— Приглядите за моей дочкой. У вас же мальчик, пусть вместе мультики посмотрят, — сказала женщина и посадила ребёнка рядом с нами.
Я не успела ничего сказать, только проводила её взглядом. Она даже не сделала паузы, чтобы дождаться нашего согласия.
Сын смотрел на меня с приподнятой бровью, не произнося ни слова, но я прекрасно понимала этот взгляд.
— Это вообще нормально? — наконец произнес он, склонившись ко мне.
— Нет, — вздохнула я, глядя на ребёнка. — Но, похоже, нам придется пока присмотреть за ней.
Он пожал плечами и отвернулся к иллюминатору. За окном уже расстилался океан облаков, залитый солнечным светом. В салоне звучал приглушённый гул разговоров, где-то позади смеялись дети. Всё выглядело почти идиллично, если бы не странное чувство, что нас только что использовали.
***
Мы летели на Майорку через Мадрид – я, мой муж и наш пятнадцатилетний сын. И так получилось, что, когда мы заказывали билеты, трёх мест рядом уже не было. Сын сел у иллюминатора, муж — через проход в другом ряду, а я оказалась между сыном и молодой женщиной, лет тридцати.
Самолёт взлетел, и через несколько минут она неожиданно встала. Мы с сыном переглянулись, но ничего не сказали. Женщина ушла и вскоре вернулась с маленькой девочкой, лет шести-семи. Без лишних церемоний она усадила ребёнка рядом со мной.
— У меня муж и младший ребёнок через несколько рядов, — бросила женщина, даже не взглянув на девочку.
И ушла.
Девочка не выглядела испуганной. Напротив, она с деловитостью взрослого человека достала из рюкзака планшет и, не говоря ни слова, включила мультфильм. Я взглянула на неё — светлые волосы, заплетённые в две неровные косички, платьице с цветочками, немного измятое, как будто она долго сидела в нём перед посадкой. Её ноги, болтающиеся в воздухе, едва доставали до пола.
— Как тебя зовут? — осторожно спросила я.
— София, — не отрываясь от экрана, ответила девочка.
— София, а мама сказала тебе, куда ушла?
Она пожала плечами и снова погрузилась в мультик.
Казалось, что она то ли привыкла к таким ситуациям, то ли просто была слишком мала, чтобы понимать, насколько ненормально оставаться с незнакомыми людьми в самолёте.
Сперва это нас не напрягало. София вела себя спокойно, не капризничала, не лезла с расспросами, даже ела медленно, аккуратно доставая из рюкзака небольшой пакетик с крекерами. Я решила, что это не такая уж и проблема.
Но прошло уже два часа полёта, а женщина так и не вернулась. Сын несколько раз многозначительно смотрел на меня, но ничего не говорил. Я тоже молчала, просто потому что не знала, что сказать.
Но внутри уже зарождалось беспокойство.
София всё чаще начинала посматривать на меня и сына, будто искала у нас подтверждения, что всё в порядке. Я чувствовала, как под ложечкой разливается неприятное ощущение тревоги. Два часа назад мне казалось, что мать просто занята или уснула, но теперь… Теперь я уже сомневалась, что она вообще собирается забирать ребёнка.
— Хочешь пить? — спросила я у девочки, когда заметила, что она облизывает пересохшие губы.
Она кивнула.
Я достала из своей сумки бутылку с водой и протянула Соне. Она взяла её, сделала несколько осторожных глотков и бережно закрыла крышку, словно приучена экономить. Мне это показалось странным. Обычно дети пьют, не задумываясь. Я присмотрелась к ней внимательнее: маленькие, худенькие ручки с короткими, обгрызенными ногтями. Растянутые на коленках леггинсы, дешёвые кроссовки с изношенными носами.
— Тебе ещё что-то нужно? — осторожно спросила я.
Она помолчала, потом кивнула:
— Мне в туалет.
Я посмотрела на сына, и он молча закатил глаза.
— Давай, — я расстегнула ремень и встала. — Пойдём.
Я взяла её за руку, и мы медленно пошли вдоль ряда лиц – уставших, зевающих, нетерпеливо поглядывающих на часы пассажиров. Я пыталась не смотреть по сторонам, но краем глаза ловила равнодушные взгляды. Никого не удивляло, что маленькая девочка идёт следом, словно она и правда была моей дочкой.
— Где твои родители? — мягко спросила я, когда мы сели обратно.
София махнула рукой куда-то в конец салона:
— Вон там.
Я посмотрела в ту сторону, но ничего не увидела. Только пассажиры, уткнувшиеся в экраны или подремывающие. У меня всё сильнее закрадывалось нехорошее чувство.
Прошло ещё сорок минут. Девочка снова попросила пить. Потом я заметила, как она исподтишка смотрит на мой поднос с едой, и я отдала ей половинку своего круассана. Она съела его, даже не поднимая на меня глаз.
— София, — я старалась говорить мягко, — твоя мама не говорила, когда вернётся?
Она покачала головой.
Я прикусила губу. Всё это было слишком странно. Я подняла глаза, ища глазами стюардессу. Одна из них как раз шла по проходу, улыбаясь пассажирам. Я помахала ей, привлекая внимание.
— Простите, у нас небольшая проблема. Девочку посадили рядом с нами, но её мать так и не вернулась. Мы не знаем, где она сидит. Она… она вообще есть в самолёте?
Девушка в синей форме, улыбчивая и энергичная, к сожалению, говорила только на испанском.
— Дело плохо, — пробормотала я.
— Я сам всё объясню, — сказал сын и без лишних слов перешёл на английский, рассказывая стюардессе, что произошло.
Я следила за её реакцией. Она внимательно слушала моего сына, переводя взгляд с девочки на нас и обратно. В итоге просто пожала плечами, словно ничего удивительного не случилось.
— И что теперь? — спросила я у сына, когда он закончил.
— Она предлагает пойти вместе с девочкой и поискать её родителей, — ответил он.
***
Стюардесса тем временем кивнула нам, развернулась и направилась по проходу вглубь салона.
— Пойдём, — мягко сказала я, наклоняясь к ребёнку.
Мы пошли по узкому проходу между креслами. Самолёт мерно гудел, свет в салоне был приглушённым. Я оглядывала пассажиров: пожилая пара в тёмных одеждах, мужчина в очках, деловито набирающий текст на телефоне, мать с младенцем. Большинство пассажиров либо дремали, либо смотрели фильмы в наушниках. Никто не выглядел знакомым.
Шесть рядов. Семь. Восьмой.
И тут я замерла. Я увидела картину, от которой у меня сжалось сердце.
Женщина, оставившая нам девочку, сидела, развалившись в кресле. Её голова запрокинута, глаза мутные, губы растянуты в вялой ухмылке. Рядом с ней — мужчина, такой же пьяный, с покрасневшим лицом, заплетающимся языком что-то шепчущий ей на ухо. Под ногами валялся прозрачный пластиковый пакет, в котором блестела недопитая бутылка вис ки из дьюти-фри. Второго ребёнка, конечно, не было.
Я держала Софию за руку и почувствовала, как она дрожит.
Мать Сони наконец заметила нас, приподняла голову и попыталась сфокусироваться.
— Чего? — прохрипела она, моргая.
Стюардесса бросила на меня короткий взгляд.
— Вы не можете оставлять ребёнка с посторонними, — сказала она по-испански, строго, но без особого нажима.
— Да ладно, всё в порядке, — женщина попыталась улыбнуться, но получилась лишь слабая, кривая гримаса.
Она снова откинулась в кресле, словно мы были ей неинтересны. Стюардесса лишь пожала плечами. Видимо, ей не хотелось связываться.
А я стиснула зубы. Эта женщина бросила своего ребёнка, чтобы напиться в самолёте!
Спутник женщины вдруг захохотал.
— Да чего ты пристала к ней? Она отдыхает, — он зевнул и снова икнул. — Давай, иди отсюда, мамочка.
Я не поверила своим ушам. Выпивка и мужчина были ей важнее, чем собственный ребёнок.
И тут в динамике раздался голос пилота:
— Дамы и господа, мы начинаем снижение. Просим вас занять свои места и пристегнуть ремни безопасности.
Мужчина рядом с женщиной поёрзал, достал ремень и, неуклюже моргая, попытался его пристегнуть. Женщина даже не шелохнулась. Она не сделала ни единой попытки подойти к своей дочери. Ни единой.
И я вдруг поняла, что оставлять ребёнка здесь, с такими горе-родителями — просто преступление.
Я наклонилась к девочке.
— Пойдём.
Она подняла на меня глаза, полные слёз.
Я взяла её за руку, развернулась и повела обратно к нашему ряду.
Когда мы заняли свои места, София не стала смотрела мультфильмы, а просто плакала. Я понимала, что обязана помочь, но у меня была и своя семья, свой рейс, и не было никакой уверенности, что я смогу что-то изменить.
Муж, узнав о результатах наших поисков, молчал, но я видела по его лицу – он тоже не понимал, что нам теперь делать. Я посмотрела на сына. Он сжал губы, словно пытаясь найти решение.
— Мам, а если они её просто забудут?
Мы не могли забрать её, но и оставлять так было невозможно.
***
Самолёт выруливал на взлётную полосу. Пассажиры уже вставали с мест, вытягивались, поправляли одежду, доставали ручную кладь из верхних полок. Обычная суета после долгого перелёта. Рядом мелькнула тень стюардессы, спешившей в переднюю часть самолёта.
Где-то за нашими спинами загремели кресла.
— Что там за суета? — хриплый голос, знакомый, неприятный.
Я резко повернулась.
Женщина, её мутный, ещё более усталый взгляд, спутанные волосы. Мужчина рядом с ней даже не притворялся бодрым – обмякший, тяжёлый, он едва держался на ногах.
Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна гнева.
— Чего вы хотите? — бросила я.
Женщина моргнула, уставилась на нас. Потом её взгляд метнулся к дочери.
— Ты чего плачешь? — её голос был сдавленным, нетерпеливым.
София молчала, уткнувшись мне в бок.
Я резко вдохнула.
— Вы оставили ребёнка с незнакомыми людьми, а сами напились! Вы хоть понимаете, что натворили?
Женщина нахмурилась.
— Не понимаю, в чём проблема, — промямлила она. — Она же не одна была…
Я почувствовала, как в груди разгорается пламя.
— Проблема в том, что вы её мать!
Она зевнула, пошатнулась, схватилась за спинку кресла.
Я уже открыла рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут вперёд шагнула стюардесса. Испанская речь зазвучала стремительно, резко.
Женщина моргнула, потом резко выпрямилась. Я увидела, как её рука судорожно сжалась в ку лак.
Слово «полиция» она поняла сразу.
Когда самолёт полностью остановился, люди начали двигаться к выходу. Но нас задержали.
Я видела, как подошли двое полицейских. Их выражения были нейтральны, но твёрды. Они коротко переговаривались с бортпроводниками, кивали.
Мать девочки что-то бурчала, пыталась сопротивляться, но всё было решено. Её вместе со спутником забрали. Софью тоже увели, но уже в заботливые руки сотрудников соцслужбы. Напоследок она оглянулась. В глазах девочки была тоска. Её нижняя губа дрожала, но она не плакала. Просто смотрела.
Я невольно шагнула вперёд, но кто-то тронул меня за руку — муж. Он лишь покачал головой. Я остановилась.
— Всё будет хорошо, София, — едва слышно сказала я.
Не знаю, услышала ли она.
***
Мы успели на свой рейс. Я смотрела в иллюминатор, наблюдала, как солнце садится за горизонт. Мир не изменился. Но я поняла, что иногда приходится принимать решения, от которых становится больно. И это — самая трудная часть жизни.
