— Да не за что, Сём, ты чего. Месяц, значит месяц. Конечно, бери. Пока на ноги не встанешь, пока не устроишься… Семья на то и семья, чтобы помогать. Ты главное не раскисай там. Давай, до завтра тогда.
Ольга замерла у своего рабочего стола в гостиной. Она не двигалась, даже когда услышала, как на кухне закончился разговор и Роман с гулким стуком поставил кружку на стол. Она смотрела на экран ноутбука, на недописанный отчёт, но буквы расплывались, складываясь в одно единственное имя — Семён. Она сделала медленный, глубокий вдох, закрыла крышку ноутбука и бесшумно поднялась. Её движения были размеренными, лишёнными всякой нервозности, что всегда действовало на Романа куда сильнее, чем любой крик.
Он сидел за кухонным столом, листая ленту в телефоне, с видом человека, только что совершившего благородный поступок. Увидев Ольгу в дверном проёме, он оторвался от экрана и благодушно улыбнулся.
— Сёмка звонил. Совсем раскис парень. Ну ничего, пробьётся.
Ольга прошла к столешнице, оперлась о её прохладный край и посмотрела на мужа. Не с упрёком, а с холодным, почти научным интересом.
— Ты только что пообещал ему нашу машину?
Улыбка на лице Романа слегка померкла. Он не ожидал такого прямого вопроса, произнесённого таким ровным тоном. Он ожидал чего угодно — вздохов, ворчания, но не этого ледяного допроса.
— Ну, пообещал. А что такого? Брату помочь надо, он же не чужой человек. Ему на собеседования ездить нужно, по делам мотаться. Без колёс сейчас никуда.
Он говорил это уверенно, чуть покровительственно, будто объяснял ребёнку очевидные вещи. Но Ольга даже не моргнула.
— Рома, давай без этого.
— А что так?
— Твой брат сам пропил свою машину, его никто не заставлял! А теперь ты хочешь, чтобы он и с нашей машиной так же поступил?
Ключевые слова были произнесены. Они повисли в воздухе кухни, мгновенно меняя атмосферу с бытовой на враждебную. Роман отложил телефон. Его лицо напряглось.
— Не начинай, Оль. Это было давно, он всё понял. Человек оступился, с кем не бывает? Мы должны дать ему шанс.
— Шанс? — Ольга едва заметно усмехнулась, но в этой усмешке не было веселья. — Мы уже дали ему шанс. Когда из нашего общего бюджета вытащили сорок тысяч, чтобы закрыть его долг перед какими-то мутными типами. Долг, в счёт которого он и отдал свою развалюху. Или ты уже забыл, как он клялся, что это в последний раз? Что это случайность? Каждая его «случайность» почему-то стоит нам денег и нервов.
Аргументы были неоспоримы. Роману нечего было на них ответить, и он перешёл в наступление, сменив тактику с убеждения на утверждение власти.
— Это мой брат! И я буду ему помогать, нравится тебе это или нет! Я мужчина в этом доме, и я принимаю решения!
Он слегка повысил голос, в нём зазвучали металлические, командные нотки. Он встал из-за стола, пытаясь возвыситься над ней не только физически, но и морально. Он ожидал, что она отступит, испугается его напора. Но Ольга продолжала стоять на месте, её взгляд не дрогнул.
— Ты принимаешь решения, которые касаются нас обоих, за наш общий счёт. Наша машина — это не твоя личная игрушка, которую можно дать погонять проштрафившемуся родственнику. Это наша общая собственность, на которую мы оба работали.
Роман побагровел. Он подошёл почти вплотную, его раздражение перерастало в плохо скрываемую злость. Он не привык, чтобы его решения подвергали такому холодному анализу.
— Я сказал, я так решил! Разговор окончен. Завтра Семён придёт за ключами. И это не обсуждается.
Он резко развернулся и вышел из кухни, оставляя за собой последнее, веское слово. Он был уверен, что поставил точку. Но, стоя в тишине опустевшей кухни, Ольга понимала, что это было лишь начало. И точка в этой истории будет совсем другой. И поставит её она.
Вечер перестал быть просто вечером. Он превратился в поле боя, где оружием служили паузы, взгляды и демонстративные действия. Роман не вернулся на кухню. Он прошёл в гостиную и включил телевизор на полную громкость, запустив какой-то боевик со стрельбой и взрывами. Это был его способ заполнить пространство, вытеснить из него Ольгину правоту своим шумом, своим мужским присутствием. Он сидел на диване, демонстративно развалясь, и делал вид, что поглощён происходящим на экране, но его напряжённая спина и то, как он ни разу не повернул головы в её сторону, когда она вошла, говорили о другом.
Ольга проигнорировала его. Она не стала просить сделать потише. Она молча взяла со своего стола книгу, села в кресло, расположенное так, чтобы не видеть ни его, ни экран, и погрузилась в чтение. Или, по крайней мере, создала идеальную иллюзию погружения. На самом деле, она не видела букв. Каждая клетка её тела была натянута, как струна, она слушала. Она ждала его следующего хода, и он не заставил себя долго ждать.
Минут через двадцать грохот боевика ему, видимо, надоел. Он прошёл в прихожую. Ольга услышала его подчёркнуто громкие шаги по ламинату. Затем раздался тихий звон ключей. Он снял с ключницы запасной комплект от машины. Она знала, что он делает это специально для неё, чтобы она услышала и поняла: его решение не просто слова, оно обретает материальную форму. Он вернулся в гостиную, держа ключи в руке, и начал протирать брелок краем футболки, будто на нём скопилась вековая пыль. Это был настолько очевидный и жалкий театр одного актёра, что Ольга почувствовала укол презрения.
Она вспомнила, как Семён полгода назад «помогал» им на даче. Приехал на выходные, клялся, что поможет перекрыть прохудившуюся крышу сарая. Роман тогда тоже сиял от гордости за братское единение. Их «помощь» закончилась тем, что в субботу вечером Семён исчез вместе с почти полной бутылкой коньяка и тремя тысячами рублей, которые Ольга оставила на столе на продукты. Нашли его в понедельник в соседней деревне, в компании таких же «помощников». Роман тогда всё списал на «нервный срыв» и «усталость».
Он снова взял телефон. На этот раз он не ушёл на кухню, а начал говорить прямо в гостиной, намеренно громко, чтобы каждое слово долетало до Ольги.
— Да, Сём, я. Слушай, я тут подумал, тебе же, наверное, и запаску проверить надо, и масло глянуть. Я завтра с утра всё посмотрю, чтобы ты уже сел в полностью готовую тачку. Да не парься ты, какое спасибо. Ты ж не чужой.
Ольга перевернула страницу, хотя не прочитала на предыдущей ни строчки. Она думала о другом. О том, как два года назад Семён попросил у неё в долг на «срочный ремонт зуба», а через неделю она увидела в его соцсетях фотографии с шумной вечеринки в загородном коттедже. Когда она показала их Роману, он лишь отмахнулся: «Ну отдохнул человек, что тут такого криминального?» Для Романа его брат всегда был жертвой обстоятельств, непонятым гением, которому просто немного не везёт. Для Ольги он был паразитом, который впился в их семью и медленно её отравлял своей безответственностью и ложью.
Роман закончил разговор и с вызовом посмотрел на неё. Он ждал реакции.
— Ты слышала? Завтра в обед он подойдёт.
Ольга медленно подняла на него глаза от книги. Её взгляд был абсолютно спокоен.
— Я всё слышала, Рома. Ты очень громко говоришь, когда хочешь казаться уверенным.
Его лицо исказилось. Он ожидал скандала, крика, чего угодно, но не этого холодного, точного укола, бьющего прямо в его неуверенность. Он сжал ключи в кулаке так, что костяшки побелели.
— Ты ещё пожалеешь об этом.
Он бросил эту фразу и вышел на балкон, хлопнув за собой стеклянной дверью. Ольга смотрела на его тёмный силуэт за стеклом. Нет, Рома. Жалеть будешь ты.
Звонок в дверь прозвучал ровно в двенадцать, как выстрел стартового пистолета. Роман, который до этого момента бесцельно слонялся по квартире, тут же преобразился. Он расправил плечи, принял вид радушного и уверенного в себе хозяина и пошёл открывать. Ольга в это время стояла у плиты и переворачивала на сковороде омлет, хотя есть ей совершенно не хотелось. Готовка была механическим действием, способом занять руки, пока мозг просчитывал варианты.
В прихожей раздались приглушённые голоса. Сначала бодрый и покровительственный бас Романа, а затем — тихий, вкрадчивый и до тошноты знакомый тенор Семёна. Этот голос, вечно подслащённый лестью и приправленный нотками вымученного страдания, Ольга научилась распознавать безошибочно. Это был голос человека, который пришёл просить.
Они вошли на кухню. Роман шёл первым, ведя за собой брата, как ценный трофей. Семён выглядел именно так, как и должен был выглядеть человек, пришедший за чужой машиной после того, как пропил свою. Он был выбрит, одет в чистую, хоть и поношенную рубашку, и изо всех сил старался выглядеть приличным. Но его глаза, бегающие и беспокойные, выдавали его с головой. Он избегал смотреть на Ольгу, его взгляд скользил по стенам, по холодильнику, по сковороде в её руках — куда угодно, только не на неё.
— Вот, Оль, Семён пришёл, — с напускной бодростью объявил Роман, будто она сама не видела. — Проголодался, наверное, с дороги?
Семён тут же изобразил скромность, слегка ссутулившись и сложив руки на животе.
— Да что ты, Ром, не надо беспокоиться. Я же не нахлебник какой-то. Я так благодарен… Брат, ты меня просто спас. Ольга, привет. Я… я всё понимаю. Я не подведу. Честное слово, всё будет в лучшем виде.
Он наконец заставил себя посмотреть на неё, и в его взгляде смешалось всё: заискивающая просьба, тщательно скрытая неприязнь и жадная надежда. Он был актёром, играющим роль кающегося грешника, и его главный зритель, Роман, уже аплодировал ему стоя. Муж посмотрел на Ольгу с явным, нескрываемым торжеством. Его взгляд говорил: «Ну что, съела? Видишь? Человек исправляется, а ты вечно недовольна. Семья — это святое».
Этот взгляд стал последней искрой. Он поджёг тот холодный гнев, что копился в ней все эти годы. Она увидела их вместе — двух братьев, двух мужчин, объединившихся против неё в своём праведном деле «взаимопомощи». Один — великодушный благодетель, второй — смиренный проситель. А она в этой схеме была лишь досадной помехой, злой женой, не понимающей высоких семейных ценностей.
Ольга молча сняла сковороду с огня и выключила плиту. Не говоря ни слова, она вышла из кухни. Роман и Семён переглянулись. В их взглядах читалось облегчение. Они решили, что она сдалась, смирилась и пошла за ключами. Они двинулись за ней в прихожую, как свита за королевой, идущей подписывать капитуляцию.
Она подошла к ключнице у входной двери. На ней висели две связки. Одна — её, с брелоком в виде серебряной совы. Вторая — Романа, с массивным кожаным брелоком с логотипом автопроизводителя. Она взяла обе. Сняла их с крючков медленно, под тихий звон металла.
Роман шагнул вперёд и протянул руку, его лицо выражало полное удовлетворение. Он победил.
— Давай мой комплект, — сказал он снисходительно.
Но Ольга не посмотрела на него. Она развернулась, но не к нему, а обратно, в сторону кухни. Мужчины замерли в недоумении. Она прошла мимо них, её лицо было похоже на маску. Они последовали за ней, их растерянность быстро сменялась раздражением.
Она подошла к кухонному окну. Оно выходило на заросший, неухоженный задний двор — царство бурьяна, крапивы и дикого кустарника высотой по пояс. Она дёрнула ручку, и старая рама со скрипом распахнулась, впуская в кухню запах пыльной зелени и сырой земли.
Не раздумывая ни секунды, Ольга сделала резкое, сильное движение рукой. Оба комплекта ключей, сверкнув на солнце, полетели в темноту густых, спутанных зарослей. Они исчезли в зелёной массе без единого звука.
Она медленно повернулась к застывшим, как статуи, мужчинам. Их лица были искажены смесью шока и непонимания. Роман смотрел на неё так, будто она внезапно заговорила на неизвестном языке. Семён просто открыл рот.
— Вот, — ледяным, абсолютно ровным тоном произнесла Ольга, глядя прямо в глаза сначала мужу, а потом его брату. — Можете идти искать. Ты и твой брат. Найдёте — машина ваша. Считай это проверкой его мотивации.
Первые несколько секунд на кухне стояла абсолютная, мёртвая тишина. Она была гуще и тяжелее, чем любой крик. Роман смотрел на распахнутое окно, потом на Ольгу, потом снова на окно, и его мозг, казалось, отказывался обрабатывать произошедшее. Семён, с его вечно готовой маской страдальца, просто застыл с полуоткрытым ртом, его бегающие глаза наконец-то нашли объект и сфокусировались на пустых руках Ольги.
Первым очнулся Роман. Шок на его лице сменился медленно расползающимся багровым пятном гнева. Он не закричал. Он сделал шаг к ней, его тело напряглось, как у хищника перед прыжком.
— Ты… что ты наделала? — выдохнул он, и в этом шёпоте было больше ярости, чем в самом громком вопле. — Ты в своём уме?
— Вполне, — её голос был таким же ровным, как и прежде. — Я просто предложила твоему брату проявить немного инициативы. Если ему так нужна машина для поиска работы, пусть приложит усилия, чтобы её достать. Это отличная тренировка.
Семён наконец обрёл дар речи. Он повернулся к брату, и его лицо изображало вселенскую обиду.
— Ром, ты видишь? Ты видишь, что она творит? Она просто ненавидит меня. Она специально это сделала!
Это стало спусковым крючком для Романа. Он больше не сдерживался.
— Ты с ума сошла! Совсем с катушек съехала! Взяла и выбросила ключи! Наши ключи! — он ткнул пальцем в сторону окна, его голос срывался от бешенства. — А ну пошла и нашла их! Немедленно!
Ольга даже не шелохнулась. Она облокотилась о столешницу, скрестив руки на груди, и посмотрела на них, как на двух нашкодивших подростков.
— Я никуда не пойду. Машина нужна не мне. Она нужна Семёну. И тебе, как я погляжу, очень нужно ему её дать. Так что вперёд. Двор в вашем полном распоряжении.
Роман понял, что приказы и крики на неё не действуют. Он беспомощно посмотрел на брата, затем на непроходимые заросли за окном. Унижение и злость боролись в нём. Но желание доказать свою правоту, доказать, что он глава семьи и его слово — закон, оказалось сильнее.
— Пошли, Сём, — бросил он, процедив слова сквозь зубы. — Мы их найдём. Найдём, и я лично посажу тебя за руль. Ей назло.
Они вышли через чёрный ход. Ольга осталась на кухне. Она подошла к окну и стала наблюдать. Картина, развернувшаяся перед ней, была одновременно и жалкой, и до смешного показательной. Два взрослых мужчины, один — гордый «глава семьи», второй — «раскаявшийся» страдалец, полезли в густой, колючий бурьян. Они раздвигали руками высокие стебли репейника, продирались сквозь жгучую крапиву, отводя ветки от лица. Их чистая одежда тут же покрылась пыльцой и мелкими семенами.
Сначала они действовали с какой-то злой энергией, ожесточённо топча траву и шаря по земле. Но очень скоро их пыл угас. Солнце припекало. Семён начал тихо постанывать, потирая исцарапанные руки. Роман злился молча, его лицо становилось всё более мрачным с каждой бесплодной минутой. Они ползали на четвереньках, как собаки, ищущие кость, их солидность и мужская гордость испарялись, оставалось лишь унизительное копошение в сорняках.
Ольга допила свой остывший омлет, вымыла тарелку и села за стол с чашкой свежезаваренного чая. Она не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только холодную, кристальную ясность. Она смотрела, как её муж и его брат терпят поражение в борьбе с зарослями крапивы, и понимала, что это конец.
Прошло около часа, прежде чем они сдались. Грязные, потные, исцарапанные и злые, они вернулись в дом. Семён выглядел побитым и несчастным. Роман был похож на грозовую тучу. Он остановился посреди кухни, тяжело дыша.
— Ничего. Там ничего нет. Ты их специально закинула так, чтобы не найти!
Ольга медленно поставила чашку на стол.
— Я их просто выбросила. А вы не нашли. Час поисков в бурьяне — и вся твоя мотивация помочь брату иссякла. И вся его готовность «начать новую жизнь» тоже. Понимаешь теперь? — она повысила голос впервые за всё это время, и он ударил их, как хлыст. — Он не готов был даже час поползать в траве ради машины, которая нужна ему якобы для спасения жизни. А ты не готов был унизиться рядом с ним дольше часа. Вот и вся цена вашему братству и твоим громким словам. Он паразит, а ты позволяешь ему быть им, потому что тебе нравится чувствовать себя спасителем.
Она встала. В наступившей тишине её слова звенели, как приговор. Роман смотрел на неё, и в его взгляде больше не было гнева. Только опустошение и холодное, трезвое понимание своего полного разгрома. Он проиграл. Не ей. Самому себе. Он молча развернулся, прошёл в спальню. Через минуту вернулся с рюкзаком, который всегда брал в спортзал. Он не смотрел на Ольгу. Он кивнул брату.
— Пошли отсюда.
Семён, не веря своему счастью, что всё закончилось, метнулся за ним. Они вышли из квартиры. Ольга не слышала, как хлопнула дверь. Она просто знала, что они ушли. Не искать ключи. А ушли совсем. Она подошла к окну. Пустой, примятый бурьян на заднем дворе был молчаливым свидетелем того, как только что закончилась её семья…
