— Я свободен! Как птица, Оль! Понимаешь? Я сбросил эти офисные оковы! — Стас влетел на кухню, распахнув руки так, будто собирался обнять весь мир. Он кружился на месте, едва не сбив стул, его лицо сияло почти детским, восторженным счастьем. — Больше никаких бессмысленных планерок, никаких отчетов для идиотов. Всё! Я им так и сказал: «Мой гений требует простора».
Оля не повернулась. Она стояла у плиты, помешивая в сковороде овощи, и её спина была прямой и неподвижной. Лопатка в её руке двигалась с размеренной, механической точностью. Она не сказала ни слова, не вздохнула, не уронила плечи. Эта тишина была куда страшнее любой гневной тирады, которую Стас был готов услышать и отразить. Он привык к её усталым упрёкам, к её предсказуемым вздохам. Но это молчание было новым, неизвестным. Оно было холодным.
— Ты меня слышишь? — он подошёл ближе, заглядывая ей через плечо. — На этот раз всё будет по-другому. Это не просто идея, это… это целая экосистема! Платформа для креативных специалистов, синергия творческих потоков! Мы перевернём рынок фриланса. Я уже вижу, как через год мы покупаем виллу в Испании. Тебе ведь нравится Испания?
Из соседней комнаты донёсся тихий, жужжащий звук. Принтер выплюнул несколько листов. Оля выключила плиту, с глухим стуком положила лопатку на столешницу и, вытерев руки о полотенце, вышла из кухни. Стас остался один, его победная речь повисла в воздухе. Он нахмурился. Что-то было не так. Весь его сценарий, в котором он вдохновенно вещает о будущем, а она, пусть и без энтузиазма, но принимает его очередное «гениальное» решение, рушился.
Она вернулась через минуту. В руках у неё была аккуратная стопка свежеотпечатанных листов. Она прошла мимо него и положила бумаги на середину кухонного стола, пригладив их ладонью.
— Что это? — спросил Стас, его воодушевление стремительно испарялось, уступая место тревожному недоумению. — Новый рецепт паэльи к нашей будущей вилле?
— Почти, — её голос был ровным и лишённым всяких эмоций, будто она зачитывала прогноз погоды. Она села на стул, сложив руки на столе, и посмотрела на него. Взгляд был прямой, изучающий. Взгляд человека, который принял решение и не собирается от него отступать.
— Ты говоришь, что твой проект — это бизнес, а не хобби? Прекрасно! Тогда и жить ты будешь именно на то, что заработаешь сам!
Она пододвинула к нему бумаги. Он взял их. Крупными буквами сверху было напечатано: «Инвестиционное соглашение». У него внутри всё похолодело. Он пробежал глазами по строчкам, и каждое слово било его наотмашь, как удар кнута.
— «Инвестиционное соглашение», — зачитала она вслух, словно он не умел читать сам. Её голос был монотонным, как у диктора на вокзале. — Я, твой инвестор, вкладываю в твой стартап ежемесячную сумму, равную твоей доле в наших общих расходах: коммунальные платежи, ипотека, продукты. Это мой вклад. Взамен я получаю пятьдесят один процент твоей будущей компании. Пятьдесят один. Контрольный пакет. — Она сделала паузу, давая словам впитаться в его сознание. — И право вето на любые траты свыше пяти тысяч рублей. Любые. Как только твоя компания выходит в прибыль, ты возвращаешь мне все инвестиции с процентами. Ставка рефинансирования плюс пять процентов за риск. Всё по-честному.
Стас смотрел на неё, и ему казалось, что он видит её впервые. Перед ним сидела не его жена, не Оля, которая пекла ему по утрам сырники и покупала тёплые носки. Перед ним сидел жёсткий, безжалостный корпоративный рейдер, который пришёл захватить его бизнес ещё до его основания.
— Ты… ты серьёзно? — прохрипел он. — Это какая-то шутка?
— Бизнес — это не шутки, Стас. Это цифры, обязательства и ответственность. Ты же сам говоришь о серьёзном проекте. Вот тебе и серьёзный подход. Подписывай. — Она постучала ногтем по последнему листу, где стояли пустые графы для подписей. — Или иди ищи другого инвестора. Например, на бирже труда. Там много предложений для людей с твоим опытом.
Он смотрел на её спокойное, непроницаемое лицо, на аккуратный маникюр, на эти проклятые листы бумаги. Запах свободы, которым он дышал пять минут назад, выветрился, оставив после себя лишь запах дешёвой офисной бумаги и горечь поражения. Его кухня только что превратилась в совет директоров, где ему только что сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Он понял, что его свободное творчество закончилось, так и не начавшись.
— Прекрасно, — сказал Стас с напускной бодростью, которая не обманула бы и ребёнка. Он схватил ручку, услужливо положенную Олей рядом с договором, и расчеркнулся размашистой, почти рваной подписью под каждой страницей. — Вызов принят, господин инвестор. Готовьтесь увидеть взлёт самой яркой звезды на небосклоне IT-индустрии. Не забудьте потом в мемуарах упомянуть, кто дал ей первоначальный толчок.
Он бросил ручку на стол с театральным стуком и откинулся на стуле, скрестив руки на груди. Он всё ещё верил, что это фарс. Жёсткий, изощрённый, но всё-таки фарс. Оля просто вымоталась, ей нужно было выпустить пар, и она выбрала такую странную, игровую форму. Он подыграет. Он будет образцовым стартапером пару дней, и ей надоест. Она увидит его усердие, его горящие глаза, и эта нелепая игра в бизнес-леди закончится.
Первый «операционный день» начался ровно в девять ноль-ноль. Стас, привыкший после увольнений отсыпаться до обеда, был разбужен ароматом свежесваренного кофе. Он вышел на кухню, потягиваясь и предвкушая привычный утренний ритуал. Оля уже сидела за столом, одетая не в домашний халат, а в строгую блузку. Перед ней стоял ноутбук. Она подняла на него глаза, и во взгляде не было ни капли утренней неги. Это был взгляд аудитора, проверяющего отчётность.
— Доброе утро, — сказала она ровным тоном. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул. Нам нужно обсудить твой план на текущий операционный день. Каковы твои ключевые задачи на сегодня?
Стас замер с чашкой в руке. Аромат кофе вдруг смешался с холодком делового допроса.
— Эм-м… план? Ну, для начала я собирался выпить кофе. Потом… разгрести почту, набросать структуру проекта…
— Структуру нужно было набросать ещё до того, как увольняться с работы, — отрезала Оля, не меняя тона. — Я хочу видеть конкретные, измеримые цели. Сколько контактов ты планируешь обработать? Какую часть кода написать? Какой сегмент рынка проанализировать? Мне нужны цифры, Стас. Инвесторы любят цифры.
Он сел за стол, чувствуя, как его квартира съёживается до размеров офисной ячейки. Он что-то мямлил про анализ конкурентов, про создание прототипа, но каждое его слово Оля встречала уточняющим вопросом, вгоняя его в трясину конкретики, к которой его «гениальные идеи» были совершенно не готовы.
Днём он пытался работать. Он сел за свой старенький ноутбук в гостиной, которая теперь именовалась «рабочим пространством». Но он не мог сосредоточиться. Он постоянно чувствовал её присутствие. Она не стояла над душой. Она просто жила своей жизнью, но теперь каждый её шаг отдавался в его голове эхом контроля. Вот она прошла мимо с пылесосом — это не уборка, это инспекция рабочего места. Вот она говорит по телефону со своей подругой — это не болтовня, это обсуждение его провалов с другими «акционерами». Сухой, методичный стук клавиш её ноутбука из кухни звучал как отсчёт времени до неминуемого провала.
К вечеру он был вымотан не работой, а этим гнетущим ощущением тотального надзора. Он решил заказать пиццу.
— Оль, я сейчас пиццу закажу, будешь? — крикнул он из гостиной. Она появилась в дверном проёме, вытирая руки.
— Пицца. Какова её стоимость?
— Да какая разница? Рублей восемьсот, наверное.
— Восемьсот рублей, — повторила она задумчиво. — Это нецелевое расходование инвестиционных средств. В холодильнике есть суп, который я сварила вчера. Он входит в утверждённый бюджет на продукты. Пицца — нет. Расход не одобрен.
Он смотрел на неё, и внутри у него закипала глухая, бессильная ярость. Это было уже не смешно. Это было унизительно. Когда они сели ужинать, он молча ел вчерашний суп. Он ожидал, что сейчас она смягчится, скажет, что это была шутка. Но она доела свою порцию и отодвинула тарелку.
— Итак, — сказала она, снова превращаясь в инвестора. — Давай подведём итоги дня. Прошу предоставить мне краткий отчёт о проделанной работе и достигнутых результатах. Что конкретно было сделано для продвижения проекта сегодня?
Стас опустил ложку в тарелку. Он посмотрел на свою подпись на договоре, который лежал на краю стола. Размытый, корявый росчерк. Он вдруг осознал, что это не было игрой. Это был приговор. И он сам его подписал. Он оказался в клетке, которую она построила из его же собственных амбиций и пустых обещаний. И стены этой клетки сжимались с каждой минутой.
Неделя превратилась в две. Стас существовал в вязком, тягучем кошмаре из ежедневных отчётов и стратегических планерок за ужином. Его «гениальная идея» под микроскопом делового подхода Оли начала терять свой блеск, обнажая массу технических и логических прорех, о которых он в порыве вдохновения предпочитал не думать. Но самое страшное было не это. Самым страшным был его старый ноутбук. Этот ветеран, переживший три предыдущих «стартапа», окончательно сдавал. Он гудел, как пылесос, грелся так, что на нём можно было жарить яичницу, и регулярно зависал в самые ответственные моменты, унося с собой часы работы и остатки нервных клеток Стаса.
Критическая точка была достигнута в среду. Он почти закончил компиляцию сложного модуля — сердца его будущей платформы. Индикатор выполнения медленно полз к заветной отметке в сто процентов. Девяносто восемь… Девяносто девять… И в этот момент экран моргнул, окрасился в зловещий синий цвет и выдал абракадабру из белых символов. Смерть. Ноутбук издал предсмертный хрип и затих. Стас несколько секунд смотрел на тёмный экран, а затем с силой, но абсолютно бесшумно, ударил кулаком по столу. Боль отрезвила его. Так дальше продолжаться не могло. Ему нужен был новый инструмент. Мощный, быстрый, профессиональный.
Он понимал, что просто попросить не получится. Он открыл ненавистный договор. Пункт 4.3: «Любые расходы, превышающие 5000 (пять тысяч) рублей, требуют предварительного согласования с Инвестором и могут быть отклонены в одностороннем порядке (право вето)». Стоимость хорошего ноутбука превышала этот лимит в десятки раз. Это означало только одно: ему придётся готовить презентацию. Для собственной жены. В собственной квартире. Уровень унижения был запредельным, но альтернативы не было.
Весь следующий день он, скрежеща зубами, готовил «коммерческое предложение». Он собрал данные о производительности, нарисовал графики, показывающие, как новый процессор ускорит разработку. Он скачал аналитические отчёты о росте рынка фриланса, чтобы доказать потенциал проекта. Он упаковал свою мечту в холодные, бездушные слайды PowerPoint, используя слова, которые сам ненавидел: «оптимизация», «масштабирование», «монетизация». Вечером он подошёл к Оле, которая читала книгу на диване.
— Мне нужно твоё время, — сказал он официально, будто был её подчинённым. — Я подготовил презентацию по вопросу необходимых капиталовложений в основные средства проекта.
Оля медленно отложила книгу, заложив страницу. Она посмотрела на него без тени улыбки.
— Хорошо. Через десять минут на кухне.
Это были самые долгие десять минут в его жизни. Когда он пришёл на кухню, она уже сидела за столом, сложив руки, как на заседании. Перед ней стояла чашка чая. Он поставил свой умирающий ноутбук на стол, подключил его к розетке и начал. Он говорил страстно, убедительно, пытаясь пробить её ледяную броню своим энтузиазмом. Он показывал слайды, тыкал пальцем в графики, сыпал терминами. Он продавал ей свою идею так, как никогда никому её не продавал. Он закончил, и в воздухе повисла пауза.
Оля сделала глоток чая.
— То есть, если я правильно поняла, ты просишь сто двадцать тысяч рублей на новый ноутбук.
— Я не прошу, — поправил он, стараясь сохранить остатки достоинства. — Я обосновываю необходимость инвестиций для ускорения выхода проекта на операционную прибыль. Это актив компании.
— Компании, пятьдесят один процент которой принадлежит мне, — уточнила она. — Хорошо. Несколько вопросов. Первое: ты рассматривал альтернативные варианты? Аренда облачных мощностей для выполнения ресурсоёмких задач? Это снизит капитальные затраты. Второе: каков точный, просчитанный в днях, выигрыш по времени от использования нового оборудования? Третье: какие гарантии ты можешь предоставить, что этот «актив» не постигнет участь предыдущих трёх ноутбуков, купленных под предыдущие «гениальные проекты»?
Он смотрел на неё, ошарашенный. Она не спорила с его мечтой. Она разбирала на части его финансовую модель, и у него не было ответов на эти въедливые, приземлённые вопросы. Он что-то лепетал про неудобство облаков, про гипотетические сроки, про то, что «в этот раз всё по-другому».
Оля выслушала его молча, до конца. Потом она посмотрела ему прямо в глаза.
— Я внимательно изучила твоё предложение. На данном этапе развития проекта я считаю подобные капиталовложения преждевременными и неоправданно рискованными. В инвестициях отказано. Я использую своё право вето.
Эти слова прозвучали как выстрел. Весь его мир, который он так старательно строил на слайдах, рухнул.
— Ты… ты это специально делаешь, — прошептал он. Злость была такой сильной, что сдавила горло. — Ты просто саботируешь мою работу! Ты хочешь, чтобы я провалился!
— Нет, — холодно ответила она, вставая из-за стола. — Я просто не хочу выкидывать свои деньги на очередной провал. Бизнес есть бизнес. Докажи жизнеспособность своей идеи на имеющихся ресурсах, покажи хотя бы минимальный результат, и тогда мы вернёмся к этому разговору. А до тех пор — работай с тем, что есть.
Она ушла, оставив его одного на кухне с синим экраном смерти на ноутбуке и с ощущением тотального, сокрушительного поражения. Холодная война закончилась. Началась открытая вражда.
— И что теперь? — спросил он в пустоту комнаты, глядя на мёртвый, чёрный прямоугольник своего ноутбука. Голос был тихим, лишённым всякой надежды.
Он провёл два дня в аду. Он пытался. Честно. Он читал форумы, искал способы оживить старую машину, пробовал загрузиться с флешки, разбирал корпус, чистил контакты ластиком, как советовали какие-то умельцы из интернета. Но ноутбук был мёртв. Окончательно и бесповоротно. Его проект, его великая экосистема, его синергия творческих потоков — всё это было заперто в сгоревшей микросхеме. Он был художником, которому сломали все кисти и сожгли холсты. Он оказался в ловушке. Он был полностью во власти Оли, которая холодной рукой перекрыла ему кислород.
Вечером он не стал ждать её отчёта. Он сам пришёл на кухню. Она сидела за столом и читала какой-то финансовый журнал, её лицо было абсолютно спокойным и сосредоточенным. Словно ничего не произошло. Словно его мир не рушился прямо сейчас в соседней комнате. Эта её невозмутимость взорвала его изнутри. Вся накопленная за эти недели горечь, всё унижение, вся бессильная ярость прорвались наружу.
— Ты довольна? — начал он, и его голос был низким и полным яда. — Ты победила. Можешь внести в свой отчёт: «Проект успешно уничтожен на ранней стадии. Инвестиции сохранены».
Оля медленно перевернула страницу журнала, не поднимая глаз.
— Я не понимаю предмета твоих претензий. Я действовала строго в рамках нашего соглашения. Того самого, которое ты так демонстративно подписал.
— Соглашения? — он горько усмехнулся. — Ты называешь эту удавку соглашением? Это была казнь, растянутая во времени. Каждый день ты методично отрезала по кусочку от моей мечты. Ты никогда не поймёшь, что такое порыв, Оля. Что такое идея, которая жжёт изнутри и не даёт спать. Ты живёшь в своём маленьком, понятном, расчерченном на клеточки мире, где есть только дебет, кредит и вчерашний суп в холодильнике. Тебе страшно от всего, что нельзя посчитать на калькуляторе. Ты боишься масштаба, боишься риска, боишься таланта! Моего таланта! И ты сделала всё, чтобы затащить меня обратно в своё уютное болотце, где ничего никогда не происходит.
Он выдохся. Он выплеснул всё, что кипело в нём. Он ждал ответной вспышки, криков, обвинений. Но Оля молчала. Она аккуратно закрыла журнал, положила его на край стола и только тогда подняла на него глаза. В её взгляде не было ни гнева, ни обиды. Там было что-то гораздо хуже. Там было холодное, аналитическое удовлетворение. Как у учёного, который завершил эксперимент и получил ожидаемый результат.
— Ты прав, — сказала она тихо, но каждое её слово било, как молот по наковальне. — Я действительно никогда в это не верила. Ни в этот проект, ни в предыдущий, ни в тот, что был до него.
Стас замер. Это было не то, что он ожидал услышать.
— Это не было инвестицией в твой бизнес, Стас, — продолжила она своим ровным, безжалостным тоном. — Это была инвестиция в твою демонстрацию. Я устала от слов. От твоих рассказов про виллы в Испании, про гениальные идеи, которые ты генерируешь, лёжа на диване. Я устала оплачивать твою свободу от «офисных оков», пока сама тянула эти оковы каждый день. Я решила больше не слушать. Я решила посмотреть. Я создала для тебя идеальные условия, симуляцию реального мира, где за каждым «хочу» стоит вопрос «сколько это стоит?». Ты хотел играть в бизнес? Я дала тебе правила. Настоящие правила. И ты провалился.
Она встала и подошла к нему вплотную, глядя прямо в глаза. Её лицо было близко, и он видел в нём только сталь.
— Ты говоришь, что твой проект — это бизнес, а не хобби. Этот мой проект доказал обратное. Ты не бизнесмен, Стас. Ты инфантильный мечтатель, который ищет оправдания своему нежеланию работать. Твои «высокие порывы» — это просто прикрытие для лени. Твой «талант» не способен пережить столкновения с элементарной сметой расходов. Ты не сгенерировал ни одного рубля прибыли, не привлёк ни одного клиента, ты не смог даже обеспечить работоспособность своего основного инструмента. Твой стартап — банкрот. И я, как основной кредитор и держатель контрольного пакета, объявляю о его полной и окончательной ликвидации. Процедура успешно завершена. Все иллюзии развеяны.
Она обошла его, вернулась к столу, взяла свой журнал и ушла из кухни. Она не хлопнула дверью. Она не обернулась. Стас остался стоять посреди кухни, превратившейся в руины его мира. Он смотрел на пустое место, где она только что сидела. Воздух не звенел. Он был просто пуст. Вся их жизнь, все их отношения только что были хладнокровно обанкрочены и ликвидированы. И на этом выжженном поле не осталось ничего. Абсолютно ничего…
