«Про­во­див же­ну с лю­бов­ни­ком, он всхли­пы­вал, буд­то ма­лень­кий маль­чик». Эрих Ма­рия Ре­марк и его женщины

В ночь на 10 мая 1933 го­да, че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев по­с­ле при­хо­да на­ци­с­тов к вла­сти, бер­лин­ские сту­ден­ты жгли ог­ром­ный ко­с­тер, в пла­ме­ни ко­то­ро­го го­ре­ли ве­ли­кие кни­ги ве­ли­ких ав­то­ров. Пла­мя по­жи­ра­ло то­ма Сте­фа­на Цвей­га, То­ма­са Ман­на, Аль­бер­та Эйн­штей­на, а так­же Эри­ха Ма­рии Ре­мар­ка. При­знан­ный пи­са­тель и не­ж­ный ро­ман­тик, Ре­марк про­сла­вил­ся не толь­ко ан­ти­во­ен­ны­ми ро­ма­на­ми, но и ро­ма­на­ми со зна­ме­ни­ты­ми жен­щи­на­ми, а его пись­ма к Мар­лен Ди­т­рих — на­сто­я­щий гимн стра­ст­но­му и сло­ж­но­му чув­ст­ву.

«Вре­мя жить»

13 сен­тя­б­ря 1937 го­да в од­ном из ве­не­ци­ан­ских ре­с­то­ра­нов ки­но­зве­з­да Мар­лен Ди­т­рих си­де­ла за сто­ли­ком со сво­им лю­бов­ни­ком. Про­хо­див­ший ми­мо го­лу­бо­гла­зый строй­ный муж­чи­на бро­сил на Ди­т­рих вни­ма­тель­ный взгляд и при­бли­зил­ся к их сто­ли­ку. Муж­чи­на ри­с­ко­вал: Мар­лен не лю­би­ла, ко­г­да к ней под­хо­ди­ли не­зна­ко­мые лю­ди. Но ко­г­да он про­из­нес свое имя, ак­т­ри­са чуть не упа­ла со сту­ла. Эрих Ма­рия Ре­марк… Ав­тор ро­ма­на «На За­пад­ном фрон­те без пе­ре­мен», кни­ги, ко­то­рая уже при­зна­на не­мец­ким ли­те­ра­тур­ным до­с­то­я­ни­ем XX ве­ка.

«Мо­жет, я на­пи­сал эту кни­гу толь­ко для то­го, что­бы вы се­го­д­ня про­из­не­с­ли ее на­зва­ние сво­им оча­ро­ва­тель­ным ро­ти­ком», — улыб­нул­ся Ре­марк, и в его гла­зах вдруг мельк­ну­ла не­ожи­дан­ная не­ж­ность.

От­ку­да у не­го эта га­лант­ность? — по­ду­ма­ла Мар­лен, ко­г­да он скло­нил­ся над ее ру­кой.

«Ре­марк – это по­с­лед­ний ро­ман­тик, муж­чи­на, ко­то­рый как ни­кто умел по­ни­мать, че­го хо­чет жен­щи­на», —

на­пи­шет мно­го лет спу­с­тя Ди­т­рих, до кон­ца жиз­ни вспо­ми­нав­шая свой ро­ман с Ре­мар­ком как ве­ли­чай­ший по­да­рок судь­бы.

Сын про­с­то­го пе­ре­плет­чи­ка Эрих Па­уль Ре­марк ро­дил­ся 22 ию­ня 1898 го­да в ста­рин­ном не­мец­ком го­род­ке Осна­б­рю­ке в Ни­ж­ней Са­к­со­нии. Вспо­ми­ная дет­ст­во, Ре­марк ви­дел чи­с­тую, но бед­но об­ста­в­лен­ную ком­на­ту, от­ца — Пе­те­ра Фран­ца, ве­ч­но по­гру­жен­но­го в во­п­ро­сы ок­куль­тиз­ма и не за­ме­чав­ше­го сво­его сы­на, мать — Ан­ну Ма­рию, не смев­шую пе­ре­чить му­жу… Ну и пусть ро­ди­те­лям бы­ло не до его фан­та­зий, за­то все­гда мо­ж­но бы­ло от­ве­с­ти ду­шу за пи­а­ни­но, тем бо­лее все при­зна­ют, что иг­ра­ет он уже впол­не про­фес­си­о­наль­но. Эрих Па­уль меч­тал, что в один пре­кра­с­ный день он вый­дет на сце­ну и по­лу­чит столь­ко де­нег, что его се­мье не на­до бу­дет боль­ше пе­ре­ез­жать с ме­с­та на ме­с­то в по­ис­ках бо­лее де­ше­во­го жи­лья: за пер­вые че­ты­ре го­да жиз­ни Ре­мар­ка се­мья ме­ня­ла ме­с­то жи­тель­ст­ва це­лых пять раз.

Ка­то­ли­че­с­кая шко­ла с ее зу­б­реж­кой ма­ло тро­га­ла Ре­мар­ка, за­то го­ти­че­с­кие шпи­ли со­бо­ров бу­до­ра­жи­ли его во­о­б­ра­же­ние. Он пел в цер­ков­ном хо­ре, и его по­ра­жа­ло эхо звон­ких маль­чи­ше­ских го­ло­сов, уно­ся­щих­ся вверх под свод ост­ро­но­сых ку­по­лов. Но вдруг в 14 лет он вне­зап­но по­нял, что кро­ме му­зы­ки су­ще­ст­ву­ет та­ин­ст­вен­ный и ин­те­ре­с­ней­ший мир ли­те­ра­ту­ры. Маль­чик за­по­ем чи­тал До­с­то­ев­ско­го, Гё­те, Лон­до­на, Ман­на, и мать тут же ре­ши­ла, что сын не­пре­мен­но дол­жен стать учи­те­лем.

«Ого­нек», как про­зва­ли Ре­мар­ка в пе­да­го­ги­че­с­кой шко­ле, был не­обы­к­но­вен­но хо­рош со­бой: бе­ло­ку­рый, го­лу­бо­гла­зый, с хо­ро­ши­ми ма­не­ра­ми. Де­вуш­ки то и де­ло ки­да­ли на пар­ня не­скром­ные взгля­ды, да Эрих и сам был бы рад не от­ка­зы­вать­ся от сви­да­ний, но от­ку­да взять де­нег? И Ре­марк на­чал да­вать уро­ки фор­те­пи­а­но, пы­та­ясь под­за­ра­бо­тать, а его уче­ни­цы не­ред­ко вы­бе­га­ли из ком­на­ты с але­ю­щи­ми ще­ка­ми: Ре­марк обу­чал их нот­ной гра­мо­те все­ми до­с­туп­ны­ми ему ме­то­да­ми.

Вре­мя во­е­вать

В ав­гу­сте 1914 го­да Гер­ма­ния всту­пи­ла в Пер­вую ми­ро­вую вой­ну, но на фронт ох­ва­чен­но­го па­т­ри­о­тиз­мом Ре­мар­ка не пу­с­ти­ли, и он, пле­чом к пле­чу с та­ки­ми же как он юно­ша­ми, мар­ши­ро­вал по ка­дет­ско­му пла­цу и лов­ко про­ты­кал шты­ком меш­ки с пе­с­ком. А по ве­че­рам юный ка­дет хва­тал пе­ро, и на пол ле­те­ли ском­кан­ные ли­с­ты бу­ма­ги: Ре­мар­ка рас­пи­ра­ло от мно­же­ст­ва идей.

Но­вое на­пра­в­ле­ние в ли­те­ра­ту­ре, ко­то­рое по­з­на­ва­ло ха­ос ми­ра че­рез ис­кус­ст­во и при­ро­ду, — вот что за­хва­ти­ло Ре­мар­ка. Эрих с не­сколь­ки­ми друзь­я­ми во­шел в груп­пу мо­ло­дых лю­дей, ко­то­рые в спо­рах, за ста­ка­ном ви­на и в си­га­рет­ном ды­му, пы­та­лись вы­дви­нуть прин­ци­пы дви­же­ния юген­д­сти­ля. Пол­ный юно­ше­ско­го за­па­ла и ог­ром­ной энер­гии, Эрих пи­сал ста­тьи в ме­ст­ные га­зе­ты, влюб­лял­ся и… по­ти­хонь­ку те­рял то чув­ст­во па­т­ри­о­тиз­ма, ко­то­рое еще не­дав­но вы­зы­ва­ла у не­го вой­на. Но в но­я­б­ре 1916 го­да Ре­мар­ка при­зва­ли в ар­мию, и он по­пал на За­пад­ный фронт, ко­то­рый Гер­ма­ния в по­с­лед­нем уси­лии пы­та­лась удер­жать.

Он рыл тран­шеи и про­кла­ды­вал те­ле­фон­ный ка­бель, обес­пе­чи­вая свя­зью гар­ни­зон, в ко­то­ром все пар­ни бы­ли из од­но­го ре­ги­о­на Гер­ма­нии. Ес­ли сол­да­ты зна­ют друг дру­га с дет­ст­ва, они бу­дут сра­жать­ся как од­но це­лое – та­ко­ва бы­ла по­ли­ти­ка в не­мец­кой ар­мии, и Ре­марк знал, что так оно и есть. Ведь не смог же он бро­сить Те­о Тро­ске, с ко­то­рым они вы­ро­с­ли на со­сед­них ули­цах: Эрих Па­уль та­щил его на сво­их пле­чах под пе­ре­кре­ст­ным ог­нем, не за­ме­чая, что кро­ме ра­ны на но­ге, ко­то­рую он пе­ре­вя­зал, у Те­о ра­не­на го­ло­ва.

Друг умер, ко­г­да по­мощь бы­ла со­в­сем бли­з­ко, и как те­перь Эрих Па­уль по­смо­т­рит в гла­за его ма­те­ри? Будь про­кля­та эта вой­на, с тру­па­ми, ко­то­рые ос­та­ют­ся по­с­ле ка­ж­дой бит­вы, с ра­на­ми, из ко­то­рых вы­ва­ли­ва­ют­ся киш­ки, с го­ло­дом и хо­ло­дом, от ко­то­ро­го не спа­са­ет да­же шнапс. Ре­марк два­ж­ды вы­би­рал­ся из это­го ада: ко­г­да ез­дил к уми­ра­ю­щей от ра­ка ма­те­ри (имен­но по­с­ле ее смер­ти он ста­нет под­пи­сы­вать­ся Эрих Ма­рия Ре­марк), и ко­г­да с пя­тью ра­на­ми от шрап­не­ли его увез­ли в гос­пи­таль.

Ко­не­ч­но, боль бы­ла ад­ской, но све­жее бе­лье, чи­с­тая пи­жа­ма и ти­хий ше­пот мед­се­стер – че­го еще же­лать из­ра­нен­но­му сол­да­ту. Прав­да, ра­на на ру­ке пе­ре­черк­ну­ла его на­де­ж­ды стать му­зы­кан­том, но ведь он ос­тал­ся жив! И Ре­марк с уд­во­ен­ной энер­ги­ей флир­то­вал с мед­се­ст­ри­ч­ка­ми, а что­бы раз­ра­бо­тать ра­не­ную ру­ку, он на­чал ри­со­вать и пи­сать, и да­же на свои день­ги из­дал ро­ман­ти­че­с­кий рас­сказ о судь­бе му­зы­кан­та, ко­то­рый, впро­чем, не имел ни­ка­ко­го ус­пе­ха.

Ре­марк так не хо­тел об­рат­но на фронт, что ко­г­да че­рез два дня по­с­ле его воз­вра­ще­ния в гар­ни­зон объ­я­ви­ли об окон­ча­нии вой­ны, Эрих да­же не слиш­ком уди­вил­ся: в этом же­с­то­ком ми­ре без чу­дес бы­ло бы не­воз­мо­ж­но жить.

Вы­пу­ск­ни­ку пе­да­го­ги­че­с­кой се­ми­на­рии Эри­ху Ма­рии Ре­мар­ку нра­ви­лось ра­бо­тать с деть­ми, но из-за раз­но­гла­сий с ме­ст­ны­ми вла­стя­ми ему вско­ре при­шлось уй­ти из шко­лы, впро­чем, он тут же ус­по­ко­ил се­бя, что пре­по­да­ва­ние — это не для не­го. Боль­ше все­го на све­те он лю­бил пи­сать и ез­дить на ма­ши­нах: по­э­то­му, ко­г­да ему пред­ло­жи­ли ве­с­ти в жур­на­ле «Continental Echo» ру­б­ри­ку о пу­те­ше­ст­ви­ях и ав­то­мо­би­лях, он был со­вер­шен­но сча­ст­лив. Те­перь он мог те­с­ти­ро­вать ма­ши­ны на до­ро­гах Гер­ма­нии, Фран­ции, Бель­гии и Ита­лии.

По­да­ю­щий на­де­ж­ды жур­на­лист не­дол­го за­дер­жал­ся в про­вин­ции — спу­с­тя не­сколь­ко ме­ся­цев, в ян­ва­ре 1925 го­да, по про­тек­ции жур­на­ли­ст­ки Эдит До­эр­ри он пе­ре­ехал в Бер­лин в ка­че­ст­ве ре­да­к­то­ра ил­лю­ст­ра­ций «Sport im Bild». Но Эрих Ма­рия, во­пре­ки на­де­ж­дам влюб­лен­ной в не­го Эдит, не то­ро­пил­ся вить с ней в Бер­ли­не уют­ное гне­з­дыш­ко. Вме­сто это­го он му­чил ее пись­ма­ми – то не­ж­ны­ми, то сдер­жан­но хо­лод­ны­ми. При­чем по­то­ку кор­ре­с­пон­ден­ции со­вер­шен­но не ме­ша­ло то, что в его бер­лин­скую квар­ти­ру въе­ха­ла со­в­сем дру­гая жен­щи­на…

Ют­та и пер­вый ус­пех

Ют­та Иль­за Ин­ге­борг Эл­лен Зам­бо­на бы­ла иде­аль­ной ре­мар­ков­ской жен­щи­ной – хруп­кая вы­со­кая брюнетка с изящ­ны­ми и бо­лез­нен­ны­ми чер­та­ми ли­ца и бе­з­у­пре­ч­ным вку­сом⤵️

Она со­вер­шен­но по­ко­ри­ла Ре­мар­ка сво­ей тре­бо­ва­тель­но­стью и на­пу­ск­ной хо­лод­но­стью. Ко­г­да они впер­вые встре­ти­лись в Ган­но­ве­ре, 23-лет­няя Ют­та раз­во­ди­лась с му­жем, ин­ду­ст­ри­аль­ным маг­на­том, а че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев, в ок­тя­б­ре 1925 го­да, она не­ожи­дан­но бы­ст­ро вы­шла за­муж за Ре­мар­ка.

Бер­лин кон­ца 20-х го­дов был на­сто­я­щим ра­ем для жур­на­ли­стов – амо­раль­ным, же­с­то­ким и ди­на­ми­ч­ным. В этом го­ро­де вы­хо­ди­ло 140 га­зет и око­ло 400 жур­на­лов. Страсть бер­лин­цев к скан­да­лам и но­во­стям бы­ла не­на­сыт­ной. На стра­ни­цы светской хро­ни­ки не­ред­ко по­па­да­ла и че­та Ре­мар­ков. Фрау Ре­марк об­ма­ны­ва­ет сво­его му­жа… Герр Ре­марк под­рал­ся с лю­бов­ни­ком же­ны…

За­я­в­ле­ния жел­той прес­сы бы­ли не­да­ле­ки от ис­ти­ны. По­с­ле свадь­бы Ют­та за­ве­ла се­бе лю­бов­ни­ка, да и Ре­марк по­сто­ян­но ме­нял жен­щин и все сво­бод­ное вре­мя про­во­дил в ка­фе и ре­с­то­ра­нах. Са­мым по­пу­ляр­ным ка­фе сре­ди не­мец­кой бо­ге­мы то­го вре­ме­ни бы­ло Romanisches Cafe на Ав­гу­ста-Ви­к­то­рия Платц, где лю­би­ли бы­вать Ген­рих Манн и Бер­тольд Брехт, а по­се­щая са­мый мод­ный в Бер­ли­не са­лон Бет­ти Стерн, Ре­марк ско­ро стал сво­им в ми­ре те­а­т­ра и ки­но, где бы­ло мод­но пить, ус­т­ра­и­вать гон­ки на ав­то­мо­би­лях и иметь лю­бов­ниц.

Ста­ра­ясь не ме­шать же­не раз­вле­кать­ся, Ре­марк га­сил по­жар рев­но­сти боль­ши­ми до­за­ми спирт­но­го. Ле­ни Ри­фен­шталь (в бу­ду­щем лю­би­мый ре­жис­сер Гит­ле­ра) ви­де­ла, как пья­ный Ре­марк, про­во­див же­ну с лю­бов­ни­ком, всхли­пы­вал буд­то ма­лень­кий маль­чик: «Я люб­лю мою же­ну. Я не мо­гу без нее жить». Спу­с­тя две не­де­ли по­с­ле то­го как же­на Ре­мар­ка ис­чез­ла из до­ма со сво­им «дру­гом» Вал­те­ром Рут­т­ма­ном, же­на по­с­лед­не­го вы­бро­си­лась из ок­на.

Что­бы вый­ти из де­п­рес­сии 1928 го­да, Ре­марк за­пас­ся си­га­ре­та­ми, ко­фе, чер­ни­ла­ми и за­сел за пись­мен­ный стол, пы­та­ясь объ­е­ди­нить чет­кий жур­на­ли­ст­ский стиль ре­пор­та­жа со страш­ны­ми во­ен­ны­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми. Че­рез шесть не­дель на свет по­я­вил­ся его са­мый зна­ме­ни­тый ро­ман «На За­пад­ном фрон­те без пе­ре­мен». Страш­ная во­ен­ная эпо­пея, рас­ска­зан­ная от ли­ца юно­ши, Па­у­ля Бой­ме­ра, по­пав­ше­го на фронт, так по­ра­зи­ла дру­зей пи­са­те­ля, что они про­гно­зи­ро­ва­ли, что та­кие ужа­сы ни­кто чи­тать не за­хо­чет. И все же Ре­марк ре­шил­ся от­дать ма­ну­ск­рипт в из­да­тель­ст­во «Уль­штейн».

Ут­ром ре­да­к­тор, ко­то­рый взял ро­ман Ре­мар­ка, что­бы про­ли­с­тать пе­ред сном, во­р­вал­ся в ре­дак­цию и за­я­вил, что ес­ли ком­па­ния не опуб­ли­ку­ет этот ге­ни­аль­ный ро­ман о вой­не, то он сде­ла­ет это за свои день­ги. «Уль­штейн» выпустило ро­ман, и с 31 ян­ва­ря 1929 го­да в Гер­ма­нии, а за­тем и по все­му ми­ру на­ча­лась ли­хо­рад­ка под на­зва­ни­ем «На За­пад­ном фрон­те без пе­ре­мен». «На­ци­о­наль­ный фе­но­мен» стал вто­рой про­да­ва­е­мой кни­гой по­с­ле Би­б­лии, он сра­зу был пе­ре­ве­ден на не­сколь­ко язы­ков, и ав­тор­ские пра­ва на фильм ку­пил Гол­ли­вуд.

Но Ре­марк не по­ни­мал, от­че­го во­к­руг его име­ни та­кая шу­ми­ха: ну не пи­сал он ни­че­го осо­бен­но­го. Что­бы не да­вать бес­ко­не­ч­ных ин­тер­вью, Ре­марк да­же сбе­жал об­рат­но в Осна­б­рюк, но ко­г­да из­да­тель­ст­во «Уль­штейн» пре­зен­то­ва­ло ему ро­с­кош­ный ше­с­ти­ци­лин­д­ро­вый Lancia-ка­б­ри­о­лет, пи­са­тель не вы­дер­жал и вер­нул­ся в Бер­лин, где стал не­ве­ро­ят­но по­пу­ля­рен. Разъ­ез­жая по го­ро­ду на Lancia, ко­то­рую он ла­с­ко­во про­звал Пу­мой, Ре­марк с лег­ко­стью «сни­мал» жен­щин на од­ну ночь, но и бо­лее про­дол­жи­тель­ных ро­ма­нов у не­го хва­та­ло.

Пе­ви­цу Рут Эл­бу не­ма­ло уди­в­ля­ло, что да­же по­с­ле раз­во­да с же­ной Ре­марк про­дол­жал во­дить Ют­ту по ре­с­то­ра­нам, по­сы­лать ей день­ги и цве­ты и да­же по­се­лил ее в сво­ей бер­лин­ской квар­ти­ре. Но тем не ме­нее Рут — жиз­не­ра­до­ст­ная ма­лень­кая брю­нет­ка с ка­ри­ми гла­за­ми — взя­ла пи­са­те­ля под свое твер­дое кры­лыш­ко и, вве­дя его в об­ще­ст­во лю­дей ис­кус­ст­ва, уго­во­ри­ла лю­бов­ни­ка ин­ве­сти­ро­вать ог­ром­ные при­бы­ли от его бе­ст­сел­ле­ра в кар­ти­ны Ван Го­га, Де­га, Мо­не, Ре­ну­а­ра, ки­тай­скую скульп­ту­ру, ве­не­ци­ан­ское сте­к­ло и бес­цен­ные вос­то­ч­ные ков­ры. Рут влю­би­лась в не­го не на шут­ку, и он был с ней не­жен, но по-на­сто­я­ще­му лю­бить жен­щи­ну, ко­то­рая от­да­ва­ла ему все, Ре­марк не мог.

А 31 ян­ва­ря 1933 го­да, в день про­воз­г­ла­ше­ния Адоль­фа Гит­ле­ра канц­ле­ром Гер­ма­нии, Ре­марк гнал свою «лян­чиа» по гор­ной но­ч­ной до­ро­ге к гра­ни­це со Швей­ца­ри­ей. Он сча­ст­ли­во из­бе­жал уча­сти сво­ей со­жжен­ной кни­ги, но с это­го дня пре­вра­тил­ся в че­ло­ве­ка без ро­ди­ны, а ведь ему так хо­те­лось за­кон­чить на­ча­тый ро­ман «Три то­ва­ри­ща» имен­но в Гер­ма­нии. Он бе­жал от вой­ны, ко­то­рую по­м­нил и о ко­то­рой пи­сал всю жизнь. Пер­вая ми­ро­вая от­ня­ла у не­го дру­зей и бес­пе­ч­ность мо­ло­до­сти, а Вто­рая — уне­сет лю­би­мую се­ст­ру Эр­ну, ко­то­рую нем­цы каз­нят за «гну­с­ные» ро­ма­ны, на­пи­сан­ные ее бра­том.

Швей­ца­рия ока­за­лась для не­го зо­ло­той клет­кой: ка­ж­дый раз, ко­г­да он хо­тел уе­хать, он дол­жен был за­пра­ши­вать раз­ре­ше­ние, и тем не ме­нее имен­но на сво­ей вил­ле в жи­во­пи­с­ном ме­с­те­ч­ке Пор­то Рон­ко Ре­марк, так лю­бив­ший оте­ли, по­чув­ст­ву­ет се­бя до­ма.