— Я сожгу его. Прямо здесь, на твоих глазах.
Голос Алевтины Игнатьевны, моей свекрови, был сухим, как старый пергамент. Она стояла посреди гостиной, которую мы с Родионом обставляли вместе, и держала в руке плотный конверт без подписей.
Её лицо ничего не выражало. Маска ледяного спокойствия, которую она носила с самого дня похорон.
— Вы не можете, — ответила я, хотя голос мой дрогнул. Я знала, что может. И сделает.
— Могу, Ксения. Я его мать. А ты — ошибка, которую он совершил. Ошибка, которая не получит ни копейки из состояния моего сына.
Она не стала ждать ответа. Развернулась и прошла на кухню. Я двинулась за ней, чувствуя, как комната сужается, а воздух становится плотным и вязким.
Алевтина Игнатьевна взяла с полки глубокую стальную миску, в которой я обычно замешивала тесто. Положила конверт на дно. Щелкнула зажигалкой.
Огонек жадно впился в уголок бумаги.
— Вот твоё наследство! — прошипела она, глядя, как пламя пожирает плотный картон. — Пепел. Ты получишь ровно то, чего заслуживаешь.
Я смотрела на огонь. Языки пламени плясали, отражаясь в её зрачках. В них было чистое, незамутненное торжество. Она была уверена в своей победе. Она уничтожала последнюю волю своего сына, чтобы оставить меня нищей.
Запахло палёным. Свекровь смотрела на меня, ожидая слёз, истерики, мольбы. Но я молчала.
Я вспоминала слова Родиона, сказанные за неделю до конца. Его тихий, уставший голос: «Мама устроит театр, Ксюш. Она найдет способ надавить. Мой юрист, Прохор Захарович, подготовил для нее специальный «документ». Она будет думать, что это моя последняя воля.
Подыграй ей. Пусть получит свою маленькую, фальшивую победу». Тогда я не до конца понимала его план, но сейчас все вставало на свои места.
Алевтина Игнатьевна смахнула черный пепел в раковину и пустила воду.
— Всё. Теперь справедливость восстановлена, — она вытерла руки и посмотрела на меня свысока. — Можешь начинать собирать вещи. Даю тебе три дня.
Она развернулась и пошла к выходу, чеканя каждый шаг. Уверенная, что только что стерла меня из жизни своего сына окончательно. Дверь за ней захлопнулась.
Я осталась одна на кухне, наполненной горьким запахом дыма. Медленно подошла к книжной полке. И среди них — старая, потрепанная кулинарная книга в твердом переплете, доставшаяся мне от бабушки.
Алевтина Игнатьевна упивалась своей жестокостью. Она и представить не могла, что сожгла лишь приманку, фальшивку, подброшенную ей же ее адвокатом.
А настоящее завещание, вернее, ключ к нему, каждое его слово, было надежно зашифровано в рецептах этой старой книги.
Родион всё продумал. Он знал, что стандартное завещание его мать будет оспаривать годами, выматывая меня судами. Поэтому он пошел другим путем.
На следующее утро позвонил телефон. Я знала, кто это.
— Ксения? — голос Алевтины Игнатьевны сочился фальшивым сочувствием. — Я подумала, тебе, наверное, нужна помощь. С переездом.
Я молчала, давая ей возможность насладиться своей партией.
— Я позвала оценщика. Он придет сегодня к двум. Нужно же понимать стоимость квартиры, — она сделала паузу. — Для нотариуса, конечно.
Она давила. Методично, безжалостно. Не давая мне даже дня на передышку.
— Хорошо, — тихо ответила я.
— И еще. Мой адвокат, Прохор Захарович, хотел бы с тобой встретиться. Он готов предложить тебе некоторую сумму… в качестве жеста доброй воли.
Жест доброй воли. Она предлагала мне отступные за мою жизнь с ее сыном.
Я открыла кулинарную книгу на странице 112. Рецепт «Царской ухи». Родион обвел его карандашом.
«Ингредиенты: Стерлядь — 1 шт. (крупная, жирная). Судак — 2 шт. (поменьше). Лук репчатый — 3 головки. Корень петрушки — 40 грамм».
Это был наш шифр. Родион, программист до мозга костей, превратил бабушкины рецепты в ключ. Номер страницы, номер строки, номер слова. Все вело к ячейке в банке, где лежали оригиналы документов, к счетам, к паролям.
— Ксения, ты меня слышишь? — нетерпеливо спросила свекровь.
— Слышу. Я буду ждать оценщика.
В два часа дня явился оценщик. За ним, без приглашения, вошла Алевтина Игнатьевна. Она вела себя как хозяйка.
— Вот здесь, посмотрите, паркет дубовый, — указывала она. — А окна на солнечную сторону.
Она водила его по комнатам, где еще витали наши с Родионом воспоминания, и цинично торговала ими. Я сидела на кухне, листая книгу.
— Прохор Захарович ждет тебя завтра в десять у себя в офисе, — бросила она мне, проходя мимо. — Не опаздывай. Он не любит ждать.
На следующий день я пришла в контору ее адвоката. Дорогой офис в центре города. Сам Прохор Захарович — лощеный, в идеально сидящем костюме, с хищной улыбкой.
— Ксения Аркадьевна, присаживайтесь. Как вы понимаете, завещания нет. По закону, единственной наследницей является мать, Алевтина Игнатьевна.
Он пододвинул ко мне документ.
— Однако, моя клиентка — человек великодушный. Она готова выплатить вам сто тысяч рублей. В обмен вы подписываете отказ от любых претензий.
Сто тысяч. За квартиру стоимостью в десятки миллионов. За бизнес Родиона. За все.
Я смотрела на него, играя роль раздавленной горем вдовы.
— Я… я должна подумать, — прошептала я.
— Думай быстрее, девочка. Великодушие имеет свой срок годности, — усмехнулся адвокат.
Алевтина Игнатьевна, сидевшая в кресле рядом, добавила:
— Это более чем щедро. Родион бы одобрил мою заботу о тебе.
Я вернулась домой. План работал. Они поверили в мою слабость. Я открыла книгу. Рецепт «Курника». «Тесто слоеное — 500 гр. Мука — 1 стакан. Яйцо — 3 шт. Отварить вкрутую».
«Отварить вкрутую». Это была команда. Инструкция к действию. Я села за ноутбук Родиона. Они не знали, что я уже готовлю главное блюдо.
На третий день Алевтина Игнатьевна пришла не одна. За ее спиной стояли два плечистых грузчика.
— Надеюсь, ты уже собрала свои вещички? — спросила она. — Потому что у меня нет времени ждать. Мебель пока остается. А вот этот хлам, — она кивнула на стопку моих книг на столе, — можно выбрасывать.
Ее взгляд остановился на кулинарной книге, лежавшей сверху. Она усмехнулась, взяла ее двумя пальцами.
— И это барахло туда же. Вечно ты со своими рецептами. Думала, путь к сердцу моего сына лежит через желудок? Примитивная ты, Ксюша.
Она размахнулась, чтобы бросить книгу в большой мусорный мешок.
И в этот момент все закончилось. Роль тихой, убитой горем вдовы.
— Не трогайте. Эту. Книгу.
Мой голос прозвучал так, что даже грузчики замерли. В нем не было ни слез, ни мольбы. Только сталь.
Алевтина Игнатьевна опешила.
— Ты будешь мне указывать? В моем доме?
— Это не ваш дом. И никогда им не был, — я медленно подошла и забрала книгу из ее ослабевших пальцев. Я посмотрела ей прямо в глаза. — Всё. Хватит.
Я отошла к столу, достала телефон и набрала номер Прохора Захаровича.
— Прохор Захарович, здравствуйте. Это Ксения Аркадьевна. Я обдумала ваше щедрое предложение. И решила от него отказаться.
На том конце провода возникла пауза.
— Более того, у меня есть встречное. Я бы хотела обсудить с вами рецепт «Пасхального кулича» со страницы двести четыре. В частности, ингредиент «Цукаты заморские, двенадцать штук».
Мне кажется, этот ингредиент имеет прямое отношение к офшорному счету Родиона на Кипре. Тому самому, о котором вы, конечно, ничего не знаете. Не так ли?
В трубке повисло тяжелое молчание. Свекровь смотрела на меня расшившимися глазами. Маска начала трескаться.
— У вас есть двадцать четыре часа, чтобы связаться со мной и обсудить условия настоящего завещания. Иначе мой адвокат свяжется с налоговой службой. И не только нашей. Всего доброго.
Я завершила звонок. Посмотрела на застывшую свекровь и двух грузчиков.
— Уходите. Все.
Они вышли, пятясь. Дверь тихонько щелкнула. Я осталась одна. Закуски закончились. Пришло время подавать основное блюдо.
Звонок от Прохора Захаровича раздался через час. Голос, еще вчера сочившийся самодовольством, теперь был натянут, как струна. Встречу назначили на следующее утро в его офисе.
Я пришла ровно в десять. На мне был строгий брючный костюм. В руках — только та самая кулинарная книга.
В переговорной меня уже ждали. Алевтина Игнатьевна сидела сжавшись, ее лицо было серым. Прохор Захарович, наоборот, пытался источать уверенность, но выдавали бегающие глаза.
— Давайте без формальностей. У нас мало времени.
Я положила книгу на полированную поверхность стола. Открыла на первой попавшейся странице. Рецепт «Солянки сборной мясной».
— «Почки говяжьи — 200 гр. Вымочить в трех водах», — я подняла глаза на адвоката. — Три транзакции на счет в Цюрихе. Два года назад. Алевтина Игнатьевна, ваш сын скрывал от вас эти деньги? Или это вы скрывали их от налоговой вместе с вашим поверенным?
Свекровь в шоке уставилась на своего адвоката. Тот побледнел.
— Это… это недоразумение.
— Это не недоразумение. Это уголовное дело, — я перелистнула страницу. — Рецепт «Расстегаи с визигой». «Визига сушеная — 1 фунт. Замочить на ночь, чтобы вышла вся соль». Очень интересный ингредиент. Особенно в контексте покупки коммерческой недвижимости на подставное лицо, не правда ли, Прохор Захарович?
Адвокат вжался в кресло. Он понял. Эта книга была не просто завещанием. Это был полный финансовый дневник Родиона. Его страховка от предательства.
Алевтина Игнатьевна медленно повернула голову к адвокату.
— Ты… ты знал? Ты всё знал и молчал?
— Алевтина Игнатьевна, это не то, что вы думаете… — залепетал он, моментально предавая свою клиентку.
— Хватит! — рявкнула она на него, и в этом крике было все: ярость, унижение и осознание полного краха. Она поняла, что ее использовали.
Я дала им мгновение, чтобы осознать произошедшее, а затем спокойно продолжила.
— Условия Родиона были просты. Все его личное имущество, включая эту квартиру и счета, о которых вы теперь знаете, переходит мне. Его доля в бизнесе — тоже.
Я посмотрела на свекровь. Она уже не казалась мне монстром. Просто сломленной, несчастной женщиной.
— Вам, Алевтина Игнатьевна, он оставил пожизненное содержание. Достаточное, чтобы вы ни в чем не нуждались. Но при одном условии.
Она подняла на меня глаза, полные слез.
— Вы исчезнете из моей жизни. Полностью. Любая попытка связаться со мной, любая попытка оспорить его волю — и содержание аннулируется, а господин адвокат, — я кивнула на Прохора Захаровича, — сядет в тюрьму. Очень надолго.
Я встала. Встреча была окончена.
— Все документы мой новый адвокат пришлет вам завтра.
Я вышла из офиса, оставив их разбираться друг с другом. На улице светило солнце. Я не чувствовала эйфории. Только холодное, ясное спокойствие. Справедливость не приносит бурной радости. Она просто ставит все на свои места.
Вечером я была дома. В своей квартире. Я налила себе бокал вина и открыла кулинарную книгу. На этот раз — без всякого шифра. Мой взгляд упал на рецепт «Шарлотки».
Я достала муку, яйца и яблоки. И впервые за долгое время начала готовить. Просто для себя. Это была моя тишина. Мой дом. Моя новая жизнь.
Полгода спустя.
Прошло шесть месяцев. Осеннее солнце, низкое и золотое, заливало светом просторный офис IT-компании Родиона. Теперь это был мой офис. Я не продала бизнес, как советовали многие. Я возглавила его.
Первые месяцы были похожи на хождение по канату над пропастью. Но Родион и здесь подстраховал меня.
В его ноутбуке, рядом с зашифрованными счетами, нашлись папки с подробными инструкциями, планами и характеристиками на каждого ключевого сотрудника. Он словно вел меня за руку даже оттуда.
Я научилась говорить на их языке — языке кода, дедлайнов и стартапов. Я больше не была просто «Ксюшей с ее рецептами». Я стала Ксенией Аркадьевной, и это имя теперь звучало весомо, без всякой иронии.
Алевтина Игнатьевна исправно получала свои деньги. Раз в месяц. Ни разу не опоздав ни на день. Она так и не позвонила.
Я слышала от общих знакомых, что она продала свою квартиру в центре и переехала в тихий загородный пансионат. Одна.
Ее адвокат, Прохор Захарович, оказался менее удачливым. После нашего разговора у него начались серьезные проблемы.
Несколько его старых дел, связанных с недвижимостью, внезапно всплыли на поверхность. Его лишили лицензии.
Он потерял все. Иногда месть не нужно готовить самому — достаточно лишь подтолкнуть нужные ингредиенты, и блюдо приготовится само.
Сегодня я вернулась домой раньше обычного. Квартира встретила меня запахом свежей выпечки.
Это была не шарлотка. Сегодня я пекла сложный, многослойный торт по рецепту из той самой книги. Рецепт, который мы с Родионом так и не успели попробовать вместе.
На кухонном столе, рядом с остывающим тортом, лежала раскрытая книга. За полгода я исписала ее поля своими заметками.
Не шифрами. А просто мыслями, идеями, новыми рецептами. Книга перестала быть оружием и снова стала тем, чем должна была быть — источником тепла и созидания.
Я отрезала себе кусок торта. Он получился идеальным. Вкус был сложным, горьковато-сладким. Как и сама жизнь.
Я больше не играла роли. Ни жертвы, ни мстительницы. Я просто жила.
