— Оля, ставь цветы у фотографии, а венок пусть тут, у порога, — негромко попросила тётя Марина, поправляя чёрную косынку.
Оля кивнула и постаралась не смотреть на резкие тени, падающие на портрет матери. В голове не укладывалось, что мама больше не подойдёт к ней с просьбой вынести мусор или помочь принести сумки с продуктами. В этот день всё казалось чужим, даже знакомые запахи квартиры смешались с отчётливыми нотками поминального ужина.
Рядом, прижавшись к стене, стоял десятилетний Лёша. Он почти не разговаривал с тех пор, как увидел, что мама ночью вызывает «Скорую» и бегает по коридору, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. Врачи только развели руками.
— Мам, — несмело позвал Лёша, — а можно я пойду с Даней в мою комнату?
— Иди, конечно, — ответила Оля. — Только недолго, сейчас всё равно будем поминать бабушку вместе.
Лёша сорвался с места, стараясь убежать от тяжёлых разговоров. Оля провожала его взглядом, ощущая непривычную пустоту в груди. Раз за разом вспоминала, как мать всегда стояла на кухне и спрашивала: «Оля, что приготовить? Тебе ведь завтра на работу, а Лёше в школу». Теперь некому задавать эти простые вопросы.
В гостиной тихо переговаривались родственники. Кто-то из старших уже собирался уезжать. Вдруг с кухни показался Вадим, её брат. Он был бледен, но в голосе слышались резкие нотки:
— Оля, выйди со мной на минуту, поговорить надо.
Вышли в коридор, чтобы никому не мешать. Вадим сразу начал без обиняков:
— Надо будет квартиру делить. Понимаешь, да? Мама ведь не оставила завещания. Значит, всё — пополам.
— Я понимаю, — сказала Оля. — Только сейчас ещё слишком рано обо всём этом думать. Мы только похоронили маму.
— Кому рано, а кому и нет, — пробормотал брат. — У меня семья, двое детей. А ты мать-одиночка. Тебе помогает государство, льготы какие-то. Так что эта квартира мне нужнее. Ну, сама понимаешь…
Оля ничего не ответила. Её будто ударили: в словах брата слышался холодный расчёт. В детстве Вадим казался ей надёжным, хоть и вредным старшим братом. Но теперь в его голосе не было ничего, кроме сухой решимости.
— Тут всё по-честному, — продолжал он. — Ты мать-одиночка, а у меня — полноценная семья. По совести квартира должна мне достаться. Если не согласна, я и в суд пойду, не сомневайся.
— Серьёзно? — только и выдавила Оля.
— Конечно. Ты ещё сама пожалеешь, если решишь вставлять палки в колёса. Короче, подумай.
Он развернулся и пошёл к выходу. Оля наблюдала, как он быстро надевает куртку. Несколько знакомых попытались с ним попрощаться, но он кивнул почти машинально и исчез за дверью.
Оставшиеся родственники медленно расходились. Кто-то подошёл к Оле:
— Держись. Если что, мы рядом, — тихо сказала тётя Марина, тронув Олю за плечо.
— Спасибо, — ответила она и поправила выпавшую из причёски прядь.
В тот момент она ничего не чувствовала, кроме странного оцепенения. Надо было собирать посуду, провожать гостей, присматривать за Лёшей, но в голове стучало одно: «Он и правда так сказал? Словно мы — чужие люди».
Лёша осторожно выглянул из комнаты, увидел, что уже почти никого не осталось.
— Мам, мы можем завтра в школу не ходить? — спросил он несмело. — Или обязательно?
— Ты хочешь отдохнуть? — переспросила она и посмотрела на сына внимательно. — Можешь остаться дома, сынок. Но тогда придётся объяснить учительнице, что ты пропустил день после похорон бабушки.
Лёша кивнул. Оля погладила его по голове, и они вдвоём зашли в пустую комнату. Там, где мать ещё недавно лежала под пледом и тихонько дышала. Теперь же всё изменилось навсегда.
— Мам, а что будет с нами? — спросил Лёша вдруг.
— Мы справимся, Лёш. Обязательно справимся, — прошептала Оля, хотя сама не была уверена, как именно.
Она понимала: брат не отступит. И нужно будет быстро решать, как защитить то, что они с мамой создавали годами.
Прошла неделя после похорон. Оля с раннего утра сидела за кухонным столом: разбирала бумаги, свидетельства, справки. Нужно было уладить кучу формальностей: оплатить услуги похоронной конторы, подать документы на полагающиеся выплаты, да ещё и выяснить порядок наследования.
— Мама, а можно я возьму бутерброд? — сказал Лёша, заглядывая к ней перед школой.
— Возьми, конечно. Сам справишься? Я пока не могу помочь, мне надо сейчас позвонить юристу.
Он улыбнулся и отправился на кухню. Оля набрала номер адвоката, который дал ей сосед снизу — он сам недавно возился с наследственными делами.
Через час она уже сидела в кабинете юриста по имени Виктор Александрович — доброжелательного мужчины лет пятидесяти.
— Случай у вас обычный, — сказал он, просматривая бумаги. — Завещания нет, значит, по закону всё пополам: вы и ваш брат. Но с учётом того, что вы, как я понял, всё время проживали с матерью и фактически ухаживали за ней, возможно, суд учтёт вашу материальную и физическую поддержку.
— Вадим звонит мне через день, требует «определиться». Намекает, что без боя не уйдёт, — сообщила Оля. — Он утверждает, что у него «полноценная семья», а я… в общем, должна остаться ни с чем.
— Понимаю. Но вы не пугайтесь. Соберите все доказательства: чеки, квитанции, свидетельства соседей, выписки из больницы, что вы ухаживали за мамой. Суд может признать вас единственным наследником, если убедится, что именно вы полностью осуществляли заботу о матери, — Виктор Александрович отодвинул бумаги. — Но для этого нужна серьёзная аргументация.
— Я возила маму в травмпункт, когда она сломала шейку бедра, покупала ей всё для восстановления. Полгода подбирали лекарства, ухаживала только я, оплачивала коммунальные услуги полностью, — перечисляла Оля. — Брат вообще не участвовал.
— Отлично, это весомые аргументы, — кивнул юрист. — Суды в таких делах часто становятся на сторону того, кто фактически заботился о родителе и проживал с ним.
Оля поблагодарила его и вышла из кабинета слегка воодушевленная. Но радость быстро растаяла, когда телефон завибрировал. На экране высветилось: «Вадим». Она медленно нажала на приём вызова.
— Ну что, определилась? — спросил он вместо приветствия.
— Вадим, у меня будет свой юрист. Я, как и ты, хочу поступать по закону.
— А по-человечески уже не хочешь? — в голосе брат явно сдерживался, но холод сквозил в каждой фразе. — Ладно, имей в виду: ты сама напросилась. Я подам в суд и ещё посмотрю, как ты потом выкрутишься.
— Мне уже всё равно, — Оля поморщилась, хотя внутренне дрожала. — Делай, что считаешь нужным.
— Хорошо, я предупредил, — буркнул он и отключился.
Оля вздохнула и вышла на улицу. Мороз слегка пощипывал щёки, прохожие спешили кто куда. Она подумала о матери, о том, как та всегда говорила: «Главное — не теряй доброты в сердце, дочка». Но сейчас доброту приходилось припрятать. Впереди ожидала битва за крышу над головой.
Оля обошла почти всех соседей, кто мог подтвердить её ежедневные хлопоты. Заглянула к пожилой Лидии Васильевне на втором этаже.
— Вы ведь помните, как я маму в больницу возила? Ночью такси вызывала, вы тогда ещё с Лëшей посидеть согласились, — спросила Оля.
— Конечно, помню, — кивнула соседка, доставая из шифоньера очки. — Я тогда думала: как же ты успеваешь и на работу ходить, и за матерью смотреть. Я напишу, как всё было.
Получив от соседки письменное подтверждение своих слов, Оля отправилась к врачу в поликлинику, где маму наблюдали. Там её знали давно, потому что она не раз приводила пожилую женщину на обследования.
— Да, я готов написать подтверждение, что именно вы сопровождали свою мать на приёмах, — сказал терапевт, раскладывая бумаги. — У нас в карточке отмечено, что вы родственница и ухаживаете за ней.
— Огромное спасибо, мне это очень нужно в суде, — сказала Оля.
— Надеюсь, всё разрешится справедливо, — отвечал врач.
Оля собирала документы, но и Вадим не терял времени даром. Однако в отличие от сестры, которая готовилась защищать свои интересы в суде, мужчина действовал в основном через родню, настраивая их против Ольги.
Он успел позвонить тёте Рите в Подмосковье и тёте Свете, живущей в небольшом городке под Воронежем, и наговорить, будто Оля «вцепилась» в квартиру и хочет выгнать собственного брата «на улицу». Некоторые родственники звонили ей и задавали странные вопросы:
— Оля, а ведь у тебя только один Лёша. С ним управиться проще, а у Вадима двое детей. Может, есть смысл уступить?
— Уступить? — спросила Оля однажды тёту Риту. — Я не могу остаться без квартиры. Да и почему я должна? Я всё время жила с мамой, ухаживала за ней, следила за квартирой. Это моë единственное жилье, если я его потеряю, окажусь на улице, а Вадим-то и сейчас живёт в своей квартире.
— Понимаю, — вздохнула та. — Но ты послушай и Вадима. У них тоже всё непросто.
— Тётя Рита, я всю жизнь была удобной — молчала, когда меня обзывали неопытной, когда мне говорили, что сама «виновата» в раннем разводе. А теперь я не могу позволить брату забрать то, что мы с мамой сохраняли годами. Прости.
Тётя лишь промолчала, а Оля почувствовала, что в этот раз у неё нет стыда за собственную твёрдость.
Вечером, уже дома, она разбирала чеки, распечатки переводов денег на карточку мамы, вспоминала, как после травмы та несколько месяцев не могла ходить. Оля возила её к травматологу, покупала костыли и приспосабливала комнату для удобства. И всё это без единого рубля от Вадима.
Он, напротив, пришел как-то просить у матери деньги на первый взнос за новую машину, а когда она отказала, уехал злой, даже не предложив помощь.
— Мам, а ты почему грустная? — спросил Лёша, подойдя к ней.
— Немного устала, сынок, — призналась она. — Но скоро всё уладится. Я готовлюсь к суду.
— Суд — это страшно? — мальчик посмотрел на неё растерянно.
— Нет, Лёш, — Оля потрепала его по волосам. — Не страшно. Просто сложнее, чем я думала. Но это нужно, чтобы нас с тобой не обидели.
— Я не хочу, чтобы нас обижали, — сказал Лёша и крепко прижался к маме.
Оля поняла, что больше не намерена ни оправдываться, ни заглушать свою боль. Она уже приняла решение идти до конца.
Суд состоялся ранней весной. Оля, войдя в зал, ощутила странный трепет: никогда прежде не бывала в такой ситуации. За столом напротив сидел Вадим. Он поприветствовал её холодным взглядом и отвернулся.
Когда судья предложил высказать позиции, Вадим заговорил уверенно:
— Я требую признать моё право на половину квартиры. По закону мы оба прямые наследники. Сестра пытается всё забрать, ссылается на то, что одна воспитывает ребёнка, а у меня двое. Это несправедливо.
— Я не ссылаюсь на количество детей, Вадим, — возразила Оля, стараясь говорить ровно. — Я ухаживала за мамой, платила за квартиру, занималась всеми её проблемами. Есть чеки, справки, показания соседей и врачей, подтверждающие, что о матери заботилась только я.
— Это всё слова! — воскликнул Вадим. — Я помогал, как мог. Просто деньги у меня уходили на семью, детей.
Судья попросил предоставить документы. Оля выложила на стол распечатанные переводы, чеки на покупку лекарств, фотографии, где мама после перелома и рядом — Оля, а Вадима нет. Соседка Лидия Васильевна в показаниях подтвердила, что сын практически не появлялся у матери, а все дела вела исключительно дочь.
Врач из поликлиники написал справку о регулярном сопровождении пациентки именно дочерью.
Судья внимательно выслушал и заявил:
— Руководствуясь статьями закона, учитывая представленные доказательства, суд выносит решение: признать Ольгу Михайловну единственным наследником квартиры.
В зале на миг повисла пауза. Вадим поднялся, посмотрел на Олю. Ничего не сказал, лишь быстро вышел из помещения, толкнув дверь плечом.
Оля, всё ещё не веря, что всё кончено, села на скамейку в коридоре суда. Юрист поздравил её и сказал, что дальше нужно официально оформить документы, но самый главный этап уже позади.
Вечером, когда Лёша делал уроки, она получила от брата сообщение: «Ты ещё поймёшь, что семья важнее денег». Оля перечитала эти слова трижды и отложила телефон в сторону.
— Мам, а давай прогуляемся? — предложил Лёша, оторвавшись от тетрадей. — Я сегодня три пятёрки получил.
— Вот здорово, молодец! — улыбнулась Оля. — Конечно, пойдём. Пусть у нас с тобой будет маленький праздник.
Они вышли из квартиры, где всë напоминало о бабушке. В комнате всё стояло по-прежнему: старый стул, торшер, который мама любила зажигать перед сном. Но теперь это были не просто вещи — это была память.
Оля взяла Лёшу за руку. Она больше не чувствовала страха или несправедливости. Суд встал на её сторону, а это значило одно: они могут жить спокойно в знакомой квартире, где в каждом шорохе будто звучит прежний материн совет: «Береги своё и цени, что имеешь».
Без пафоса, без злорадства по отношению к брату — просто осознание, что справедливость всё-таки существует. А справедливость — это тоже форма любви, как говорила мама. Сегодня Оля впервые вспоминала о ней не с болью, а с тихим, но решительным чувством благодарности и свободы.
