— Оль, подойди-ка сюда на минутку, дело есть, – Стас появился в дверях кухни, где Ольга, склонившись над столом, сосредоточенно водила ручкой по каким-то бумагам, с таким видом, будто только что открыл новый закон физики или, как минимум, нашёл способ превращать воду в бензин. На его лице блуждала предвкушающая улыбка, от которой у Ольги почему-то сразу неприятно засосало под ложечкой.
Такие озарения мужа обычно заканчивались дырой в семейном бюджете и головной болью для неё.
Она медленно подняла голову, отрываясь от граф с цифрами, которые никак не хотели сходиться в приятную картину.
Вечер, дети наконец-то утихомирились в своей комнате, и она пыталась хоть как-то распланировать оставшиеся до зарплаты деньги, прикидывая, на чём ещё можно сэкономить, не урезая совсем уж необходимое.
— Что ещё стряслось? – без особого энтузиазма спросила она, чувствуя, как подступает знакомая усталость. – Опять твой дружок Витька какую-нибудь «сверхвыгодную» аферу предложил?
Стас пренебрежительно махнул рукой, входя в кухню и присаживаясь на табуретку напротив.
— Да при чём тут Витька! У меня идея получше, Оль. Семейная. Помнишь, я говорил, у мамы скоро юбилей? Ей семьдесят лет исполняется! Дата-то какая, а? – он выжидательно посмотрел на жену, явно ожидая бурной реакции.
Ольга молча кивнула. Ещё бы ей не помнить. Свекровь начала напоминать об этом событии месяца за три, прозрачно намекая на то, что такой юбилей – это не просто посиделки с тортиком.
— Ну и? – Ольга снова взялась за ручку, пытаясь вернуться к своим подсчётам. – Подарок будем выбирать. Что-нибудь полезное. Может, новый телевизор ей на кухню? Или кресло-качалку, она давно хотела.
Стас поморщился, словно ему предложили купить мешок картошки вместо бриллиантового колье.
— Оль, ну какой телевизор? Какое кресло? Это же семьдесят лет! Я тут подумал… а давай ей дачу купим! – выпалил он, и глаза его заблестели фанатичным огнём. – Представляешь? Небольшую такую, уютненькую, с домиком, чтобы она там летом жила, на свежем воздухе. Огурчики-помидорчики свои, опять же. Для здоровья как хорошо! Она обрадуется, вот увидишь!
Ольга застыла, ручка выпала из её пальцев и с тихим стуком ударилась о стол. Она медленно, очень медленно подняла на мужа глаза, в которых плескалось откровенное недоумение, быстро сменяющееся раздражением.
— Дачу? Стас, ты… ты в своём уме сейчас? – голос её был тихим, но в нём уже звенели стальные нотки. – Какую, к чёрту, дачу? Мы только-только ипотеку на эту квартиру взяли, забыл? У нас кредит на машину ещё два года платить! Детей в школу собирать скоро, там такие расходы будут, что… Откуда у нас деньги на дачу, скажи мне, пожалуйста? С неба упадут?
Стас нетерпеливо замахал руками, словно отгоняя назойливых мух её возражений.
— Ну, Оль, ну что ты сразу в панику? Поднапряжёмся немного! Возьмём ещё один кредит, ну что такого-то? Это же для мамы! Такой юбилей раз в жизни бывает! Она всю жизнь на нас горбатилась, неужели не заслужила? Мы же для неё стараемся, для её комфорта!
Ольга почувствовала, как внутри неё закипает глухая, тяжёлая ярость. Вот это «поднапряжёмся» она слышала уже не раз. И каждый раз это «поднапряжение» ложилось в основном на её плечи, заставляя её вкалывать на двух работах, забывая про отдых, и отказывать себе и детям в элементарных вещах, пока Стас витал в облаках своих «гениальных» идей.
— Поднапряжёмся? – переспросила она, и её голос стал жёстче. – Это значит, я должна ещё одну подработку искать? Или детям сказать, что в этом году никаких кружков и нового велосипеда, потому что папа решил бабушке дачу купить? Ты вообще понимаешь, о чём говоришь? У твоей мамы есть прекрасная двухкомнатная квартира, ей есть где жить, слава богу! А у нас двое детей, которых надо кормить, одевать, учить! Которым нужно внимание, а не вечно замотанная мать!
Стас надулся, как обиженный ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку.
— Ну вот, я так и знал! Ты как всегда! Никакого уважения ни ко мне, ни к моим родителям! Вечно тебе всё не так, вечно ты всем недовольна! Это же память будет, Оля! Память!
Ольга резко отложила бумаги и ручку, её лицо стало холодным и решительным.
— Память? Или очередная обуза на нашу шею, Стас? Кто за этой дачей следить будет, а? Ты? Который гвоздь в стену вбить не может без трёх напоминаний? Или твоя мама, которой семьдесят лет и которой этот «свежий воздух» с утра до ночи вскапывания грядок даром не нужен? Нет уж, дорогой!
— Оля, мы это всё обсудим, но позже! Сейчас надо определиться с суммой, за которую будем покупать ей подар…
— Тебе надо ты и покупай своей матери эту дачу, а я на это не дам ни копейки! И мне плевать, что у неё юбилей!
— Да что ты так завелась?!
— Продавай свою долю в том раздолбанном гараже, который тебе от деда достался и которым ты не пользуешься! Бери персональный кредит, если тебе его дадут без моего поручительства! Как хочешь крутись! Но из семейного бюджета, из денег, которые предназначены для наших детей и нашего будущего, на эту чушь не уйдёт ни копейки! У нас есть куда более насущные проблемы, чем удовлетворение твоих внезапных прихотей под видом заботы о матери!
Стас побагровел. Его обычно добродушное лицо исказилось от злости.
— Да как ты… как ты можешь так говорить? Это же моя мать! Моя!
Ольга медленно поднялась со стула, чувствуя, как дрожат напряжённые мышцы.
— А это – мои деньги, Стас! И моё будущее, и будущее моих детей, которое я не собираюсь гробить ради твоих сомнительных подарков и попыток выглядеть хорошим сыном за мой счёт! Разговор окончен! – она обошла стол и направилась к выходу из кухни, не оборачиваясь.
Стас остался сидеть один, растерянно глядя ей вслед, потом его взгляд упал на разбросанные по столу бумаги с цифрами. Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. «Ну, нет, так просто это не закончится,» – зло подумал он. – «Я ей докажу!»
Стас так и остался сидеть на кухне, чувствуя, как обида и злость клубятся внутри, перехватывая дыхание. Слова Ольги, такие резкие, такие несправедливые, по его мнению, всё ещё звенели в ушах. «Ни копейки… плевать на юбилей…» Да как она может?! Это же его мать! Человек, который дал ему жизнь, который всегда был рядом! И вот так просто взять и перечеркнуть его желание сделать ей по-настоящему стоящий подарок?
Он встал и начал мерить шагами небольшое пространство кухни. Из комнаты доносились приглушённые голоса детей, потом звук включённого телевизора – Ольга, видимо, устроилась в гостиной, демонстративно показывая, что разговор для неё действительно окончен. Это бесило ещё больше. Он топтался по линолеуму, тяжело дыша, и в его голове проносились картины: вот он вручает матери ключи от маленького, но такого уютного домика, вот она, растроганная, обнимает его, а соседи по дачному посёлку с уважением смотрят – вот какой сын заботливый! А Ольга… Ольга всё испортила своей приземлённостью, своим вечным «денег нет».
— Нет, так не пойдёт, – пробормотал он себе под нос. – Она просто не понимает. Не хочет понимать.
Он вышел из кухни и направился в гостиную. Ольга сидела на диване, поджав под себя ноги, и что-то смотрела по телевизору, но Стас видел, что она напряжена, что её внимание далеко не на экране.
— Оль, ну послушай, – начал он примирительным тоном, стараясь говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. – Ну неужели тебе совсем не жаль маму? Она же там одна в своей квартире целыми днями сидит. А так бы на природу выезжала, воздухом дышала. Врачи же говорят, в её возрасте это очень полезно. Может, она и проживёт дольше, здоровее будет.
Ольга даже не повернула головы, её взгляд был устремлён в экран.
— У неё есть парк под окнами, Стас. И балкон, где она может дышать свежим воздухом сколько угодно. А если ей захочется на природу – мы можем съездить все вместе на выходные, снять домик на базе отдыха. Это будет и дешевле, и без лишних обязательств.
— Это не то! – Стас чувствовал, как его снова начинает захлёстывать раздражение. – База отдыха – это не своё! А тут будет её уголок, её отдушина! Ты просто не хочешь, чтобы я для своей матери что-то хорошее сделал!
— Я не хочу, чтобы ты ради очередного своего «благородного порыва» вгонял всю семью в долговую яму! – Ольга наконец повернулась к нему, и её глаза холодно блеснули. – Или ты забыл, как мы потом твой «супервыгодный» бизнес-проект с автозапчастями расхлёбывали? Год на гречке сидели, помнишь? А ведь ты тоже тогда говорил, что это «верняк» и «мы озолотимся».
Упоминание той давней истории, которая действительно дорого обошлась их семье, задело Стаса за живое. Он тогда и правда верил, что всё получится, но прогорел, оставив их с кучей долгов.
— Это совсем другое! – возмутился он. – То было дело рискованное, а тут – подарок матери! Это святое! И не надо мне припоминать старое! Я уже сто раз извинился!
— Извинениями кредиты не погасишь, Стас, – устало отрезала Ольга. – И детей ими не накормишь. Ты когда последний раз интересовался, сколько стоит собрать ребёнка в первый класс? Или сколько стоят услуги репетитора, если вдруг понадобится? Ты об этом подумал, когда решил дачу покупать?
— Да при чём тут это всё?! – Стас чувствовал, что теряет почву под ногами, что её аргументы, как бы он ни старался их игнорировать, были убийственно логичны. Но отступать он не собирался. – Ты просто ищешь предлоги! Тебе всегда моя мама не нравилась, вот ты и бесишься!
Ольга горько усмехнулась.
— Твоя мама здесь совершенно ни при чём, Стас. Хотя, если уж на то пошло, она никогда не упускала случая ткнуть меня носом в то, что я «недостаточно хороша» для её драгоценного сына. Но сейчас речь не о ней, а о твоей безответственности и твоём нежелании считаться с реальностью. Ты живёшь в каком-то своём выдуманном мире, где деньги берутся из воздуха, а проблемы решаются сами собой.
— Ах, вот как! Я, значит, безответственный? А ты у нас кто – казначей всея Руси? – Стас перешёл на повышенные тона, чувствуя, как обида застилает ему глаза. – Да если бы не я, ты бы до сих пор в съёмной конуре жила! Это я на первый взнос по ипотеке заработал, между прочим!
— А кто потом два года на двух работах пахал, чтобы эту ипотеку тянуть, пока ты «искал себя» после очередного провала? – не осталась в долгу Ольга, и её голос тоже зазвенел от гнева. – Кто отказывал себе во всём, чтобы дети были сыты и одеты? Не ты ли тогда говорил, что «временно трудности», а я должна «понять и потерпеть»? Я поняла, Стас. И потерпела. Но моё терпение, знаешь ли, не безгранично!
Скандал разгорался, переходя с конкретной дачи на взаимные упрёки и старые обиды, которые, казалось, только и ждали своего часа, чтобы вырваться наружу. Атмосфера в квартире накалялась, и каждый из них чувствовал, что это уже не просто спор о подарке, а нечто гораздо большее – столкновение двух разных взглядов на жизнь, на семью, на обязанности. И уступать никто не собирался.
Слова Ольги повисли в воздухе, тяжёлые и колкие, как осколки стекла. Стас отступил на шаг, словно его ударили. «Искал себя»… Как она это преподнесла! Будто он был каким-то бездельником, прожигающим жизнь, а не человеком, который пытался найти своё место, вырваться из рутины офисной работы, которая его душила. Да, не всё получалось, были ошибки, но он же старался! Для семьи старался! А она… она видит только провалы.
— Значит, так, да? – глухо произнёс он, чувствуя, как внутри всё сжимается от обиды и бессильной злости. – Значит, все мои попытки – это так, «искал себя»? А то, что я хотел как лучше, это не в счёт?
Ольга скрестила руки на груди, её лицо оставалось непреклонным.
— «Как лучше» для кого, Стас? Для тебя? Для твоей мамы? А для нас с детьми когда будет «как лучше»? Когда мы перестанем жить от зарплаты до зарплаты, вздрагивая от каждого непредвиденного расхода? Когда ты наконец поймёшь, что семья – это не только красивые жесты и «благородные порывы», но и ежедневная, кропотливая работа и, да, финансовая ответственность!
Он прошёлся по комнате, остановился у окна, глядя на вечерний город. Огни машин внизу сливались в сплошные потоки, а ему казалось, что он заперт в этой квартире, в этой ситуации, как в клетке. Ольга не понимает. Или не хочет понимать. Она видит только цифры, только расходы. А он хотел чего-то большего, какого-то душевного порыва, радости для матери.
Внезапно ему в голову пришла мысль. Если она не хочет по-хорошему, он покажет ей, что настроен серьёзно. Что это не просто мимолётная прихоть.
— Хорошо, – сказал он, резко разворачиваясь. Голос его обрёл новую, стальную твёрдость. – Раз ты так ставишь вопрос. Я найду деньги. Сам. Без твоей помощи.
Он демонстративно достал из кармана телефон и начал что-то быстро искать в интернете, время от времени бросая на Ольгу многозначительные взгляды.
— Вот, пожалуйста, – проговорил он через пару минут, тыча пальцем в экран. – Объявления о продаже дач. Есть вполне доступные варианты. Не дворцы, конечно, но для мамы – самое то. Маленький домик, участочек. Даже с небольшим садиком. И цена… вполне подъёмная. Если взять кредит…
Ольга смотрела на него с каким-то странным выражением, в котором смешались гнев, усталость и что-то похожее на разочарование.
— Стас, ты сейчас серьёзно? – её голос был тихим, но в нём слышалась угроза. – Ты действительно собираешься влезть в новые долги, несмотря на всё, что я тебе сказала? Ты готов рискнуть финансовым благополучием своей семьи ради этой… этой дачи?
— А почему нет? – вызывающе ответил он, хотя внутри у него всё похолодело от её тона. – Я же сказал, это для мамы. И я найду способ платить. Возьму дополнительные смены, найду подработку. Не переживай, на твои деньги я не претендую.
Он снова уткнулся в телефон, делая вид, что изучает условия кредитования в каком-то банке. Демонстративно вздыхал, качал головой, что-то бормотал про проценты и сроки. Он ожидал, что Ольга сейчас снова взорвётся, начнёт кричать, но она молчала. Это молчание было хуже любого крика.
Когда он наконец поднял на неё глаза, то увидел, что она смотрит на него в упор, и во взгляде её была такая холодная ярость, что ему стало не по себе.
— Знаешь, Стас, – медленно проговорила она, и каждое её слово падало, как ледяная капля. – Я всегда считала тебя человеком, который, несмотря на все свои заскоки, всё-таки думает о семье. О детях. О нашем общем будущем. Но сейчас я вижу, что ошибалась. Ты думаешь только о себе и о том, как выглядеть хорошим сыном в глазах своей матери, даже если для этого придётся поставить под удар всё, что у нас есть.
— Это неправда! – попытался возразить он, но голос его прозвучал неуверенно.
— Правда, Стас, ещё какая правда, – Ольга покачала головой. – Ты готов пожертвовать нашим спокойствием, нашим будущим ради удовлетворения своих амбиций. Хорошо. Делай, как знаешь. Но запомни одно. Если ты сейчас влезешь в новые долги ради этой дачи, можешь считать, что наш семейный бюджет раздельный. Окончательно и бесповоротно. И не только бюджет, Стас. Похоже, и всё остальное тоже. Ты сам делаешь свой выбор.
Она говорила спокойно, почти безэмоционально, но от этого её слова звучали ещё страшнее. Стас почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Он ожидал скандала, криков, упрёков, но не такого ледяного спокойствия, за которым угадывалась непреклонная решимость.
— Ты… ты меня шантажируешь? – выдавил он.
— Я ставлю тебя перед фактом, Стас, – так же ровно ответила Ольга. – Ты взрослый мальчик, и сам должен понимать последствия своих поступков. Если для тебя прихоть твоей мамы, или твоё желание выглядеть «идеальным сыном», важнее, чем благополучие твоих собственных детей и твои отношения со мной, то это твой выбор. Я свой уже сделала. Я не позволю тебе разрушить то, что я строила годами, то, ради чего я жертвовала своим временем, своими силами, своими нервами и своим здоровьем.
Она помолчала, давая ему осознать сказанное, потом добавила с горькой усмешкой:
— Знаешь, а ведь мама твоя будет рада. Она всегда считала, что я тебе не пара. Что я слишком меркантильная, слишком приземлённая. Ну вот, теперь у тебя будет шанс найти себе кого-то более… соответствующего. Кого-то, кто будет с восторгом смотреть, как ты пускаешь по ветру семейные деньги ради «высоких» целей.
Последние слова ударили Стаса наотмашь. Он хотел что-то крикнуть в ответ, что-то резкое, обидное, но слова застряли в горле. Он вдруг понял, что Ольга не шутит. Что это не просто очередная ссора, после которой они помирятся и всё забудется. Это что-то другое. Что-то окончательное. И от этой мысли ему стало по-настоящему страшно.
Слова Ольги о том, что его мать будет рада их разладу, словно раскалённым железом прошлись по нервам Стаса. Он всегда знал, что Валентина Семёновна не слишком жалует невестку, считая её недостаточно утончённой, слишком прямолинейной и хозяйственной, но чтобы радоваться… Нет, это было слишком. Это было несправедливо и по отношению к Ольге, и по отношению к его матери.
— Не смей так говорить о моей матери! – взорвался он, чувствуя, как страх сменяется новой волной ярости. – Она никогда бы не пожелала нам плохого! Она любит меня, любит внуков! А ты… ты просто пытаешься всё извратить, всё перевернуть с ног на голову, чтобы оправдать свою чёрствость и свою жадность!
Ольга посмотрела на него долгим, тяжёлым взглядом, в котором не было ни страха, ни удивления. Только бесконечная усталость и что-то похожее на презрение.
— Чёрствость? Жадность? – тихо переспросила она. – Это я-то жадная, Стас? Я, которая годами экономила на себе, чтобы у нас было всё необходимое? Я, которая отказывалась от отпуска, чтобы закрыть дыры в бюджете после твоих очередных «гениальных» начинаний? Да ты хоть представляешь, сколько раз мне приходилось выкручиваться, чтобы дети не чувствовали себя обделёнными, пока ты витал в облаках и строил воздушные замки?
Её голос, поначалу тихий, начал набирать силу, но это была не истерика, а холодная, контролируемая ярость человека, чьё терпение окончательно лопнуло.
— Ты говоришь, я не уважаю твою мать? А ты когда-нибудь задумывался, уважаешь ли ты меня? Мой труд? Мои чувства? Моё мнение? Или я для тебя просто приложение к квартире и детям, которое должно молча одобрять все твои безумные идеи и беспрекословно тащить на себе весь воз семейных проблем? Ты хоть раз спросил меня, чего я хочу? О чём я мечтаю? Нет! Тебя всегда интересовали только твои желания, твои амбиции, твои «благородные порывы»!
Стас хотел что-то возразить, крикнуть, что это не так, что он ценит её, что он любит, но слова застревали в горле. Он видел перед собой не ту Ольгу, к которой привык – немного уставшую, иногда ворчливую, но в целом покладистую и всегда готовую пойти на компромисс. Сейчас перед ним стояла чужая, незнакомая женщина с жёстким взглядом и стальным голосом, и от этого ему становилось жутко.
— А знаешь, что самое смешное, Стас? – продолжала Ольга, и в её голосе появились горькие нотки. – Твоя мама, при всём её показном «благородстве», никогда бы не одобрила, чтобы ты ради неё влезал в такие долги и ставил под удар свою семью. Она, может, и хотела бы эту дачу, но не такой ценой. Она-то, в отличие от тебя, прекрасно понимает, что такое жить в нужде и считать каждую копейку. Это только ты у нас такой… возвышенный и непрактичный.
Этот удар был ещё точнее. Стас вспомнил, как мать рассказывала о своём тяжёлом детстве, о том, как им приходилось экономить на всём. И он понял, что Ольга, возможно, права. Валентина Семёновна, скорее всего, действительно не обрадовалась бы такому подарку, узнав, какой ценой он достался. Но признать это сейчас – значило бы признать правоту Ольги, признать собственную глупость. А этого его уязвлённое самолюбие допустить не могло.
— Ты просто не хочешь, чтобы я был хорошим сыном! – выпалил он первое, что пришло в голову, цепляясь за остатки своей обиды. – Ты ревнуешь меня к матери! Всегда ревновала!
Ольга устало вздохнула и отвернулась к окну, словно разговор с ним стал ей невыносимо скучен.
— Знаешь, Стас, я больше не хочу ничего обсуждать. Я всё сказала. Если ты настолько глух и слеп, что не понимаешь элементарных вещей, то это твои проблемы. Поступай, как знаешь. Покупай свою дачу, бери кредиты, радуй маму. Только потом не удивляйся, когда обнаружишь, что остался один. Со своей дачей, со своими долгами и со своей «сыновней любовью», которая оказалась важнее всего остального.
Она говорила это ровным, почти безразличным тоном, и это было страшнее любых криков и упрёков. Стас почувствовал, как внутри у него всё обрывается. Он вдруг осознал, что это конец. Не просто очередной семейной ссоры, а чего-то гораздо большего. Той жизни, которая у них была.
— То есть… это всё? – растерянно прошептал он, глядя на её неподвижную спину.
Ольга не обернулась.
— Да, Стас. Это всё. Можешь считать, что с этой минуты ты для меня просто сосед по квартире. Человек, с которым меня связывают только дети и общая ипотека. Все остальные ниточки ты только что сам обрубил. И если эта пресловутая дача всё-таки появится в твоей жизни, я не хочу даже слышать о ней в этом доме.
Не хочу видеть никаких фотографий, не хочу слушать никаких восторженных рассказов. Для меня её не существует. Как, похоже, скоро перестанет существовать и то, что мы когда-то называли семьёй.
Она замолчала. В комнате повисла тяжёлая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом машин за окном. Стас стоял посреди комнаты, ощущая себя совершенно опустошённым и потерянным. Его «гениальная идея» о подарке матери обернулась полным крахом их отношений. Он хотел сделать как лучше, а получилось… Получилось то, что получилось.
Он посмотрел на Ольгу, всё ещё стоявшую у окна, и понял, что она не отступит. В её позе, в её молчании была такая непреклонная решимость, что спорить дальше было бессмысленно. Он остался один на один со своей несостоявшейся «сыновней благодарностью», с горечью обиды и с мучительным осознанием того, что он, похоже, действительно всё разрушил.
И винить в этом, кроме себя, было некого. Атмосфера в их доме, некогда наполненная пусть и не всегда безоблачным, но всё же теплом, превратилась в ледяную пустыню. И конца этому холоду не предвиделось…
