— Квартиру поделим, — спокойно говорил Ваня, проходя по комнатам. — Мы взрослые адекватные люди, скандалить не вижу смысла. Денег на всех хватит.
— Что значит поделим? — Марина явно не обрадовалась такому предложению. — Я тебя не видела пять лет, а теперь делиться должна?
У тебя же там свой бизнес, деньги.
Тут тебе что надо?
— Не твое дело. По закону я тоже наследник, — буркнул он и скрылся в другой комнате, чтобы поговорить по телефону.
Марина слышала только обрывки фраз.
— Да, трешка, в хорошем районе… Нет, нет, ну какой торг? Цена итак ниже рыночной…
Срочно, но это не значит за копейки…
Иван выругался и вернулся к Марине.
— Отдадим дешевле, как только оформим документы у нотариуса, деньги получим сейчас, а переоформим, когда вступим в наследство через полгода.
— Я жить тут вообще-то собиралась. И ни о какой продаже и речи быть не может.
— Ну как знаешь, я продам свою долю и уеду, а ты разбирайся как хочешь.
Иван и Марина были братом и сестрой, только не родными, их родители поженились, когда у обоих были дети от прошлых браков.
Росли вместе, да, но никогда ни о какой любви и речи не шло. Они постоянно задирали друг друга, частенько дрались, а когда подросли, разъехались кто куда.
Иван первый уехал из родительского дома, ему тогда только исполнилось шестнадцать,он собрал вещи и укатил на поезде в неизвестном направлении.
Его искали и нашли через пару месяцев. Он устроился грузчиком и жил там же, в подсобном помещении.
Отец, как вспоминала Марина, даже не кричал, наоборот, одобрил рвение сына стать самостоятельным.
— Мужчина настоящий растет, пусть работает. Надо будет, поможем.
Но Иван никогда не приходил за помощью. Только звонил редко, сухо рассказывал, что все хорошо, что свое дело, семья, жена, ребенок.
Мачеха несколько раз ездила, но ничего не рассказывала дочке Марине.
В общем, Марина не знала совсем ничего о нем. Сама же она уехала от родителей, когда ей было восемнадцать, поступила в институт, окончила кое-как.
Потом неудавшееся замужество, развод, слезы. Она всегда приходила к маме, хоть та и не была рда.
Всегда жаловалась, возвращаться домой не хотела, но все же, иногда приезжала, оставалась с мамой, отца к тому моменту уже не было.
Мама жила одна, тянула коммуналку, никогда не просила помощи у детей, сама им помогала.
С того момента прошло десять лет.
Ваня шагал по квартире с видом инспектора:
— Квартиру поделим, — бросил он спокойно, заглядывая в бывшую детскую. — Мы взрослые, адекватные люди. Скандалить не вижу смысла. Денег на всех хватит.
— Что значит «поделим»? — Марина даже не пыталась скрыть возмущение. — Я тебя не видела десять лет, а теперь должна делиться?
У тебя же бизнес, деньги… тут тебе что надо?
— Не твоё дело. По закону я тоже наследник, — буркнул он и скрылся в спальне.
Через открытую дверь было слышно, как он говорит по телефону:
— Да, трёшка… в хорошем районе, прямо у метро. Нет, ну какой торг? Цена и так ниже рыночной. Срочно, да, но не за копейки…
Потом резко:
— Подожди, я перезвоню.
Он вернулся в комнату с раздражённым лицом:
— Отдадим дешевле, как только оформим документы у нотариуса. Деньги получим сейчас, а переоформим — через полгода, когда вступим в наследство.
Марину вот-вот должны были выгнать из съёмной квартиры. Хозяйка вышла на связь на третий день после похорон:
«До конца недели освободите, я внучке отдам жилье».
Работы не было второй месяц. Мама была её единственным якорем. И теперь этот якорь исчез.
Она и правда собиралась остаться в квартире — хотя бы временно.
Но вслух она этого не сказала.
Так же, как и Ваня не сказал, что его бизнес на грани. Что кредит на закупку не отбили, а банк уже начал звонить.
Что у него не было плана Б — была только эта квартира.
Продать долю, отдать долг, вернуться к семье хотя бы не с пустыми руками.
Но ни он, ни она не могли это озвучить.
— Мы можем сделать всё по уму, — сказал он уже мягче. — Продаём, делим деньги, расходимся. Как взрослые.
— А если я не соглашусь?
— Тогда я просто продам свою долю. И ты будешь жить с кем-нибудь из перекупщиков. Снимай с полки посуду и дели кухню.
Марина отвернулась к окну, чтобы не выдать, как дрожат руки.
— Вот ты какой, значит, — тихо сказала она. — Слово «семья» для тебя ничего не значит?
— А для тебя? — резко ответил он.
— Где ты был, когда мама болела? Ей нужны были лекарства.
— Она мне не родная.
Марина резко повернулась:
— Она тебя воспитала! Ты хоть раз приехал? Хоть знаешь, что мама плакала по ночам, что ты не звонишь?!
Он замолчал. Уперся взглядом в пол. Потом только бросил:
— Ничего. Поживём вместе. Пока не продастся. Тогда и посмотрим, кто кого.
Марина усмехнулась сквозь слёзы:
— Отлично. Добро пожаловать домой, братец.
— Доживём до понедельника — и разойдёмся, как в море корабли, — сказала Марина, наливая себе чай.
— Надеюсь, — отозвался Иван, вытаскивая из пакета какой-то бизнес-журнал. — Нервы дороже.
Первый день прошёл в напряжении. Они избегали встреч, словно соседи по общежитию…
— У тебя с чувством юмора всё так же плохо? — съязвил он.
— У меня хотя бы совесть есть, в отличие от некоторых, — парировала она.
К вечеру субботы она приготовила себе макароны, громко жуя их у телевизора. Он вошёл, вдохнул запах — и спросил:
— Ты всё съела?
— А ты что, голоден? У тебя же бизнес. Закажи себе суши. Или омара.
Он бросил куртку на спинку дивана.
— Как ты меня достала, Марина. Всё время язвишь. Прямо девиз по жизни у тебя, да?
— Лучше язвить, чем появляться раз в десять лет и первым делом спрашивать, сколько стоит трёшка в этом районе, — выплюнула она.
Он резко встал, вышел в коридор, позвонил.
Марина, не желая подслушивать, всё равно услышала:
— Да, в понедельник у нотариуса. Половину мне, конечно. Оформим быстро. Продадим, и всё… Да, я тут с ней живу, пока. Не спрашивай. В аду лучше.
Вернулся с каменным лицом. Она промолчала, но внутри — всё кипело.
Он замолчал. Потом прошёл мимо, как будто не слышал. Но швырнул пылесос в кладовку, хлопнуло дверью.
Они не разговаривали до понедельника. Утром они собрались молча.
— Поехали, — сказал он.
— Поехали, — ответила она.
Но внутри оба понимали — после этой встречи у нотариуса всё изменится. И, возможно, кто-то из них останется ни с чем.
Офис нотариуса был в центре. Простая табличка на двери, запах дешёвого кофе и шуршание бумаг.
— Иван Анатольевич? Марина Сергеевна? — позвала помощница. — Проходите.
Кабинет был скромный, как и сам нотариус — седой, сухой, в очках.
Он поздоровался, перелистал папку и сказал без эмоций:
— Так, у нас с вами сегодня открытие завещания. Документы в порядке. По закону, конечно, вы бы оба вступили в равных долях. Но… есть нюанс.
Марина напряглась. Иван приподнял брови.
— Какой ещё нюанс? — настороженно спросил он.
Нотариус достал из папки лист и положил на стол.
— Вот завещание. Составлено три года назад. Официально зарегистрировано.
— Подождите, — перебила Марина. — Какое завещание? Мы с мамой… ну, с ней мы постоянно общались. Она бы сказала!
— Но она не сказала, — ухмыльнулся Иван.
Он надеялся, что мать оставит всё ему, пожалеет, как неродного сына.
Нотариус мягко поднял руку.
— Завещание составила ваша мать. Юридически — ваша приёмная мать, но это значения не имеет. Согласно документу, вся квартира завещается не вам, а…
Он сделал паузу, поднял глаза:
— Овчинникову Виталию Петровичу.
— Кому? — переспросила Марина.
— Кто это вообще? — Иван вскочил. — Что за бред?
Нотариус терпеливо ответил:
— Виталий Петрович — сослуживец вашей матери. Они вместе работали более двадцати лет, он помогал ей, ухаживал последние месяцы. Видимо, у них были близкие отношения.
— Какие отношения?! — вырвалось у Ивана.
— Подождите, — Марина сглотнула. — И всё? Нам — ничего?
— По закону — да. Наследование отменяется завещанием. Вы можете оспорить его в суде, если сочтёте, что оно составлено под давлением. Но формально — оно действительно.
Иван сел обратно, как будто в живот ударили. Марина уставилась в одну точку. Она вспомнила — мужчина лет шестидесяти, один раз видела его у дома. Приносил цветы.
Мама говорила:
«Виталик мне с работы помогает, хороший человек».
Марина не придала значения. А вот теперь…
— Значит, мы тут два дня дрались, делили шкаф, считали розетки… — пробормотала она.
— …а всё это время были вообще никто, — договорил Иван.
— Она могла бы сказать, — добавила Марина. — Просто сказать. Мы же… мы же семья.
Нотариус собрал бумаги, посмотрел на них строго:
— Она решила, как сочла нужным. Вам остаётся только принять. Или судиться. Но это уже другой вопрос.
Они вышли из офиса в полной тишине, вернулись в квартиру. Прошло минут двадцать. Марина вышла уже с собранной сумкой.
— Я у подруги поживу. Тут делать нечего.
— Ключ оставь, — буркнул он.
— Это и мой дом был, между прочим.
На следующий день ему позвонили с незнакомого номера.
— Иван Анатольевич? Это Виталий Петрович.
— Да. Это я.
— Хотел бы увидеться по поводу квартиры.
Через час он был в кафе. Виталий Петрович — крепкий мужчина лет шестидесяти, с вежливыми глазами.
— Простите, что так. Я сам в шо..ке, — сказал тот. — Ваша мама… Она настояла. Говорила, что вы с Мариной разберётесь и сами решите, как быть. А квартира… это формальность.
Иван напрягся.
— Формальность? Тогда выставляем на продажу.
— Она оставила мне завещание, да. Но с одним условием. Я могу ею распоряжаться только… если в ней никто не живёт.
— В смысле?
— Если вы или Марина решите остаться — я обязан передать право вам. Без права продажи. Только пожизненное проживание.
Иван смотрел, как в чашке плещется чай. Голова гудела.
— Она… Так и сказала?
— Сказала: «Если хоть один из них останется не из упрямства, а потому что действительно жить там будут — пусть будет так». Сказала: «Поймут — значит, заслужили».
— А если бы мы продали?
— У вас нет такого права. А я сделаю так, как хотела ваша мама.
Он ушёл. Вечером вернулась Марина. Молчаливая, как всегда, раздражённая. Увидела его — хотела что-то сказать, но он перебил:
— Слушай. Я тут подумал, остаюсь. И семью сюда перевезу.
Она посмотрела внимательно.
— Я тоже.
Они переглянулись.
На следующий день нотариус переслал им копию письма, приложенного к завещанию.
«Если вы читаете это, значит, вы снова в одной квартире. Надеюсь, хоть в этот раз — как семья. Живите дружно».
Подпись: Мама.
