— То есть, ты решил влезть в новый кредит, чтобы ходить и понтоваться новым телефоном?! У тебя совсем мозгов нет, Кирилл, или ты забыл, что нам за ипотеку платить надо?
Алевтина стояла посреди кухни, и её голос, до этого момента спокойный и ровный, наполнился звенящим металлом. Нож для овощей, которым она секунду назад методично кромсала морковь для супа, с глухим стуком упал на разделочную доску. Всё началось всего десять минут назад, когда Кирилл не вошёл, а буквально влетел в квартиру, сияя таким самодовольством, словно только что в одиночку спас мир от астероида. В руках он держал тонкую, переливающуюся всеми оттенками графита коробочку, которую водрузил на кухонный стол с торжественностью священнослужителя, возлагающего реликвию на алтарь.
— Смотри, что у меня есть! — выдохнул он, не в силах сдержать ликующую улыбку, расползавшуюся по всему лицу. — Та-дам!
Алевтина оторвалась от нарезки, смерила коробку усталым взглядом и без особого энтузиазма спросила:
— И что это?
— Что это? Аля, это не «что это»! Это флагман! Последняя модель! Титановый корпус, процессор нового поколения, камера, которая снимает лучше, чем человеческий глаз! — он с трепетом, словно фокусник, извлекающий из рукава белого кролика, вынул из коробки идеально гладкий, холодный брусок из стекла и металла. Гаджет хищно блеснул в свете кухонной лампы.
Она молча смотрела, как муж вертит в руках дорогую игрушку, как его пальцы любовно скользят по экрану, как он с детским восторгом показывает ей какие-то никому не нужные функции. Она дала ему насладиться этим моментом, а потом задала единственный вопрос, который её действительно интересовал.
— Сколько?
Кирилл на мгновение запнулся. Улыбка стала чуть менее широкой, чуть более напряжённой.
— Аля, ну что ты сразу о деньгах… Ты просто посмотри, какой он! Это же вещь!
— Кирилл, я спросила, сколько он стоит, — повторила она, медленно и отчётливо выговаривая каждое слово. В её голосе ещё не было гнева, но уже появилась та ледяная нота, которая всегда была предвестником бури.
Он понял, что отвертеться не получится. Он сделал глубокий вдох, набрался храбрости и, стараясь говорить максимально небрежно, бросил:
— Да немного, я же его не за наличку брал. В кредит оформил, там платёж копеечный, мы даже не заметим.
Именно в этот момент что-то внутри Алевтины оборвалось. Весь её тщательно выстроенный мир, состоящий из таблиц в Excel, графиков платежей по ипотеке, экономии на отпуске и отказе от походов в рестораны, — весь этот мир треснул. И из этой трещины хлынула чистая, концентрированная ярость. Вот тогда и прозвучала та самая фраза про кредит и понты.
— Какой статус, Кирилл?! — она перешла на крик, чувствуя, как по щекам разливается горячая краска. — Статус ипотечника на ближайшие двадцать лет тебя не устраивает? Или ты думаешь, что начальник твоего отдела даст тебе премию за то, что у тебя телефон дороже, чем у него? Ты же взрослый мужик! Мы каждую копейку считаем, чтобы эту чёртову квартиру выплатить, я забыла, когда себе новое платье покупала, а ты… ты притаскиваешь это! Ради чего?!
— Аля, я же для статуса. Иногда нужно себя баловать, — гордо заявил Кирилл, вертя в руках блестящий гаджет. Он явно не ожидал такой реакции и теперь пытался защищаться, облекая свою инфантильную хотелку в высокопарные слова. — Мы не можем вечно жить как нищие, отказывая себе во всём. Это психология бедности. Нужно позволять себе хорошие вещи, чтобы стремиться к большему!
Он говорил это, а Алевтина смотрела на него, и её крик вдруг иссяк. Она резко замолчала. Она смотрела на его лицо, на это самодовольное выражение, на дорогую игрушку в его руках, на их кухню с дешёвыми обоями, которые они так и не переклеили, потому что «сейчас не время, надо платить ипотеку». И в этот момент она поняла, что кричать бесполезно. Он не поймёт. Он живёт в какой-то своей, выдуманной реальности, где статус определяется моделью телефона, а не закрытыми долгами.
Она молчала так долго, что Кирилл начал нервничать. Он перестал вертеть телефон и с тревогой посмотрел на неё.
— Аля? Ты чего?
Алевтина сделала глубокий вдох и произнесла ровным, безжизненным голосом, который был страшнее любого крика:
— Хорошо. Я тебя поняла. Статус. Баловать себя. Это очень мудрые мысли, Кирилл. Просто гениальные. Поэтому вот тебе моё решение. Этот телефон, — она ткнула пальцем в сторону гаджета, — ты оплачиваешь сам. Полностью. Из своих денег, которые у тебя остаются после того, как ты отдаёшь свою долю за квартиру и продукты. И пока ты не выплатишь за него последний рубль, можешь считать, что живёшь с соседом. Который будет смотреть, как ты балуешь себя и повышаешь свой статус.
Неделя, последовавшая за скандалом, превратилась в шедевр безмолвной войны. Это не было молчание обиды, когда двое ждут, кто первый не выдержит. Это было действенное, рабочее молчание, полное презрительной вежливости. Алевтина превратилась в идеального, бесшумного соседа по квартире. Она готовила еду на двоих, но ставила тарелку Кирилла на стол без единого слова. Она убирала квартиру, но её пылесос, казалось, работал тише обычного, обходя то место, где сидел муж, словно это был неодушевлённый предмет интерьера. Она отвечала на его прямые вопросы односложно, «да» или «нет», не удостаивая его даже взглядом.
Кирилл, в свою очередь, принял правила этой игры и решил, что лучшая защита — это нападение. Его новый телефон стал его оружием. Он демонстративно клал его на стол экраном вверх, чтобы Алевтина видела, как тот постоянно загорается от уведомлений. Он завёл привычку громко разговаривать по видеосвязи с друзьями, прохаживаясь по квартире и в красках расписывая невероятные возможности камеры своего нового гаджета. Вершиной этого театра абсурда стали его ужины. Он садился за стол, который Алевтина молча сервировала, и, прежде чем прикоснуться к еде, с преувеличенной тщательностью фотографировал свою тарелку с гречкой и котлетой под разными углами.
— Это для моего блога, — бросил он однажды в тишину, когда поймал её короткий, ничего не выражающий взгляд. — Люди должны видеть, что я не отказываю себе в маленьких радостях. Хэштег: вкусная жизнь.
Алевтина не отреагировала. Она просто встала, убрала свою пустую тарелку и ушла в спальню. Его провокации отскакивали от её ледяного спокойствия, как горох от стены, и это бесило его ещё больше. Он не получал ответной реакции, а без зрителя его спектакль терял всякий смысл.
Развязка наступила в четверг вечером. Кирилл вернулся с работы чуть раньше обычного, мечтая завалиться на диван и громко, на всю гостиную, включить какое-нибудь видео про новые технологии. Но его планам не суждено было сбыться. Входная дверь была распахнута, а в узком коридоре, пыхтя и отдуваясь, пытались развернуться двое грузчиков с огромной, просто циклопической коробкой.
— Осторожнее, угол! Угол, говорю! — командовала ими Алевтина. Она была абсолютно спокойна и сосредоточена, словно руководила сложной военной операцией.
— Что здесь происходит? — Кирилл с трудом протиснулся мимо коробки в квартиру.
— Доставка, — коротко бросила Аля, не поворачивая головы. — Ребята, давайте в гостиную. Да, прямо по центру.
С грохотом, от которого, казалось, задрожал пол, коробку водрузили посреди их небольшой гостиной. Она заняла почти всё свободное пространство между диваном и телевизором. Грузчики, получив расчёт и подпись, быстро ретировались, оставив Кирилла наедине с женой и этим картонным монстром. Он в полном недоумении смотрел, как Алевтина с помощью канцелярского ножа вскрывает упаковку. Внутри, в объятиях пенопласта, покоилось нечто чёрное, металлическое и громоздкое.
Через полчаса всё было кончено. Прямо посреди их уютной гостиной, загораживая проход и вид на телевизор, стояла профессиональная беговая дорожка. Блестящий чёрный пластик, массивное полотно, сложная панель управления с большим экраном — она выглядела как инородный объект из тренажёрного зала, по ошибке телепортированный в их маленькую двушку.
Кирилл молча наблюдал за всем этим, и внутри у него медленно закипал гнев. Он дождался, пока она уберёт картон и пенопласт на балкон, вернётся в комнату и с чувством глубокого удовлетворения оглядит своё приобретение.
— Это что ещё такое? — наконец выдавил он из себя, стараясь говорить спокойно, но голос предательски дрогнул. — Откуда на это деньги?
Алевтина повернулась к нему. В руках она держала высокий стакан со свежеприготовленным зелёным смузи. Она сделала маленький глоток, с наслаждением прикрыла глаза, а потом посмотрела на него с той же самой ледяной любезностью, что и всю последнюю неделю.
— Взяла кредит, — просто ответила она. — Платёж копеечный, мы даже не заметим.
Она произнесла его же слова, и Кирилл почувствовал, как кровь ударила ему в голову.
— Ты с ума сошла?! Эта дура занимает полкомнаты! Зачем она нам?!
— Мне, Кирилл. Она нужна мне, — поправила его Алевтина, делая ещё один глоток смузи. — Я решила, что мой статус здорового и подтянутого человека ничуть не менее важен, чем твой статус обладателя нового телефона. А на здоровье, как и на статусе, экономить нельзя. Ты же сам сказал, что иногда нужно себя баловать. Я просто последовала твоему мудрому совету, милый.
Гостиная перестала быть гостиной. Она превратилась в поле боя, в арену, где столкнулись два эго, и беговая дорожка стала главным орудием пытки. Первое применение этого оружия состоялось в шесть утра в пятницу. Кирилла разбудил не будильник и не лучи солнца, а нечто новое и куда более отвратительное. Это был мерный, монотонный, вбивающийся в мозг стук. Тук-тук-тук-тук. Он открыл глаза в полумраке спальни и сначала не понял, что это. Звук был настойчивым, методичным, он проникал сквозь стену, вибрировал в самой структуре дома. Он напоминал работу какого-то неотвратимого механизма, приближающего конец света.
С трудом выбравшись из кровати, он побрёл на кухню за водой и застыл в дверном проёме. В сумраке гостиной, подсвеченная лишь синим экраном панели управления, двигалась фигура Алевтины. Она была в спортивных леггинсах и топе, с волосами, собранными в тугой хвост. Её ноги с неумолимой регулярностью били по движущемуся полотну. Тук-тук-тук-тук. Она не бежала, а шла в быстром темпе, но звук был достаточно громким, чтобы сделать дальнейший сон невозможным. Она его даже не заметила. На её лице было сосредоточенное, почти отстранённое выражение, она смотрела прямо перед собой, на стену, словно шла к какой-то важной, известной лишь ей одной цели.
— Ты не могла бы делать это… попозже? — прохрипел Кирилл, чувствуя, как внутри зарождается глухое раздражение.
— Я повышаю свой статус до восьми утра, — невозмутимо ответила она, не сбавляя шага и не поворачивая головы. — Потом мне нужно готовить завтрак и собираться на работу. У меня плотный график баловства.
С этого дня квартира превратилась в ад персональной акустики. Утренний стук стал новым будильником Кирилла, который он ненавидел всей душой. Вечером, когда он пытался расслабиться перед телевизором, начиналась вторая серия. Алевтина выходила из душа, переодевалась и снова вставала на дорожку, теперь уже для полноценной пробежки. Механический вой мотора смешивался с тяжёлым шарканьем её кроссовок, заставляя Кирилла постоянно увеличивать громкость телевизора. Вскоре их вечера превратились в соревнование децибел: рёв боевика на максимальной громкости боролся с надрывным гулом беговой дорожки. Они сидели в одной комнате, в двух метрах друг от друга, и каждый существовал в своём собственном звуковом пузыре, полном агрессии.
Вся квартира неуловимо изменилась. В воздухе витал лёгкий запах озона от работающего механизма и специфический аромат «здоровья» — в блендере постоянно что-то жужжало, превращая шпинат и сельдерей в мутную зелёную жижу. На сушилке в ванной, где раньше висели его рубашки и её блузки, теперь доминировали спортивные топы и леггинсы.
Кирилл понял, что его телефон — слишком слабое оружие против этого громыхающего монстра. Но он не собирался сдаваться. Он перешёл в контрнаступление. Его рингтоны стали ещё громче и противнее. Он завёл привычку смотреть видео на полной громкости, без наушников, заполняя редкие минуты тишины треском, чужими голосами и идиотским смехом из коротких роликов. Финальным аккордом стал его переход на «удалёнку».
— Мне нужно поработать из дома пару дней, — объявил он, ставя ноутбук на журнальный столик, вплотную к основанию беговой дорожки.
Вечером Алевтина, как обычно, встала на тренажёр. Но как только её ноги начали своё мерное движение, Кирилл надел гарнитуру и начал «важное совещание». — Коллеги, добрый вечер! Давайте сверимся по ключевым показателям эффективности нашего нового проекта! — намеренно громко и бодро вещал он в микрофон.
— Тук-тук-тук-тук, — отвечала ему дорожка.
— Да, Семён, я абсолютно согласен, синергия в данном кейсе — это наш главный драйвер! — почти кричал Кирилл, пытаясь перекрыть шум.
Алевтина на это лишь увеличила скорость. Её дыхание стало более тяжёлым, а стук кроссовок — чаще и агрессивнее. Теперь это была какофония. Деловой жаргон Кирилла, его натянутый энтузиазм, смешанный с механическим воем и прерывистым дыханием жены. Он чувствовал, как по виску ползёт капля пота. Она чувствовала, как горят мышцы. Никто не уступал. Они вели войну на истощение, и с каждым днём становилось очевиднее, что в этой маленькой квартире может остаться только один «статус». Кирилл смотрел на её сосредоточенное, злое лицо, на блестящую от пота шею, на эту ненавистную машину, и понимал, что его тактика не работает. Её оружие было более эффективным. Оно создавало реальный, физический дискомфорт, меняло атмосферу дома. И тогда в его голове созрел новый план. Простой, подлый и, как ему казалось, гениальный. План саботажа.
— Ты специально это делаешь, да? Не можешь просто сесть и посмотреть кино, как нормальный человек?
Кирилл стоял у окна, скрестив руки на груди. За его спиной монотонно выл и стучал тренажёр. Шла вторая неделя их «статусной» жизни, и он чувствовал, как его нервы, натянутые до предела, начинают лопаться один за другим. Его квартира больше ему не принадлежала. Она превратилась в филиал фитнес-клуба, пропитанный запахом пота и праведного зожа. Алевтина на его выпад даже не посмотрела. Её лицо, мокрое и красное от напряжения, было непроницаемо. Она лишь нажала на кнопку, увеличивая скорость. Стук стал чаще, агрессивнее.
— Мне нужно закрыть триста калорий, — выдохнула она сквозь сжатые зубы. — У моего статуса есть нормативы.
Именно в этот момент терпение Кирилла закончилось. Оно не лопнуло с громким треском, а скорее тихо истлело, оставив после себя лишь холодную, расчётливую злость. Он понял, что проигрывает. Его телефон, его маленький, блестящий кусок титана, был всего лишь раздражителем. А её дорожка была оружием массового поражения. Она создавала шум, занимала место, меняла сам воздух в доме. Он больше не мог этого выносить. И раз она ведёт войну на его территории, он нанесёт ответный удар по её.
План созрел мгновенно, подлый и липкий, как тот самый вишнёвый сок, который он достал из холодильника. Он налил полный стакан, до самых краёв, и медленно пошёл из кухни в гостиную, нарочито неаккуратно размахивая рукой со стаканом. Алевтина как раз заканчивала свою пробежку, её дыхание было тяжёлым, а движения замедлялись. Кирилл подошёл к тренажёру сбоку, якобы для того, чтобы взять с журнального столика пульт от телевизора.
— Ой! — коротко вскрикнул он, картинно споткнувшись о край ковра.
Стакан наклонился, и густая, тёмно-красная жидкость щедрым потоком хлынула прямо на панель управления беговой дорожки. Сок залил экран, проник в щели между кнопками, стекая липкими ручейками по чёрному пластику.
— Чёрт, Аля, прости, я споткнулся… Вот же неуклюжий, — пробормотал он, глядя на дело своих рук с плохо скрытым удовлетворением.
Дорожка с тихим шипением остановилась. Алевтина сошла с полотна. Она не закричала. Она не бросилась к нему с упрёками. Она молча взяла с дивана салфетку и принялась методично, без единого лишнего движения, вытирать липкую жижу. Кирилл наблюдал за ней, ожидая взрыва, скандала, чего угодно. Но она молчала. Когда панель была протёрта, она нажала на несколько кнопок. Те отзывались с неприятным, вязким щелчком. Она посмотрела на липкие следы на своих пальцах, затем перевела взгляд на Кирилла. Это был не злой и не обиженный взгляд. Это был взгляд энтомолога, изучающего особо отвратительное насекомое перед тем, как насадить его на булавку.
— Ничего страшного, милый, — произнесла она тихо и абсолютно ровно. — С кем не бывает.
Она бросила салфетку в мусорное ведро и прошла мимо него на кухню, чтобы вымыть руки. Кирилл усмехнулся. Он победил. Он испортил её дорогую игрушку, вывел её из строя, пусть и временно. Упиваясь своей маленькой победой, он расслабленно плюхнулся на диван и потянулся за своим телефоном, небрежно оставленным на кофейном столике. Но телефона там не было.
Он обернулся. Алевтина стояла посреди комнаты и держала в руках его блестящий титановый флагман. Её мокрые после мытья пальцы не оставляли на идеальном экране никаких следов.
— Что ты делаешь? Положи, — сказал он, чувствуя, как по спине пробегает холодок дурного предчувствия.
Она не ответила. Её большой палец привычно скользнул по экрану, вводя графический ключ, который она знала все эти годы. Экран разблокировался. Кирилл похолодел. Он увидел, как она открыла список приложений и нашла то, что искала — корпоративный мессенджер. Она открыла общий рабочий чат, тот самый, где были все его коллеги, начальник отдела и даже руководитель департамента. Его «статусный» чат.
— Аля, не смей! — он вскочил с дивана, но было уже поздно.
Её пальцы с невероятной скоростью застучали по экранной клавиатуре. Это не был длинный текст. Всего несколько предложений. Кирилл бросился к ней, пытаясь вырвать телефон, но она сделала шаг назад и победоносно подняла руку вверх. Он услышал тихий, едва различимый звук отправленного сообщения. Звук взрыва.
Она опустила руку и протянула ему телефон. Её лицо ничего не выражало. Абсолютно ничего. Он дрожащими руками взял гаджет и посмотрел на экран. В общем чате «Проект «Горизонт»» под его именем и фотографией красовалось новое сообщение: «Коллеги, всем привет. Пишу, чтобы признаться, что я полный идиот. Этот телефон, которым я вам все уши прожужжал, куплен в кредит, на который у меня нет денег. Моя жена в ответ купила себе беговую дорожку, тоже в кредит. Мы играем в богатых, хотя скоро будем жрать одни макароны. Так что мой «статус» — это просто пшик. Простите, что отвлёк от работы».
Он смотрел на эти слова, на свою фотографию рядом с ними, и чувствовал, как земля уходит из-под ног. Она не разбила его телефон. Она не сломала его. Она взяла его самое ценное «статусное» оружие и выстрелила ему прямо в голову, на глазах у всех тех людей, перед которыми он так отчаянно пытался казаться лучше, чем он есть. Алевтина молча развернулась и ушла в спальню. В квартире воцарилась тишина. Но это была не тишина перемирия. Это была оглушающая тишина руин, оставшихся после того, как всё было уничтожено до самого основания…
