— Зачем ты это сделал, Кирилл? — голос Алисы был ровным, но в этой ровности скрывалось куда больше угрозы, чем в любом крике.
Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела не на мужа, а на яркую глянцевую коробку в руках их восьмилетнего сына. Митя, не замечая грозового напряжения в воздухе, уже с нетерпением срывал упаковочную плёнку с новой игровой приставки. Его лицо светилось чистым, незамутнённым восторгом, тем самым восторгом, который Кирилл так любил вызывать и которым так гордился.
— Я же сказала, он наказан. Неделя без игр за двойку по математике. Мы же договорились, — продолжила она, наконец переведя тяжёлый взгляд на мужа.
Кирилл, стаскивая в коридоре ботинки, старательно избегал смотреть ей в глаза. Он изобразил на лице уставшую отцовскую добродетель, смешанную с лёгким раздражением от того, что его благородный порыв встретили в штыки.
— Алис, ну что ты опять начинаешь? Он и так весь день ходил расстроенный из-за этой оценки. Я пришёл с работы, по пути зашёл в магазин, решил его порадовать. Ребёнок должен быть счастливым. Зачем устраивать эти драмы из-за какой-то двойки? Он её исправит.
— Он её исправит, потому что будет сидеть и заниматься, а не потому что папа, отменяя все договорённости, принесёт ему утешительный приз! — Алиса сделала шаг вперёд, её голос оставался таким же спокойным, но каждое слово падало, как камень. — Ты понимаешь, что ты только что сделал? Ты показал ему, что правила ничего не значат. Что мои слова — пустой звук. Что можно получить плохую оценку, и за это тебя ещё и наградят. Это не воспитание, это подкуп.
— Я показал ему, что папа его любит и не хочет, чтобы он ходил с кислой миной, — огрызнулся Кирилл, наконец выпрямляясь. Он демонстративно прошёл на кухню, открыл холодильник, всем своим видом показывая, что разговор окончен. — Хватит быть такой злой. Ты вечно только требуешь и наказываешь. Вечно недовольна.
Алиса медленно пошла за ним. Из комнаты сына уже доносились восторженные возгласы и звуки подключения проводов к телевизору. Праздник, устроенный Кириллом, был в самом разгаре.
— Злой? Конечно. Кто-то же должен в этой семье быть «злым». Кто-то же должен следить, чтобы он чистил зубы, делал уроки, ложился спать вовремя. Кто-то должен говорить «нет», когда ты готов разрешить всё, лишь бы не портить себе настроение его нытьём. А ты прилетаешь на пять минут, даришь праздник и снова исчезаешь в своём телефоне или у телевизора. Удобно устроился, правда? Ты — добрый фей, а я — злая мачеха, которая портит всё веселье.
— Если тебе не нравится твоя роль, можешь её не играть, — бросил Кирилл, наливая себе стакан холодного сока и с шумом ставя пакет на стол. Он всё ещё считал этот разговор досадной помехой своему спокойному вечеру.
Алиса остановилась в дверном проёме кухни. На её лице не дрогнул ни один мускул. Она смотрела на него долго, изучающе, будто видела впервые. Будто взвешивала что-то на невидимых весах. А потом тихо, почти шёпотом, но с убийственной чёткостью произнесла ту самую фразу, которая всё изменила.
— Ты хочешь, чтобы твой сын был счастливым, а воспитанием его заниматься ты не собираешься? Отлично, Кирилл! С этой минуты я тоже отвечаю только за его счастье! А за его домашние задания, чистые зубы и вовремя сделанные уроки отвечаешь ты!
Он обернулся, собираясь съязвить в ответ, что-то вроде «наконец-то поняла», но что-то в её взгляде заставило его замолчать. В нём не было ни обиды, ни привычного гнева. Только холодная, абсолютная решимость. Это был взгляд человека, который только что принял окончательное решение.
— Да ладно тебе, не заводись, — неуверенно махнул он рукой, пытаясь свести всё к очередной бытовой ссоре, которая рассосётся к утру. — Просто будь немного помягче.
— Я буду. Невероятно помягче, — пообещала Алиса, и от её спокойной улыбки по спине у Кирилла пробежал неприятный холодок. — Ты даже не представляешь, насколько. С сегодняшнего дня в этом доме будет только счастье. Круглосуточно. Твоими стараниями. Кирилл воспринял её заявление как очередной всплеск эмоций, не более. Он пропустил мимо ушей эту напыщенную тираду, уверенный, что к утру всё уляжется, как бывало уже десятки раз. Алиса покричит, обидится, а потом вернётся к своим привычным обязанностям, потому что кто, если не она? Он доел свой ужин, посмотрел какое-то видео на телефоне и устроился на диване в гостиной, чувствуя себя абсолютно правым. Он ведь просто хороший отец, который балует своего сына. Что в этом плохого?
Время близилось к девяти вечера. Обычно в этот час в квартире начиналась ежедневная битва под названием «домашнее задание». Алиса выключала телевизор, строгим голосом звала Митю, и начинались препирательства, уговоры и недовольные вздохи. Кирилл в этом участия не принимал, считая процесс ниже своего достоинства.
Сегодня всё было иначе. Алиса вошла в гостиную, где Митя, лёжа на ковре, самозабвенно гонял виртуальные машины на экране огромного телевизора. Кирилл ожидал, что сейчас она выключит приставку и начнётся привычный ритуал. Но Алиса подошла к сыну, села рядом на ковёр и с интересом заглянула в экран.
— Ух ты, как у тебя здорово получается! Обгоняй его, давай!
Митя на секунду отвлёкся, удивлённо посмотрев на мать. Обычно в это время она уже выкладывала на стол учебники и дневник.
— Мам, нам же математику задали, — сказал он, с трудом отрывая взгляд от игры. — Там примеры в столбик.
Кирилл, наблюдавший за сценой с дивана, самодовольно усмехнулся. Вот, даже ребёнок понимает, что есть обязанности. Сейчас она сдастся.
Но Алиса лишь мягко погладила сына по голове.
— Ничего страшного, зато ты будешь счастливым, — её голос звучал ласково и безмятежно, но взгляд она подняла и направила прямо на мужа. — Папа сказал, это главное.
Кирилл замер. Он ожидал чего угодно — скандала, упрёка, но не этого ледяного, демонстративного спокойствия. Он сел на диване прямее.
— Алиса, что это такое? У него математика.
— Кирилл, ты же сам сказал — зачем эти драмы? — она улыбнулась ему той самой улыбкой, от которой веяло холодом. — Он сейчас расстроится, если я его заставлю решать эти твои примеры. А мы ведь договорились, что главное — его счастье. Так что пусть играет. Смотри, какой он довольный.
И Митя действительно был доволен. Получив такое неожиданное разрешение, он с новой силой вцепился в джойстик, полностью погрузившись в игру. Алиса же взяла с журнального столика пульт от телевизора и, когда сын закончил гонку, спокойно включила ему канал с мультфильмами.
— Но уроки-то делать надо! — Кирилл начал терять терпение. Эта игра переставала быть забавной.
— Надо? — Алиса чуть склонила голову набок. — Кому надо? Тебе? Тогда садись и делай с ним. Это же твоя зона ответственности теперь — всё, что не приносит счастья. Учёба, дисциплина, скучные обязанности. А я отвечаю за радость. Вот, пожалуйста, — она изящно махнула рукой в сторону экрана, где уже вовсю прыгали какие-то мультяшные звери. — Я обеспечиваю ему радость.
Кирилл смотрел на неё, потом на сына, потом снова на неё. Он попал в ловушку, которую сам же помог построить. Любая его попытка настоять на уроках теперь выглядела бы как тирания, как прямое противоречие его же собственным словам о «счастье ребёнка». Он встал, прошёл по комнате, чувствуя себя идиотом.
— Ты решила поиграть, да? Думаешь, это смешно?
— Я просто последовала твоему совету, дорогой. Я стала помягче, — она говорила с ним, но не сводила глаз с экрана, будто сюжет мультфильма интересовал её куда больше, чем его возмущение.
Кирилл фыркнул, развернулся и ушёл на кухню. Он был уверен, что это просто дурацкий спектакль на один вечер. Завтра она устанет от этой комедии, и всё вернётся на круги своя. Он не мог и представить, что это было только начало. И что Алиса не собиралась отступать.
Кирилл проснулся на следующее утро с твёрдой уверенностью, что ночной спектакль окончен. Он был снисходителен. Ну, погорячилась жена, с кем не бывает. Сейчас она, как обычно, будет греметь кастрюлями на кухне, варить полезную овсянку, которую Митя терпеть не мог, и собирать сыну портфель. Он потянулся и вышел из спальни, готовый великодушно простить ей вчерашнюю выходку.
На кухне его ждала идиллическая картина, которая не имела ничего общего с реальностью. За столом сидел сияющий Митя, а перед ним стояла тарелка с куском вчерашнего торта и стакан газировки. Алиса сидела рядом и с улыбкой смотрела, как сын уплетает свой «завтрак».
— Это что такое? — Кирилл остановился на пороге, не веря своим глазам. — Ты дала ему торт на завтрак?
— Доброе утро, дорогой, — Алиса повернула к нему сияющее лицо. — Конечно. Овсянка его расстраивает, он её не любит. А от торта он счастлив. Смотри, — она указала на сына, у которого щеки были перепачканы кремом. — Абсолютно счастливый ребёнок.
Кирилл почувствовал, как внутри закипает глухое раздражение.
— Он не почистил зубы. Я слышал.
— Верно, — легко согласилась Алиса. — Он не захотел. Сказал, что зубная паста невкусная и ему неприятно. Я же не буду заставлять его делать то, что портит ему настроение. Напоминаю, гигиена и дисциплина — это теперь твоя сфера ответственности. Тебе нужно было проконтролировать.
Она встала, ополоснула свою чашку и посмотрела на часы.
— Ой, Митя, ты же в школу опаздываешь! Скорее собирайся!
Митя, дожевав торт, нехотя поплёлся в коридор. Кирилл пошёл за ним, наблюдая, как сын кое-как натягивает рубашку поверх вчерашней футболки и пытается запихнуть в портфель пару тетрадей. Алиса стояла рядом, подбадривая его.
— Молодец, солнышко! Сам одеваешься!
— Он забыл дневник и пенал! — не выдержал Кирилл.
— Кирилл, — Алиса повернулась к нему, и в её голосе прозвучали стальные нотки. — Я обеспечиваю ему хорошее настроение перед школой. А сбор портфеля, проверка домашнего задания и опрятный вид — это скучные обязанности. Это к тебе. Ты же не проверил.
Весь день Кирилл ходил как на иголках. Он пытался работать, но мысли постоянно возвращались к утренней сцене. Он был зол. Зол на Алису за её идиотский саботаж, на себя — за то, что позволил втянуть себя в эту игру. Вечером он твёрдо решил, что положит этому конец.
Он вернулся домой раньше обычного. В квартире царил хаос. В гостиной на ковре были разбросаны детали конструктора, липкие обёртки от конфет и крошки от печенья. Митя и Алиса сидели на диване, обложившись подушками, и ели пиццу прямо из коробки, просматривая какой-то комедийный сериал.
— Ужина не будет? — спросил он с порога, обводя взглядом поле битвы.
— Почему же? У нас пицца! — радостно сообщила Алиса. — Митя не хотел есть котлеты, он сказал, что мечтает о пицце. А я здесь для того, чтобы исполнять его мечты и делать его счастливым. Присоединяйся!
— Я не хочу пиццу! Я хочу нормальной еды! И я хочу, чтобы в доме был порядок! — Кирилл уже не сдерживался.
— Это прекрасно, — кивнула Алиса, не отрывая взгляда от экрана. — Уборка — это обязанность, которая точно не приносит Мите счастья. Значит, это твоя задача. И приготовление «нормальной еды» тоже. Моя миссия на сегодня выполнена — ребёнок сыт и доволен.
И в этот момент, когда Кирилл уже готов был взорваться, зазвонил его мобильный телефон. Номер был незнакомый. Он раздражённо ответил.
— Кирилл Андреевич? — раздался в трубке строгий женский голос. — Это классный руководитель вашего сына, Мария Ивановна. Я звоню вам, потому что до вашей супруги дозвониться не могу уже третий день.
Кирилл похолодел. Он посмотрел на Алису, но та лишь безразлично пожала плечами.
— Да, я слушаю.
— Я вынуждена сообщить, что поведение и успеваемость вашего сына вышли из-под всякого контроля, — отчеканила учительница. — Митя систематически не выполняет домашние задания. На уроках дерзит, огрызается, заявляя, что «не хочет расстраиваться». Его тетради в ужасном состоянии. За последнюю неделю у него двойки по всем основным предметам. Если так пойдёт и дальше, мне придётся поднять вопрос о его переводе на домашнее обучение или в класс коррекции. Вы вообще в курсе, что происходит с вашим ребёнком?
Кирилл стоял посреди комнаты с телефоном в руке, оглушённый. Унижение было почти физическим. Он, «хороший папа», только что получил публичную порку от учительницы. Он медленно опустил телефон и поднял глаза на жену. Алиса выключила телевизор. Она смотрела на него спокойно, выжидающе. В её глазах не было злорадства. Было лишь холодное удовлетворение человека, чей план сработал безупречно.
— Что ты наделала? — Кирилл опустил телефон. Его голос был обманчиво тихим, но в нём вибрировала с трудом сдерживаемая ярость. Он смотрел на Алису так, будто хотел испепелить её взглядом. — Ты довольна? Ты доказала свою точку зрения? Ты решила сломать собственного сына, чтобы наказать меня?
Алиса медленно встала с дивана. Она не отступала, не оправдывалась. Она ждала этого момента, этой атаки, и была к ней готова.
— Я? — она чуть приподняла бровь. — Я ничего не делала, Кирилл. В этом-то и вся суть. Я просто перестала делать твою работу за тебя. Я дала тебе именно то, о чём ты просил: быть единственным источником счастья для своего ребёнка. Я убрала из его жизни «злую маму» со скучными правилами. И вот результат.
— Это не результат! Это саботаж! — он сделал шаг к ней, его кулаки сжались. — Ты намеренно всё пустила на самотёк! Ты видела, что он не делает уроки, что он не чистит зубы, что он превращается в маленького неконтролируемого эгоиста! И ты сидела и улыбалась!
— Я улыбалась, потому что он был счастлив, — отчеканила Алиса. Каждое её слово было холодным и острым. — Разве не этого ты хотел? Чтобы он не расстраивался? Двойка его расстраивает? Убираем её. Уроки его утомляют? Долой уроки. Зубная паста невкусная? Выбрасываем щётку. Это твоя философия, Кирилл, не моя. Я просто довела её до логического завершения. Ты годами подрывал мой авторитет, отменял мои решения, покупал ему игрушки за проступки, чтобы быть «добреньким». Ты думал, это и есть любовь? Нет. Это инфантильность. Это трусость. Это нежелание брать на себя ответственность за неприятную часть родительства.
Митя, до этого молча наблюдавший за перепалкой, съёжился на диване. Пицца в его руках казалась уже не такой вкусной. Он смотрел то на отца, то на мать, и в его глазах плескался страх и непонимание.
— Пап? Мам? — тихо позвал он.
Но они его не слышали. Битва была слишком ожесточённой.
— Ты говоришь об ответственности? — зарычал Кирилл. — А твоя ответственность где? Бросить всё и наблюдать, как твой сын катится ко всем чертям? Это по-твоему, ответственно?
— Моя ответственность много лет заключалась в том, чтобы быть плотиной, сдерживающей твою «доброту», — голос Алисы набрал силу. — Я была той, кто говорит «нет». Той, кто заставляет. Той, кто вызывает слёзы и недовольство, чтобы завтра ему не было мучительно стыдно перед учительницей. А ты всегда приходил на всё готовенькое, гладил по головке и говорил: «Мама у нас строгая». Ты сделал из меня монстра, а из себя — святого. Хватит. Я устала быть твоим громоотводом.
Она подошла к столу, взяла остывший кусок пиццы и бросила его обратно в коробку.
— Вот он. Твой счастливый ребёнок. Он не знает, что такое «надо». Он не умеет терпеть. Он уверен, что любая его прихоть должна быть исполнена, иначе мир рухнет. Это твоих рук дело. И теперь звонок от Марии Ивановны — это не моя проблема. Это твоя. Неуспеваемость сына — твоя проблема. Его хамство — тоже твоё. Ты хотел быть главным по счастью? Поздравляю. Ты получил эту должность. Вместе со всеми вытекающими последствиями.
Кирилл смотрел на неё, и ярость в его глазах медленно сменялась растерянностью, а затем —
холодным ужасом осознания. Он попал в капкан. Он больше не мог сказать «будь помягче», не мог откупиться игрушкой. Он стоял посреди разгромленной гостиной, рядом с растерянным сыном, и вся та «неприятная часть родительства», от которой он так долго и успешно бегал, обрушилась на него разом. Звонки учителей, двойки, испорченные зубы, испорченный характер.
Алиса смотрела на него без капли сочувствия. Её эксперимент был окончен. Она победила. Но в её победе не было радости. Она просто стояла в выжженной пустыне, которую сама и создала, чтобы доказать свою правоту. Они все трое замерли в этой комнате — отец, получивший ту ответственность, которой боялся как огня; мать, отказавшаяся от своей роли и оставшаяся в пустоте; и сын, который больше не понимал, что значит быть счастливым. И в этой новой, страшной реальности им предстояло жить дальше. Вместе…
