— Твой сыночек притащил к нам домой компанию пьяных мужиков, так что быстро взял и приехал домой, иначе я сейчас позвоню своему брату, и ты больше своего сыночка никогда не увидишь! — кричала Марина на мужа, разговаривая по телефону на кухне.
За пятнадцать минут до этого она вошла в собственную квартиру и замерла на пороге, словно ударившись о невидимую стену. Воздух был густым и тяжёлым, пропитанным отвратительной смесью запахов: дешёвое пиво, едкий перегар, несвежие сигареты и что-то ещё, кислое и тошнотворное, что заставило её инстинктивно прикрыть нос ладонью. Из гостиной, их с Олегом общей гостиной, глухо ухала какая-то агрессивная музыка, периодически прерываемая пьяным, утробным гоготом. Это было не просто неприятно. Это было осквернением её дома, её личного пространства, которое она с такой любовью и трудом обустраивала.
Сделав несколько шагов вперёд, она заглянула в комнату. Картина, открывшаяся ей, была хуже любых её предположений. На её почти новом, светло-сером диване, который она выбирала три месяца, развалился Паша, восемнадцатилетний сын Олега от первого брака. Ноги в грязных кроссовках он беззастенчиво закинул на подлокотник, а в руке держал бутылку пива, из которой периодически отхлёбывал. Рядом с ним и прямо на полу, подложив под головы диванные подушки, расположились ещё четверо его дружков. Все были в том состоянии, когда человеческий облик начинает уступать место животному. Пустые бутылки, пачки из-под чипсов и жирные обёртки от какой-то еды были разбросаны по ковру и журнальному столику. Но самое страшное Марина увидела в углу. Там, скорчившись, сидел один из парней. Его тело сотрясали рвотные позывы, и отвратительная жижа уже растекалась тёмной лужей по светлому паркету.
Внутри Марины что-то заледенело. Не было ни страха, ни желания устроить скандал прямо сейчас. Была только холодная, звенящая ярость и чёткое понимание, что эту проблему нужно решать не с пьяными подростками, а с тем, кто несёт за них прямую ответственность. Она молча развернулась и прошла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Достав телефон, она набрала номер мужа.
— Олег, — произнесла она, стараясь, чтобы её голос звучал ровно, хотя пальцы сжимали телефон до побелевших костяшек.
— А, Мариш, привет. Ты уже дома? Как день прошёл? — лениво промычал он в трубку. Судя по фоновым звукам, он был где-то на улице, явно не спеша домой.
— Олег, что делает твой сын у нас в квартире со своими друзьями? — спросила она, игнорируя его вопросы.
— Пашка? А, он звонил, отпрашивался. Сказал, с ребятами посидят немного, музыку послушают. А что такое? Шумят сильно? — в его голосе не было ни капли беспокойства.
— Шумят — это не то слово, Олег. Они превратили квартиру в свинарник. Здесь воняет так, что дышать невозможно. Один из них блюёт прямо в углу гостиной! На паркет! Ты понимаешь это?
На другом конце провода повисла короткая пауза, после которой муж со вздохом произнёс фразу, ставшую детонатором.
— Марин, ну не будь ты мегерой. Парни молодые, пусть отдохнут. Ну, намусорили немного, уберут потом. Не начинай, а? У меня и так день тяжёлый.
Это было всё. Предел был достигнут. Марина почувствовала, как лёд внутри неё превратился в острую сталь. Она сделала глубокий вдох, и когда заговорила снова, её голос стал совершенно другим — спокойным, ледяным и полным угрозы. Именно в этот момент она и произнесла те самые слова, которые копились в ней всё это время.
— Твой сыночек притащил к нам домой компанию пьяных мужиков, так что быстро взял и приехал домой, иначе я сейчас позвоню своему брату, и ты больше своего сыночка никогда не увидишь!
Она услышала, как Олег на том конце провода невесело усмехнулся.
— Ой, не пугай, Марина. Вечно ты со своим братом. Разберутся они и без него. Всё, давай, мне некогда.
Короткие гудки. Он повесил трубку. Он не просто проигнорировал её, он посмеялся над её ультиматумом. Марина опустила телефон и несколько секунд смотрела в одну точку. Хорошо. Он сам сделал свой выбор. Теперь она будет решать эту проблему своими методами. И ему они точно не понравятся.
Марина опустила телефон. Короткие гудки в трубке звучали как окончательный приговор её браку и терпению. Он не просто проигнорировал её, он посмеялся над ней, списав её угрозу на очередную женскую истерику. Он, находясь где-то в безопасности своего безразличия, оставил её одну разбираться с последствиями его отцовской несостоятельности. Хорошо. Она разберётся. Но уже по своим правилам.
Она не стала больше заглядывать в гостиную. Ей не нужно было видеть это ещё раз. Картина уже отпечаталась в её сознании с фотографической точностью: грязные кроссовки на её диване, пустые бутылки на её ковре, рвота на её паркете. Внутри не было ни паники, ни суеты. Вместо этого разливался холодный, кристально чистый расчёт. Она подошла к входной двери, взялась за ручку и повернула ключ в верхнем замке. Раздался глухой, основательный щелчок. Затем она опустила вертушку нижнего замка. Ещё один щелчок, такой же уверенный и окончательный. Теперь выход был заблокирован. Мышеловка захлопнулась.
Она быстро прошла через кухню на балкон и плотно притворила за собой стеклянную дверь, отсекая себя от вони и шума. Вечерний воздух был прохладным и свежим, он приятно холодил разгорячённое лицо. Внизу гудел город, текли ручейки автомобильных фар, в окнах напротив зажигались и гасли огни. Этот упорядоченный, нормальный мир казался сейчас чем-то из другой жизни. Там, за её спиной, в её собственном доме, был анклав хаоса, который она была намерена ликвидировать. Она снова достала телефон. Пальцы больше не дрожали. Они уверенно листали контакты до буквы «В». Витя.
— Вить, привет, — сказала она в трубку, когда он ответил. Голос звучал ровно, почти буднично.
— Привет, сестрёнка. Что-то случилось? — голос брата был спокойным, низким, без лишних эмоций. Виктор никогда не был человеком слова, он был человеком дела.
— Нужна помощь. У меня дома гости.
— Твои или Олега? — сразу уточнил он.
— Олегов Пашка притащил компанию. Четверо дружков. Все в невменяемом состоянии. Квартиру превратили в помойку, — коротко и по существу изложила она. — Олег самоустранился, сказал, чтобы я не была мегерой.
Виктор на том конце провода молчал несколько секунд, но Марина знала, что это не пауза нерешительности. Это была пауза для обработки информации и принятия решения.
— Что нужно сделать? — наконец спросил он.
— Нужно, чтобы ты приехал и очень доходчиво объяснил им, как нужно себя вести в чужом доме. Нужно, чтобы они убрали за собой всё до последней крошки. И чтобы их ноги больше никогда здесь не было, — она говорила это, глядя на проезжающие внизу машины, и её голос был твёрд, как гранит.
— Понял. Адрес я знаю. Буду через десять минут.
— Дверь я заперла. В домофон не звони, я тебе ключи с балкона сброшу. Жду.
Она завершила вызов и положила телефон в карман пальто. Прислонившись к холодному балконному ограждению, она стала ждать. Из-за двери доносилась музыка и пьяные выкрики. Они там, в своём угаре, даже не заметили, что стали пленниками. Они продолжали веселиться, не подозревая, что их вечеринка подходит к своему логическому и очень неприятному для них завершению.
Ровно через десять минут к подъезду подъехала тёмная, неприметная машина Виктора. Никакой спешки, никаких визжащих тормозов. Просто остановилась. Марина достала из кармана связку ключей, вычленила нужный и, перегнувшись через перила, бросила его вниз. Металл тускло блеснул в свете фонаря и упал на асфальт у самых ног вышедшего из машины брата. Он поднял ключи, кивнул в сторону её балкона, хотя в темноте вряд ли мог её видеть, и направился к подъезду.
Марина осталась на балконе. Она слышала, как хлопнула дверь подъезда. Слышала, как через минуту гулко заработал лифт. А потом, через полминуты, она услышала самый сладкий для неё сейчас звук. Глухой скрежет металла о металл — это ключ вошёл в замочную скважину. Музыка в гостиной оборвалась на полуслове. В наступившей тишине поворот ключа в замке прозвучал громко и зловеще, как взводимый курок.
Дверь открылась без стука и предупреждения. На пороге гостиной стоял Виктор. Он не был гигантом, скорее невысоким и плотным, но от него исходила такая монолитная уверенность, что казалось, будто он заполнил собой всё пространство дверного проёма. На нём была простая чёрная куртка и джинсы. Лицо спокойное, непроницаемое, глаза обводили комнату неторопливым, изучающим взглядом, который не столько оценивал, сколько взвешивал. Он не выглядел злым. Он выглядел так, будто пришёл делать свою работу.
Пьяный гогот, только что сотрясавший комнату, застрял у парней в глотках. Музыка, оборвавшаяся пару минут назад, теперь казалась чем-то из далёкого прошлого. Атмосфера в гостиной изменилась мгновенно. Весёлый угар испарился, оставив после себя липкий, похмельный страх. Парни, только что чувствовавшие себя хозяевами положения, инстинктивно съёжились, попытались сесть ровнее. Даже Паша, самый наглый из них, убрал ноги с подлокотника и опустил бутылку на пол.
Виктор шагнул в комнату, и его ботинки тихо ступили на чистый участок паркета. Он обвёл взглядом разбросанные бутылки, остатки еды и, наконец, остановился на отвратительной луже в углу. Затем его взгляд переместился на Пашу.
— У вас тут беспорядок, — произнёс он ровным, тихим голосом, который в наступившей тишине прозвучал оглушительно. — Нужно убрать.
Паша, в котором остатки алкогольной храбрости боролись с подступающим страхом, нахмурился. Он попытался вернуть себе инициативу.
— А ты ещё кто такой? Это квартира моего отца. Мы тут отдыхаем.
Виктор даже не повернул головы в его сторону. Его взгляд был прикован к парню, который всё ещё сидел в углу, обхватив голову руками.
— Начинай с угла, — приказал Виктор, обращаясь уже к виновнику самой омерзительной части беспорядка. — Тряпки и ведро на кухне. Марина, покажи ему.
Марина, всё это время стоявшая в дверях кухни и молча наблюдавшая за сценой, кивнула и жестом указала парню следовать за ней. Тот, пошатываясь, поднялся на ноги и, не смея взглянуть на Виктора, поплёлся на кухню.
— Я сейчас отцу позвоню! — взвился Паша, вытаскивая из кармана телефон. — Он тебе покажет, как тут командовать!
Он не успел даже разблокировать экран. Виктор сделал один быстрый шаг, и его рука накрыла руку Паши с телефоном. Никакого удара, никакого насилия. Просто тяжёлая, уверенная хватка, от которой пальцы пасынка разжались сами собой. Виктор забрал телефон и положил его себе в карман.
— Телефон потом, — всё так же спокойно произнёс он. — Отец твой сейчас занят. А я — нет. И у меня много свободного времени, чтобы проследить, как вы наводите здесь идеальный порядок. Так что поднимай своих друзей и за работу. Пакеты для мусора тоже на кухне.
Это было сказано таким тоном, который не предполагал возражений. Паша смотрел на него, и в его глазах читалась смесь ненависти, унижения и бессилия. Он понял, что его главный козырь — звонок отцу — бит. Он был один на один с этим спокойным, страшным человеком. Он перевёл взгляд на своих друзей. Те сидели с каменными лицами, старательно глядя в пол, и делали вид, что происходящее их не касается. Никто не собирался его поддерживать.
Через минуту комната наполнилась новыми звуками: шорохом мусорных пакетов, звяканьем собираемых бутылок и тихим, унизительным звуком мокрой тряпки, оттирающей с паркета рвотную массу. Виктор стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, и молча наблюдал. Он не подгонял и не ругался. Его молчаливое присутствие давило сильнее любых криков. Он был режиссёром этого странного, немого кино, где вчерашние «крутые парни» послушно исполняли роли уборщиков.
Марина вернулась в проём кухонной двери. Она смотрела не на униженных подростков. Она смотрела на Пашу. На его лице, перепачканном то ли пылью, то ли грязью, застыло выражение глубокой обиды. Он, привыкший, что отец всегда решал его проблемы, впервые столкнулся с реальными последствиями своих поступков. И эти последствия были неотвратимы и унизительны. Она не чувствовала злорадства. Только холодное, трезвое удовлетворение. Механизм был запущен. И теперь его уже никто не сможет остановить.
Квартира была почти чистой. Последний мусорный пакет, набитый пустыми бутылками и обёртками, стоял у порога. Паркет в углу, отмытый до скрипа, тускло блестел, хотя призрак отвратительного запаха всё ещё, казалось, витал в воздухе. Парни, трезвые от унижения и физической работы, молча сидели на диване, который они же и отчищали от крошек и пивных пятен. Они не смотрели друг на друга. Паша стоял у окна, спиной ко всем, его плечи были напряжены и ссутулены. Воспитательный процесс подходил к концу, оставляя после себя густую, вязкую тишину, наполненную невысказанной ненавистью и стыдом.
В этот самый момент замок в двери снова щёлкнул, и она с силой распахнулась, ударившись о стену. На пороге стоял Олег. Он был взъерошен, тяжело дышал, лицо пошло красными пятнами. Очевидно, он не просто ехал, а летел сюда, накручивая себя с каждым метром. Его взгляд метнулся по комнате, зацепился за понурых парней, за отмытый угол, за своего сына, стоящего у окна, и, наконец, остановился на Викторе, который так и не сменил позы, продолжая стоять в центре комнаты.
— Какого чёрта здесь происходит? — выдохнул Олег, и его голос сорвался от гнева. Он сделал шаг вперёд, его ярость была направлена не на брата жены, а на саму Марину, стоявшую в проёме кухни. — Марина, что ты устроила?
Марина вышла из своего укрытия. Она была абсолютно спокойна. Её лицо было похоже на маску, на которой не отражалось ничего, кроме холодной усталости.
— Я ничего не устраивала, Олег. Я убирала. Вернее, заставила убрать тех, кто здесь нагадил. После того, как ты отказался этим заниматься.
— Убирала? — он почти закричал, тыча пальцем в сторону Виктора. — Ты привела сюда своего братца-головореза, чтобы он издевался над моим сыном? Над детьми! Ты заперла их, запугала! Пашка успел мне позвонить, он был в ужасе!
Паша, услышав поддержку, развернулся. На его лице проступила жалобная гримаса обиженного ребёнка.
— Пап, она нас заперла! А он… он забрал мой телефон, заставил нас…
— Заставил вас убрать за собой собственную блевотину? — ледяным тоном перебила его Марина, глядя прямо на мужа. — Да, заставила. Потому что его отец, взрослый мужчина, посчитал это нормальным и предложил мне не быть мегерой. Ты сам дал мне право решать эту проблему любыми способами. Я её решила.
Олег растерялся на секунду, сбитый её стальным спокойствием. Он ожидал слёз, криков, взаимных обвинений. Но он столкнулся с гранитной стеной. Он снова попытался зайти с козырей.
— Он мой сын! Мой! А это кто? — он наконец махнул рукой в сторону Виктора, который за всё это время не произнёс ни слова и даже не пошевелился. Его молчаливое присутствие было мощнее любой угрозы. — Ты натравила на мою семью чужого мужика!
И тут Марина сделала шаг вперёд. Она подошла почти вплотную к Олегу, заглядывая ему прямо в глаза.
— Ты ошибся, Олег. Это не чужой мужик. Это мой брат. И он защищает мой дом. А вот твой сын, которого ты не научил ничему, кроме хамства и безответственности, здесь — чужой. И ты, променявший нашу семью на возможность не напрягаться, как оказалось, тоже.
Тишина в комнате стала абсолютной. Слова Марины прозвучали не как оскорбление, а как констатация факта. Как диагноз, который не обсуждается. Олег смотрел на неё, и его гнев медленно сменялся осознанием. Он проиграл. Проиграл не в этой конкретной стычке, а гораздо раньше — в тот момент, когда лениво промычал в трубку «не будь мегерой».
Он обвёл взглядом комнату. Притихшие друзья сына, которые сейчас смотрели на него с немым укором. Свой сын, ждущий от него спасения, которого не будет. Его жена, ставшая за один вечер незнакомым, чужим человеком. И её брат, молчаливый гарант того, что правила больше никогда не будут прежними.
— Паша, собирайся, — глухо произнёс Олег, отводя взгляд. — Поехали.
Он не стал больше ничего говорить. Не было смысла. Он развернулся и вышел в коридор. Паша схватил свою куртку. Его друзья, пользуясь моментом, пулей выскочили из квартиры, не попрощавшись. Виктор подошёл к своему карману, достал телефон Паши и молча протянул его парню. Тот выхватил его и выбежал за отцом.
Дверь за ними закрылась. Марина не двинулась с места, глядя на пустое место, где только что стоял её муж. Виктор подошёл к ней и положил ей на стол ключи от квартиры.
— Позвони, если что-то ещё понадобится, — просто сказал он и, не дожидаясь ответа, вышел.
Щёлкнул замок. Марина осталась одна посреди своей чистой, прибранной квартиры. В ней больше не было ни пьяных подростков, ни мусора, ни её мужа. И она впервые за много лет почувствовала, что может дышать полной грудью. Конфликт был исчерпан. Окончательно и бесповоротно…
