Лена впервые поняла, что что-то не так, когда они только въехали в съёмную квартиру на окраине города. Двухкомнатная, светлая, с большими окнами — именно то, о чём они мечтали с Андреем. Но радость от новоселья продлилась ровно до того момента, как на пороге появилась Вера Петровна, её свекровь.
— Сынок, я принесла вам занавески, — она зашла, не дожидаясь приглашения, окинула взглядом комнаты и поджала губы. — Хотя, конечно, квартирка маленькая. У меня трёшка, вы бы прекрасно разместились.
— Мам, мы уже обсуждали, — Андрей неловко переступил с ноги на ногу. — Нам нужно своё пространство.
— Своё пространство, — передразнила Вера Петровна, бросив на Лену быстрый, колючий взгляд. — Ну-ну. Только потом не жалуйтесь, что тяжело.
Лена промолчала, занявшись развешиванием вещей в шкаф. Она чувствовала, как напряжение растекается между лопаток. Пять месяцев беременности давали о себе знать — спина ныла, ноги отекали к вечеру, и последнее, чего ей хотелось, — это выяснять отношения со свекровью в первый же день на новом месте.
Когда Вера Петровна наконец ушла, Андрей обнял жену.
— Не обращай внимания. Она просто волнуется.
— Волнуется? — Лена отстранилась. — Андрей, она даже не спросила, как я себя чувствую. Зато сразу начала критиковать нашу квартиру.
— Ну, мам такая, — он пожал плечами. — Привыкай.
Но привыкнуть не получалось. Вера Петровна звонила по три раза на дню. То ей нужно было, чтобы Андрей зашёл после работы и что-то починил. То вдруг заболела голова, и срочно требовалось купить лекарства. То просто так, узнать, как дела у сына.
— Она манипулирует тобой, — говорила Лена, когда Андрей в очередной раз собирался ехать к матери вместо того, чтобы остаться с ней. — Разве ты не видишь?
— Ты преувеличиваешь. Мама одинока, отец умер пять лет назад. Я — всё, что у неё есть.
— А я? А наш ребёнок? Мы что, не семья?
Но Андрей только вздыхал и целовал её в лоб:
— Конечно, семья. Я скоро вернусь, обещаю.
И уезжал. А Лена оставалась одна в пустой квартире, положив руку на округлившийся живот, и думала о том, как же так получилось, что она вышла замуж не только за мужчину, но и за его маму.
Ребёнок родился в конце октября. Маленький, сопящий комочек с крошечными кулачками и огромными серыми глазами. Лёва. Андрей плакал от счастья прямо в роддоме, целовал Лене руки, обещал, что теперь он будет лучшим отцом на свете.
Первые две недели он действительно старался. Вставал по ночам, когда Лёва плакал, укачивал, менял подгузники. Готовил завтрак, пока Лена кормила сына. Даже взял отпуск на работе.
А потом отпуск кончился.
Первый звонок от Веры Петровны раздался в тот же день, когда Андрей вышел на работу. Лена как раз пыталась уложить Лёву спать после кормления, когда телефон мужа завибрировал на столе. Она увидела имя свекрови на экране и почувствовала, как сжимается желудок.
Андрей вернулся домой поздно. Лена сидела на диване, обессиленная, с заплаканным Лёвой на руках. Ребёнок никак не мог успокоиться, колики мучили его уже третий час.
— Где ты был? — спросила она, и голос её дрожал от усталости.
— У мамы. Ей стало плохо с сердцем, я вызвал скорую, дождался врачей.
— Что врачи сказали?
— Да ничего особенного. Давление скакнуло. Прописали таблетки. — Он снял куртку, подошёл, забрал сына из рук Лены. — Иди отдохни, я посижу с ним.
Лена хотела спросить, почему он не позвонил, не предупредил, что задержится. Хотела сказать, что она тоже устала, что ей тоже нужна помощь. Но промолчала. Андрей выглядел измотанным, и спорить не было сил.
Но это было только начало.
Вера Петровна болела каждую неделю. То сердце, то давление, то мигрень. Андрей метался между работой, домом и матерью. Лена оставалась одна с младенцем, который требовал внимания круглые сутки. Она не высыпалась, не ела нормально, не помнила, когда последний раз принимала душ дольше пяти минут.
— Андрей, твоя мама опять «заболела», — сказала она однажды вечером, когда он уже надевал ботинки. — Ты понимаешь, что каждый раз, когда ты приходишь домой, ей тут же становится плохо?
— Ты хочешь сказать, что моя мать врёт? — он выпрямился, глядя на неё с недоумением.
— Я хочу сказать, что она манипулирует тобой! Посмотри на статистику звонков! Она не звонит тебе днём, когда ты на работе. Но стоит тебе прийти домой, и — бац! — ей срочно нужна помощь.
— Может, ей просто легче звонить вечером?
— Андрей, очнись! У неё есть подруги, соседи. Чёрт возьми, она может вызвать скорую, если так плохо! Но нет, ей нужен именно ты. Потому что она не может смириться с тем, что у тебя теперь своя семья!
Он застыл у двери.
— Не говори так о моей матери.
— Или что? — Лена встала, Лёва спал у неё на руках, и она прижимала его к себе, словно щитом. — Что ты сделаешь, Андрей? Уедешь к мамочке насовсем?
Он молча развернулся и вышел. Хлопок двери эхом отозвался в пустой квартире. Лена опустилась на диван и заплакала, стараясь не разбудить сына.
Ноябрь сменился декабрём. Город украсился гирляндами, витрины магазинов сверкали мишурой и искусственным снегом. Лена смотрела на всё это равнодушно. Новый год, который раньше был её любимым праздником, теперь казался лишь очередным испытанием.
Они с Андреем почти не разговаривали. Он приходил поздно, молча целовал Лёву, перекидывался парой фраз с Леной и ложился спать. По выходным ездил к матери, помогал ей с ремонтом, закупал продукты, сидел на кухне, пил чай. А Лена оставалась дома, меняла подгузники, готовила смесь, качала ребёнка.
Подруга Маша заезжала иногда, привозила пирожки и жалела её.
— Брось ты его, — говорила она, качая головой. — Найдёшь нормального мужика. Взрослого.
— Я люблю его, — отвечала Лена. — И Лёва должен расти с отцом.
— С таким отцом? Который живёт с мамой, просто ночует в другом месте?
Лена не находила, что ответить.
Тридцать первого декабря она весь день готовилась к празднику. Испекла любимый Андреем «Наполеон», сделала салаты, даже достала из шкафа красивое платье, которое не надевала с тех пор, как забеременела. Оно теперь было велико — она похудела за эти месяцы, и ткань висела на плечах мешком, но Лена всё равно надела его. Нанесла макияж. Уложила волосы.
Андрей должен был прийти к шести. Они собирались встретить Новый год втроём — Лена, он и Лёва. Маленькая, но всё же семья.
В шесть вечера Андрея не было. Лена позвонила ему, он сбросил. Написала сообщение — не ответил. В семь появилась эсэмэска: «Задержался на работе, скоро буду».
Она поставила «Наполеон» в холодильник, накрыла салаты плёнкой. Лёва спал в кроватке, посапывая носиком. По телевизору показывали какие-то праздничные концерты, за окном взрывались первые петарды.
В восемь Андрей наконец вернулся. Усталый, с помятым лицом, пахнущий холодом и табаком.
— Прости, аврал на работе, — пробормотал он, целуя её в щёку. — Так, дай-ка я переоденусь, и давай праздновать.
Лена смотрела, как он идёт в спальню, и холодела от неприятного предчувствия. Она знала. Знала, что сейчас произойдёт. Словно читала по невидимому сценарию, написанному Верой Петровной.
И точно. В половину девятого зазвонил его телефон.
Андрей вышел из спальни в домашних штанах и футболке, взглянул на экран и нахмурился.
— Мама, — сказал он, глядя на Лену. — Наверное, поздравить хочет.
Он поднял трубку.
— Привет, мам. С наступающим!
Лена видела, как меняется его лицо. Как исчезает улыбка. Как он напрягается, сжимая телефон.
— Что? Мам, ну… Мам, подожди…
Он отошёл к окну, продолжая говорить тише. Лена стояла посреди комнаты, сжав кулаки. Она не слышала слов, но знала. Знала каждое слово этого разговора.
Андрей положил трубку и обернулся.
— Лен, у мамы… У неё приступ паники. Она одна, ей плохо. Я должен съездить.
— Сейчас? — голос Лены звучал странно спокойно. — В новогодний вечер?
— Ну, я быстро. Туда-обратно. Может, час. Мы же всё равно встречаем в полночь, правда? Я успею.
— Час, — повторила Лена. — Туда-обратно. Ты успеешь.
— Да. Конечно. Прости, солнце, но я не могу оставить её одну. Ты же понимаешь?
Терпение Лены наконец кончилось. Все эти месяцы молчания, проглоченных обид, невысказанных слов — всё вырвалось наружу одной фразой:
— То есть ты бросаешь меня с ребенком в новогодний вечер потому, что твоей маме скучно?
Андрей замер.
— Что? Лена, о чём ты?
— О том, что твоя мама не больна! — голос её повысился, задрожал. — У неё нет никакого приступа паники! У неё есть только жажда внимания и желание контролировать тебя!
— Ты не знаешь, что с ней, — он побледнел. — Ты не врач.
— А ты знаешь, что со мной? — Лена шагнула к нему. — Знаешь, каково это — сидеть одной каждый вечер, пока ты бегаешь к мамочке? Знаешь, как я устаю? Как мне страшно бывает одной с ребёнком, когда не понимаю, почему он плачет? Тебя это вообще волнует, Андрей?
— Конечно, волнует! Но моя мать…
— Твоя мать взрослая женщина шестидесяти лет! — перебила Лена. — У неё есть подруги, соседи, врачи в конце концов! А у меня есть только ты! У Лёвы есть только ты! Но тебя никогда нет дома!
— Я работаю!
— Ты работаешь до шести! А потом едешь к матери! Каждый день, Андрей! Каждый гребаный день!
Он молчал, сжав челюсти. В соседней комнате заплакал Лёва, разбуженный криками. Лена прошла мимо мужа, взяла сына на руки, прижала к себе. Ребёнок всхлипывал, уткнувшись личиком ей в плечо.
— Знаешь, что самое страшное? — Лена говорила тише теперь, качая Лёву. — То, что ты даже не видишь проблемы. Для тебя это нормально. Нормально бросить жену и младенца ради того, чтобы мама не скучала.
— Она не просто скучает, — Андрей подошёл ближе. — Ей правда плохо.
— Тогда вызови ей скорую. Прямо сейчас, позвони и вызови. — Лена протянула ему телефон. — Ну? Или ты боишься, что врачи скажут, что с ней всё в порядке? Что это очередная манипуляция?
Он не взял трубку.
— Она моя мать. Я не могу…
— А ты мой муж. И ты не можешь остаться со мной в праздник. — Слёзы текли по щекам Лены, но голос её оставался твёрдым. — Послушай меня внимательно, Андрей. Если ты сейчас уедешь, завтра я собираю вещи и уезжаю. К своим родителям. С Лёвой. Навсегда.
Он вздрогнул, словно его ударили.
— Ты не можешь забрать моего сына.
— Нашего сына. Могу. Я его мать. И я не хочу, чтобы он рос в семье, где отец не может выбрать между женой и мамой. Где бабушка важнее всех. Я не хочу, чтобы Лёва думал, что так правильно. Что можно вот так жить, разрываясь между семьями. Что можно предавать тех, кто действительно нуждается в тебе.
— Ты ставишь мне ультиматум?
— Я даю тебе выбор. — Лена посмотрела ему в глаза. — Твоя мать или твоя семья. Третьего не дано. Потому что так дальше жить нельзя. Я не могу. Я устала, Андрей. Понимаешь? Я выгорела. Я не чувствую себя твоей женой. Я чувствую себя нянькой, которая живёт в твоей квартире и ухаживает за твоим ребёнком, пока ты навещаешь маму.
— Это несправедливо.
— Несправедливо? — Лена засмеялась, горько и устало. — Знаешь, что несправедливо? Что я не могу вспомнить, когда ты последний раз обнимал меня просто так. Когда говорил, что любишь. Когда интересовался, как прошёл мой день. Все разговоры только о маме. Как она, что с ней, надо ли к ней съездить. А я? Я существую?
Андрей стоял посреди комнаты, и Лена видела, как в его глазах борются страх, вина и что-то ещё. Что-то похожее на прозрение.
— Я… Я не думал…
— Вот именно. Ты не думал. Потому что думать страшно. Легче просто делать то, что говорит мама. Легче быть удобным сыном, чем настоящим мужем и отцом.
Телефон Андрея снова зазвонил. Вера Петровна. Он посмотрел на экран, потом на Лену. На Лёву, который затих у неё на руках, глядя на отца огромными серыми глазами.
Андрей сбросил звонок.
— Что ты делаешь? — прошептала Лена.
Он молча набрал сообщение, отправил. Потом подошёл к Лене, обнял их обоих — её и сына. Крепко, отчаянно, словно боялся отпустить.
— Прости, — сказал он ей на ухо. — Господи, прости меня. Я идиот.
— Что ты написал ей?
— Что не могу приехать. Что встречаю Новый год с семьёй. И что завтра мы серьёзно поговорим о границах.
Лена почувствовала, как напряжение, державшее её все эти месяцы, начало отступать. Слёзы текли сильнее, но теперь они были другими. Облегчёнными.
— Ты правда это имеешь в виду?
— Да. — Он отстранился, посмотрел ей в глаза. — Я так испугался, когда ты сказала, что уедешь. Я вдруг увидел, как могу потерять тебя. Вас. И понял, что ты права. Что я действительно был слепым идиотом.
— Твоя мать не простит тебе этого.
— Моя мать взрослый человек. Она переживёт. — Он вытер слёзы с её щёк. — А я не переживу потерю вас.
По телевизору начался обратный отсчёт. Десять, девять, восемь… Лена прижалась к Андрею, и они стояли так, обнявшись, с сопящим Лёвой между ними, пока куранты не пробили полночь и за окном не начался салют.
Новый год они встретили втроём. Без тостов, без длинных речей. Просто держа друг друга, обещая молчаливо, что больше не дадут никому разрушить то, что у них есть.
А на следующий день Андрей действительно поехал к матери. Но не один. Лена поехала с ним, с Лёвой. И когда Вера Петровна открыла дверь, удивлённо глядя на них обоих, Андрей спокойно сказал:
— Мама, нам нужно поговорить. О том, как мы будем жить дальше.
И Лена, стоя рядом с мужем, впервые за долгие месяцы почувствовала себя не одинокой. Почувствовала, что они — команда. Семья. И что теперь, возможно, всё действительно будет иначе.
Вера Петровна пригласила их в квартиру, заваривая чай привычным жестом, но её руки дрожали. Она чувствовала, что что-то изменилось. Что контроль ускользает.
— Мама, — Андрей сел напротив неё за кухонным столом, Лена устроилась рядом, держа Лёву. — Я люблю тебя. Ты знаешь это. Но я не могу больше жить так, как жил последние месяцы.
— О чём ты? — Вера Петровна сжала чашку. — Я не понимаю.
— Понимаешь. — Голос Андрея был твёрдым, но не жестоким. — Каждый раз, когда я прихожу домой с работы, ты звонишь. Каждый раз у тебя что-то болит, что-то случается. Всегда именно в тот момент, когда я наконец могу побыть с женой и сыном.
— Я не специально! Мне действительно бывает плохо!
— Тогда в следующий раз, когда тебе станет плохо, звони в скорую. Или соседке Марии Ивановне. Или подруге Тане. Но не мне. Не каждый вечер.
Вера Петровна побледнела.
— Ты отказываешься от собственной матери?
— Я расставляю приоритеты. У меня есть жена и ребёнок. Они на первом месте. Всегда. И если тебе это не нравится, мне очень жаль, но ничего не изменится.
— Это она, — Вера Петровна кивнула на Лену. — Она настроила тебя против меня.
— Я открыла ему глаза, — спокойно ответила Лена. — На то, что вы делаете. На вашу манипуляцию.
— Какая манипуляция! Я мать! Я имею право…
— Ты имеешь право быть частью нашей жизни, — перебил Андрей. — Но не центром. Центром моей жизни теперь другая семья. И чем быстрее ты это примешь, тем лучше для всех нас.
Молчание повисло тяжёлое, давящее. Вера Петровна смотрела на сына, и Лена видела в её глазах смесь гнева, боли и чего-то похожего на страх. Страх потери.
— Мы будем навещать тебя, — мягче сказал Андрей. — По выходным. Раз в неделю. Лёва должен знать бабушку. Но всё остальное время я провожу дома. С моей семьёй. Это не обсуждается.
Вера Петровна кивнула, отвернувшись. Когда они уходили, она не вышла их провожать.
В машине Лена положила руку на колено Андрею.
— Это было сложно.
— Да. Но необходимо. — Он накрыл её руку своей. — Прости, что не сделал этого раньше.
— Главное, что сделал.
Они ехали домой через заснеженный город, и Лена смотрела в окно, где мелькали украшенные витрины, гирлянды, редкие прохожие. И впервые за долгое время чувствовала не тревогу, не обиду, а что-то похожее на надежду.
Надежду, что их маленькая семья выстоит. Что они справятся. Что любовь, в конце концов, сильнее манипуляций и чужих ожиданий.
А дома их ждала недоеденная «Наполеон», остывшие салаты и нераспакованные подарки под ёлкой. И целая жизнь впереди, которую они теперь будут строить вместе. Настоящей семьёй.
