Замок после очередного ухода мужа Карина менять не стала. И снова он вернулся незаметно, проскользнул в комнату, где Карина ходила у окна, укачивая Милу, остановился у ковра, потому что не снял ботинки, не уверенный, что на этот раз она его простит. В комнате запахло чувством вины.
— В холодильнике есть суп. Котлеты сделать не успела — девочка сегодня спать не дала, — не оборачиваясь сказала Карина
Она специально не называла при нем Милу по имени. Она давала ему шанс уйти окончательно, не испытывая чувство вины. И все не понимала, как он, такой сильный, такой напористый — спортсмен и активист, который когда-то измором добился ее руки — оказался таким слабым и беспомощным перед больным ребенком.
Замок после очередного ухода мужа Карина менять не стала. И снова он вернулся незаметно, проскользнул в комнату, где Карина ходила у окна, укачивая Милу, остановился у ковра, потому что не снял ботинки, не уверенный, что на этот раз она его простит. В комнате запахло чувством вины.
— В холодильнике есть суп. Котлеты сделать не успела — девочка сегодня спать не дала, — не оборачиваясь сказала Карина
Она специально не называла при нем Милу по имени. Она давала ему шанс уйти окончательно, не испытывая чувство вины. И все не понимала, как он, такой сильный, такой напористый — спортсмен и активист, который когда-то измором добился ее руки — оказался таким слабым и беспомощным перед больным ребенком.
Карина его не любила. Она не любила его до свадьбы и первые два года после.
Он ухаживал напористо, немного пугающе и агрессивно, не принимая ее отказов и ее пренебрежения. И в один день Карина подумала? А чего я, собственно, выкаблучиваюсь? Он сильный, перспективный, через год квартиру получит от завода. Надо соглашаться. Может, когда-нибудь и любовь придет.
И однажды она пришла. Не та, о которой Карина мечтала, с детства увлеченная поэзией. Несмотря на свою суровую словно вырубленную из камня красоту, жесткий мужской характер, который часто отпугивал не только мужчин, но и подруг, Карина была очень романтична. Ей показалось, что она разглядела за внешней агрессивностью и неуклюжестью мужа нежность и искреннюю к ней любовь. За это чувство она и ухватилась, со временем признав, что любит мужа: спокойно, без истерик, но уже навсегда.
А потом родилась Мила. Мила, которая была не такая, как все. Мало того, что она занимала все свободное время Карины, она постоянно плакала. Плакала Мила не так, как обычно хнычут младенцы, пытаясь рассказать взрослым на своем малышовском, что им надо.
Мила кричала миру — мне больно, но я хочу жить!
— Как ты можешь это слушать? Как ты можешь это терпеть? — закрывая уши ладонями, причитал ее сильный муж.
Когда он ушел в первый раз Карина расстроилась, но не удивилась, она давно ждала, что именно так все и случится. А расстроилась, потому что уже любила мужа, и знала, что это навсегда. Он вернулся через три недели, и Карина молча, без упрека, его приняла. В тот раз он выдержал месяц.
— Карина, я люблю тебя, но это невыносимо. У меня разрывается сердце.
Сейчас было его четвертое возвращение. И каждый раз он боялся, что терпение Карины лопнет, и она больше не пустит его на порог.
— Давай поговорим, — предложил он, все также стоя у ковра.
— Обувь сними и проходи, — кивнула Карина.
Он ушел в коридор, вернулся в носках. Левый большой палец с нестриженными ногтями торчал из дырки, и он стыдливо прятал его, прикрывая другой ступней.
— Так жить невозможно, — начал он, не присаживаясь. — Ты вымотана, а ей, — он тоже не называл Милу по имени, — ей не становиться лучше.
— И что ты предлагаешь? — устало спросила Карина.
— Давай сдадим ее в интернат? — выдохнул он из себя. Карина видела, как противно ему говорить эти слова. Ей стало его жалко. Она не могла сказать, что любила Милу безоглядно. Нет. Иногда она испытывала при виде ребенка чувство брезгливости. Иногда в голове мелькала мысль, насколько было бы лучше без нее. Не он первый предложил ей сдать ребенка в интернат.
— А жить-то потом как? — спросила она. — Все время же думать будешь — как она там?
— И что делать? — беспомощно спросил ее сильный муж.
Карина пожала плечами.
— Стиснуть зубы и жить. Я ее вытащу. Никто не верит, но я ее вытащу.
Больше он от Карины не уходил. Со временем Миле действительно стало лучше: кончено, она никогда не сможет жить отдельно от матери — а когда той не станет, о ней будет заботиться младшая сестра — но обслуживать себя и даже работать она может.
«Если бы я ее в интернат отдала — она бы уже не жила» — думала иногда Карина.
Теперь они живут вместе в небольшом, но симпатичном доме. Своем. Отца Милы уже давно нет в живых, но Карина вспоминает его только добрым словом.
— Хороший он был человек. Хоть и смешной. Все, вставай, нам надо успеть доклеить обои до приезда твоей сестры.
Лицо Милы скривилось перед слезами.
— Я не умею, мама. Я не умею клеить обои.
Карина нахмурилась.
— Что значит, не умею? Я что ли одна буду работать? Возьми себя в руки. Просто стисни зубы и делай.
