий, подлечиться. Знаешь, у меня даже паспорт просроченный – не было причин обновлять. Никуда не ездила все эти годы…
– Мамочка, – Лена пересела ближе и обняла мать за плечи. – А помнишь, как ты продала свои золотые серьги, чтобы заплатить за мои курсы английского? Ты думаешь, я не знала? Я всё помню.
Ольга вздрогнула: – Ты знала? Мы же договорились с продавщицей в ломбарде, что она никому…
– Мам, я же видела, как ты перестала их носить. И слышала, как ты плакала ночью. – Лена крепче обняла мать. – А папа тогда говорил, что английский – это блажь, что я всё равно замуж выйду…
– А ты стала переводчицей, – Ольга слабо улыбнулась, вытирая слёзы.
– Благодаря тебе, мам. Только благодаря тебе.
За окном начало темнеть. Где-то вдалеке слышался гул машин, но здесь, на кухне, время словно остановилось.
– Знаешь, что я подумала? – вдруг оживилась Лена. – Тётя Вера была переводчицей, и я стала переводчицей. Может, это не просто совпадение? Может, она следила за нашей семьёй всё это время?
– И решила помочь именно сейчас, – тихо договорила Ольга. – Когда я наконец готова принять эту помощь.
Лена встала и решительно прошлась по кухне: – Мам, я завтра же возьму отгул на работе. Поедем, сделаем тебе новый паспорт. Потом найдём хороший санаторий – у меня есть подруга в турагентстве, она поможет. И знаешь что? – она остановилась перед матерью. – К чёрту эти старые джинсы и растянутые кофты. Мы купим тебе новую одежду. Красивую.
– Лена, твой отец…
– Мама, – дочь опустилась перед ней на корточки и взяла её руки в свои. – Ты всю жизнь заботилась о нас. Может быть, пришло время подумать о себе? Тётя Вера оставила эти деньги тебе. Не папе, не мне – тебе. И только ты должна решать, как их потратить.
Ольга отвела взгляд к окну. На улице уже зажглись фонари, их желтоватый свет причудливо играл на оконном стекле.
– А потом я встретила твоего отца, – она тяжело вздохнула. – Мне было двадцать три, я только закончила педагогический. Костя казался таким… надёжным. Уверенным. У него уже была отдельная квартира, перспективная работа. А я жила с родителями в коммуналке, работала в школе за копейки…
– И тётя Вера была против? – Лена осторожно коснулась маминой руки.
– Она пыталась поговорить со мной перед свадьбой. Сказала… – Ольга сглотнула комок в горле. – Сказала, что видит, как он подавляет меня. Что брак не должен быть клеткой. Что я теряю себя…
– А ты?
– А я накричала на неё. – Ольга горько усмехнулась. – Сказала, что она завидует моему счастью. Что она старая дева, которая ничего не понимает в семейной жизни. Что я люблю Костю и знаю, что делаю…
Она замолчала, машинально теребя уголок старой клеёнки на столе. Эту клеёнку они купили ещё пять лет назад – Костя тогда ругался, что она выбрала слишком дорогую.
– Знаешь, – вдруг тихо сказала Лена, – я всегда чувствовала, что с папой что-то… не так. Когда Серёжа первый раз пришёл к нам в гости – помнишь? – я всё сравнивала, как он общается со своей мамой и как папа с тобой.
– И что? – Ольга впервые за вечер прямо посмотрела на дочь.
– Серёжина мама… она такая живая. Смеётся громко, спорит с ним, может махнуть на выходные к подругам на дачу. А ты… – Лена запнулась, подбирая слова. – Ты как будто всё время ходишь на цыпочках. Боишься лишний раз слово сказать.
Ольга почувствовала, как по щекам покатились слёзы. Все эти годы она думала, что хорошо скрывает свои чувства, что дети ничего не замечают. А они, оказывается, всё видели. Всё понимали.
– Мам, – Лена крепко сжала её руку, – ты ведь помнишь, что тётя Вера говорила про клетку? Может, она оставила тебе эти деньги не просто так? Может, это твой шанс… открыть дверцу?
В прихожей раздался звук поворачивающегося ключа. Ольга вздрогнула – вернулся Константин. Но что-то изменилось. Впервые за тридцать лет этот звук не вызвал у неё желания вскочить, суетиться, оправдываться. Она выпрямила спину и расправила плечи.
– Знаешь что, доченька? – тихо, но твёрдо сказала она. – Завтра поедем делать мне новый паспорт. И заодно узнаем про санатории. У меня ведь даже купальника приличного нет – представляешь?
Лена улыбнулась сквозь слёзы: – Это мы исправим, мам. Обязательно исправим.
Шаги Константина в прихожей звучали как-то иначе – тяжелее, медленнее обычного. Ольга знала этот звук: так муж ходил, когда был особенно зол и хотел, чтобы все вокруг это чувствовали. Раньше от этих шагов у неё внутри всё сжималось. Но не сегодня.
– Лена, домой не пора? – голос Константина звучал обманчиво спокойно. – Уже поздно, а вам с мамой, наверное, нужно поговорить.
– Я останусь, пап, – Лена даже не повернулась к двери. Она продолжала держать руку матери, и Ольга чувствовала, как дрожат дочкины пальцы.
Константин вошёл в кухню, привычным жестом расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. От него пахло гаражом и чем-то ещё – Ольга принюхалась и узнала запах: коньяк. Значит, заезжал к Петровичу, соседу по гаражу. Всегда так делал, когда нужно было «посоветоваться по-мужски».
– Что ж, – он тяжело опустился на стул напротив, – раз уж у нас семейный совет, давайте поговорим. Ты ведь уже рассказала дочери про свои… планы?
– Да, пап, – Лена ответила раньше матери. – И я её полностью поддерживаю.
– Вот как? – его брови поползли вверх. – И ты считаешь нормальным, что твоя мать собирается пустить на ветер такие деньги? Деньги, которые могли бы пойти на что-то действительно важное?
– На что, например? – впервые за вечер подала голос Ольга. – На новый подъёмник для твоего гаража? Или на лодочный мотор, о котором ты мечтаешь?
Константин побагровел: – Да как ты… – он осёкся, бросив взгляд на дочь, и продолжил уже тише: – Всё, что я делаю, я делаю для семьи. Я всегда…
– Нет, Костя, – Ольга покачала головой. – Ты делаешь то, что считаешь нужным. Сам решаешь, что важно, а что нет. Помнишь, как я просила денег на курсы повышения квалификации? Ты сказал – зачем, всё равно в школе копейки платят. А новый спиннинг себе купил через неделю.
– Мама права, пап, – тихо добавила Лена. – Ты никогда не спрашиваешь, чего хотят другие.
– Вот значит как? – его голос стал опасно тихим. – Теперь вы обе против меня? Может, мне напомнить, кто все эти годы…
– Не нужно, – Ольга поднялась из-за стола. В свете кухонной лампы её фигура отбрасывала длинную тень на стену. – Не нужно напоминать про крышу над головой и кусок хлеба. Я тридцать лет это слышу. Но знаешь что, Костя? Я тоже работала все эти годы. Я тоже вносила свой вклад. И эти деньги – мои. Не твои, не наши общие – мои. И я поеду в санаторий.
– Ах ты… – он тоже вскочил, нависая над столом.
– Сядь, пап, – голос Лены стал жёстким. – Сядь и послушай. Первый раз в жизни просто послушай.
Константин медленно опустился на стул. Что-то в голосе дочери – совсем взрослое, твёрдое – заставило его подчиниться. Он обвёл взглядом кухню, словно видел её впервые: старые занавески, которые Ольга перешивала уже дважды, облупившуюся краску на подоконнике, треснувшую ручку на шкафчике…
– Мам, расскажи папе, – Лена чуть сжала мамино плечо, – расскажи ему про свои суставы. Про то, как ты по ночам не спишь от боли.
Ольга прерывисто вздохнула: – Знаешь, Костя, я ведь давно хотела съездить подлечиться. Ещё пять лет назад врач говорил – нужен санаторий, процедуры, грязи. Я даже буклеты приносила, помнишь?
– Помню, – хрипло ответил он. – Сказал, что весной поедешь…
– И говорил так каждый год, – она невесело усмехнулась. – А весной всегда находилось что-то важнее. То крышу на даче перекрыть, то машину ремонтировать…
– Так ведь правда нужно было! – он стукнул ладонью по столу, но как-то неуверенно.
– Пап, – Лена присела рядом с отцом, заглянула ему в глаза. – А ты знаешь, что мама свои золотые серьги продала, чтобы я на курсы английского ходила? Те самые, с рубинами, которые ты ей на десятилетие свадьбы подарил?
Константин дёрнулся, как от удара: – Что? Оля, это правда?
– Правда, – она опустилась на свой стул, вдруг почувствовав страшную усталость. – Ты тогда сказал – нечего деньги на ветер бросать, замуж выйдет, и все эти языки не нужны будут… А я видела, как у неё глаза горят, когда она про экзамен в институт рассказывала.
В кухне повисла тяжёлая тишина. Было слышно, как за окном проехала машина, как где-то наверху соседи двигают мебель.
– Я… – Константин провёл рукой по лицу. – Я не знал…
– Потому что никогда не спрашивал, – Ольга произнесла это без упрёка, просто констатируя факт. – Тридцать лет не спрашивал, чего хочу я. Чего хотят твои дети. Просто решал за всех.
Он сидел, ссутулившись, постаревший и какой-то растерянный. Вдруг поднял голову: – И что теперь?
– Я уже записалась в санаторий, – спокойно ответила Ольга. – На три недели. В Пятигорск.
– Когда?
– Через две недели. Лена поможет мне собраться.
Константин медленно кивнул. Потом ещё раз. Провёл пальцем по трещине в клеёнке.
– Я… я могу отвезти тебя. На машине. Чтобы не тряслась в поезде с сумками…
Ольга переглянулась с дочерью. В глазах Лены блеснули слёзы.
– Хорошо, – просто ответила она. – Только мне ещё нужно будет купить кое-какие вещи. И паспорт новый сделать.
– Я дам денег, – быстро сказал он.
– Нет, – она покачала головой. – Это я сделаю сама. На свои.
Он смотрел на неё долго, словно видел впервые. Потом тихо произнёс: – Ты изменилась.
– Да, – она улыбнулась – спокойно и чуть грустно. – Да, Костя. Я изменилась.
За окном занимался рассвет. Новый день.
