Дом свёкра и свекрови всегда пах деревом и старыми книгами. Этот запах окутывал меня с порога, но не приносил уюта. Он был чужим, как и всё в этом доме.
— А вот и Линочка, — свекровь, Ирина, вышла из кухни, вытирая руки о передник. Её улыбка была натянутой, слишком старательной.
Марк, мой муж, тут же обнял её.
— Мам, привет. А где все?
— Отец в кабинете, как всегда. А Света… Света сейчас спустится.
Имя сестры мужа прозвучало с едва заметной запинкой.
Мы прошли в гостиную. Валентин Петрович, свёкор, сидел в глубоком кресле с ноутбуком на коленях.
Он оторвал взгляд от экрана, кивнул мне и снова сосредоточился на работе. Для него я была лишь дополнением к его обожаемому приемному сыну.
Марк был их вселенной. Ребенок из приюта, которого они усыновили почти тридцать лет назад, стал центром их жизни, их гордостью. А я… я была той, кто этого ребенка у них «забрал».
На лестнице послышались шаги. Светлана.
Она спускалась медленно, её взгляд скользил по мне с откровенной оценкой. Каждый раз она находила во мне новый изъян.
— О, уже приехали, — протянула она, останавливаясь на последней ступеньке. — А мы тут с папой обсуждали семейный фонд.
Марк улыбнулся.
— Какой еще фонд?
— Папа решил, что пора позаботиться о будущем. О нашем будущем.
Слово «нашем» она выделила особенно, бросив на меня короткий, колкий взгляд.
Я подошла к книжному шкафу, делая вид, что рассматриваю корешки. На одной из полок стояла старая, выцветшая фотография в серебряной рамке.
Молодой Валентин Петрович обнимал какую-то женщину. Не Ирину. У женщины были мои глаза и знакомая, до боли родная линия подбородка.
— Кто это? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Свёкор резко поднял голову. Его лицо на мгновение утратило обычную непроницаемость.
— Это… старая знакомая. Студенческие годы.
Он быстро встал, подошел и забрал фотографию, убрав её в ящик стола.
— Зачем ты трогаешь чужие вещи? — голос Светланы прозвучал у самого уха.
Я вздрогнула и обернулась.
— Я не…
— Ты всегда лезешь не в свое дело, — отрезала она. — С самого первого дня.
— Света, прекрати, — вмешался Марк, подходя к нам. — Лина просто посмотрела фото.
— Она не просто посмотрела! — Светлана вспыхнула. — Она пытается стать здесь своей. Влезть в нашу семью. Но у тебя ничего не выйдет. Ты не понимаешь наших связей, нашей истории.
Она сделала шаг ко мне, её глаза горели холодным огнем.
— Потому что для этой семьи ты всегда будешь посторонней. Чужой.
Эти слова не ранили. Они будто нажали на какой-то внутренний переключатель.
Весь вечер я чувствовала это — смутное ощущение, что какая-то деталь не на своем месте. Фотография, странная реакция свёкра, ненависть Светланы…
Всё это вдруг сложилось в один узор.
Марк что-то говорил сестре, потом извинялся передо мной, но я его почти не слышала. Я смотрела на закрытый ящик стола, где лежала фотография женщины с моими глазами.
Я знала, что должна выяснить, кто она. И почему её портрет так тщательно оберегает отец моего мужа. Мужа, который, по иронии судьбы, был этому человеку не родным.
А вот я, кажется, была намного ближе, чем они все могли себе представить.
Дорога домой прошла в напряженном молчании. Марк несколько раз пытался заговорить, извинялся за сестру, но я лишь качала головой. Слова застревали в горле.
— Лин, ну прости её, ты же знаешь Свету, — он положил руку мне на колено. — У неё сложный характер. Она просто ревнует отца и меня к тебе.
Я посмотрела на его профиль, освещенный огнями встречных машин. Он ничего не понимал. Дело было не в ревности. Дело было во лжи, которая, как оказалось, пропитала всю его семью.
Дома я сразу прошла в спальню и закрыла дверь. Мне нужно было подумать. Та женщина на фото… её лицо не давало мне покоя. Я достала из шкатулки старый мамин альбом. И на одной из последних страниц нашла её.
Вот она. Моя мама, совсем юная, стоит в обнимку с тем же самым мужчиной. С Валентином Петровичем.
Подпись под фото, сделанная выцветшими чернилами: «Валя и я. Наше лето».
Кровь отхлынула от лица. Мир покачнулся. Валя. Валентин.
Я набрала номер мамы. Она ответила после третьего гудка, голос был сонным.
— Линочка? Что-то случилось?
— Мам, — мой голос дрожал. — Я должна кое-что у тебя спросить. Про моего отца.
На том конце провода повисла пауза.
— Милая, мы же договорились…
— Нет, мы не договорились! — я почти кричала. — Ты всю жизнь уходила от ответа! Кто он? Его звали Валентин?
Мама снова молчала. Я слышала лишь её прерывистое дыхание.
— Мама, ответь! Он — отец Светланы, сестры Марка? Его фамилия…
— Перестань, — тихо сказала она. Голос её был полон страха. — Прошу тебя, дочка, не лезь туда. Это… это опасно. Он нас бросил. Он вычеркнул нас из своей жизни много лет назад. Забудь.
— Я не могу забыть! — по моим щекам текли слёзы. — Я вышла замуж за сына этого человека! Я живу в этом аду, где его настоящая дочь ненавидит меня, даже не подозревая, кто я!
— Что? — прошептала мама. — Он отец твоего мужа?
И тут я поняла весь ужас ситуации.
— Марк — их приёмный сын, мама. Они усыновили его.
Мама ахнула. Кажется, она уронила телефон. Я слышала какой-то грохот, потом тихий стон.
Я знала, что натворила. Я разрушила её спокойствие, вытащив на свет тайну, которую она хоронила десятилетиями. Но я не могла иначе.
Светлана — моя сестра. Свёкор — мой родной отец. Человек, который бросил мою беременную мать, чтобы построить новую, «чистую» семью.
И фраза Светланы «Ты нам чужая» теперь звучала как злая насмешка судьбы. Я была им не чужая. Я была их кровью. Тайной, которую они так старательно скрывали и от которой теперь было не убежать.
На следующий день я не пошла на работу. Я сидела на кухне и смотрела в одну точку, пока Марк не сел напротив.
— Лина, поговори со мной, — он взял мою руку. — Что происходит? Это из-за Светланы?
Я подняла на него глаза. В них плескался океан боли и решимости.
— Я должна вернуться туда, Марк. Сегодня. И ты поедешь со мной.
— Зачем? Чтобы они снова тебя унижали?
— Чтобы они сказали мне правду, — я сжала его ладонь. — Пожалуйста. Это важно.
В его глазах мелькнуло понимание. Он не знал всей истории, но чувствовал, что дело серьезное.
— Хорошо. Я с тобой.
Через два часа мы снова стояли на пороге этого дома. Дверь открыла Ирина. Увидев нас, она удивленно вскинула брови.
— Лина? Марк? Что-то случилось?
— Нам нужно поговорить, — твердо сказала я. — Всем вместе.
Мы прошли в гостиную. Там, как и вчера, сидели Валентин Петрович и Светлана. Они оторвались от бумаг, и на их лицах проступило раздражение.
— Что еще? — ледяным тоном спросила Светлана.
Я не стала медлить. Я подошла к столу, посмотрела прямо в глаза Валентину Петровичу и положила перед ним фотографию из маминого альбома.
— Вы помните эту женщину? — мой голос звенел от напряжения.
Он побледнел. Его взгляд метнулся от фото ко мне, и в нем промелькнул узнаваемый страх.
— Это моя мама, — ответила я. — А я — ваша дочь, которую вы бросили тридцать лет назад.
Светлана расхохоталась. Громко, истерично.
— Что за бред ты несешь? Совсем с ума сошла от зависти? Решила придумать себе знатное родство?
Но Ирина не смеялась. Она смотрела на мужа, и её лицо превращалось в каменную маску.
— Валя, это правда? — её голос был едва слышен.
Валентин Петрович молчал, глядя на фото.
— Отвечай! — крикнула она.
— Я… я не знал, — пролепетал он. — Она сказала, что не будет ребенка… она просто исчезла…
— Она исчезла, потому что ты её бросил! — выкрикнула я. — Бросил, потому что выбрал деньги и положение! Выбрал свою идеальную семью!
— Да как ты смеешь! — взвилась Светлана, но её остановил взгляд Марка. Холодный, тяжелый взгляд.
— Так вот почему ты так ненавидела мою жену, — сказал он, обращаясь к сестре. — Ты чувствовала. Чувствовала родную кровь и боялась её.
Светлана замолчала, её лицо исказилось. Осознание медленно доходило до неё. Она смотрела на меня, потом на отца, и её мир рушился на глазах.
— Так вот почему ты всегда говорила, что я чужая, — сказала я тихо, глядя на неё. — Потому что я — живое напоминание о лжи, на которой построена вся ваша жизнь.
Я повернулась к Марку.
— Пойдем отсюда.
Мы вышли из дома, оставив их разбираться с руинами своей «идеальной» семьи.
Я не знала, что будет дальше. Но впервые за долгое время я чувствовала не боль, а облегчение.
Я больше не была чужой. Я была собой. И этого было достаточно. Хорошо, что мой муж был приемным, а то ситуация получала бы совсем иной оборот.
