— Я не волчица какая-то, сестричка, не беспокойся, — Марина прижала руку к груди, и в уголках её глаз блеснуло что-то неуловимое. — Присмотрю за твоими мужиками, как за своими.
— Да какие твои? — Анна усмехнулась, затягивая ремень на чемодане. — Нет у тебя никаких мужиков, потому и лезешь, куда не просят.
Слова упали между ними тяжело, словно камни в колодец. Марина дёрнула плечом, но улыбку сохранила — растянула губы, обнажив влажные зубы.
Анна тут же пожалела о сказанном, но времени извиняться не было — автобус до райцентра не ждёт, а там поезд, а потом ещё самолёт в этот чёртов северный край, где за полгода ей обещали столько, сколько дома за два года не заработаешь.
Будет кормить работяг там, работать поваром главным.
Вокруг сновал Игорь — нескладный, с вечно виноватым взглядом, будто извинялся за то, что занимает место в мире. Приносил, уносил, бормотал что-то под нос — мычание вместо слов.
Раньше это бесило Анну, теперь она привыкла. Её муж — не оратор, а работяга. Такой хоть крышу перекроет, хоть огород вспашет.
— Мам, возьми меня с собой, — Саша дёрнул её за рукав, глаза — две синие бусины, точь-в-точь как у отца.
— Нельзя, малыш. Там север, холод, работа. Школу пропустишь.
— С папой останешься, — вклинилась Марина, положив руку на плечо мальчишки. Анна заметила, как напряглись его плечи. — Будет весело, обещаю.
Анна поморщилась. Сестра всегда была такой — улыбка приклеена, глаза цепкие. Младшая на пять лет, но будто старше душой.
Изворотливая, как угорь. Устроилась продавщицей в единственный сельский магазин, да и оттуда вылетела — «недостача». Теперь перебивалась случайными заработками, вечно в долгах, но с маникюром и новыми сережками.
— Ань, — Игорь, наконец, решился заговорить, — может, не надо? Справимся как-нибудь…
— Как? — она вздохнула. — Крышу на лето оставим дырявой? Сашке компьютер когда купим? Для поступления копить когда начнём?
Он умолк, уставившись в пол. Вечная история.
Когда автобус тронулся, Анна смотрела в окно на троицу: высокий Игорь, крохотный Саша, прильнувший к отцу, и Марина — яркое пятно на сером фоне. Она махала рукой с длинными красными ногтями, и что-то в этом жесте заставило Анну вздрогнуть.
Первые недели пролетели незаметно. Игорь топил печь, кормил кур, помогал Саше с математикой.
Марина заглядывала изредка — принести соседские сплетни, посидеть за чаем. Её визиты были недолгими, но с каждым разом становились всё дольше.
— Я постирала тут немного, — сказала она как-то, развешивая бельё во дворе.
— Не надо было, — буркнул Игорь, возясь с мотоблоком.
— Да ладно, я же помочь хочу. Видишь, как Анька тебя бросила? — она засмеялась, но в глазах что-то сверкнуло.
В следующий раз она пришла с банкой соленых груздей и бутылкой, замотанной в газету.
— Давай, Игорёк, согреемся? Холода какие.
Он отказывался сначала. Потом согласился — на стопку, не больше. Маринка смеялась громко, запрокидывая голову.
Говорила без умолку — о том, как Анька всегда была гордячкой, как в школе у неё все парни были без ума, а она нос задирала.
— А ты-то чего на ней женился? — спросила она, подливая в стопку мутную жидкость. — На первую, кто позвал, побежал?
Игорь нахмурился. Хотел ответить резко, но язык не слушался. Марина вдруг оказалась совсем близко, от неё пахло чем-то сладким и душным.
— Эй, тётя Марина, — раздался голос Саши из дверей, — а мама звонила, сказала, скоро сама приедет.
Игорь не помнил, звонила ли Анна. А Марина резко отстранилась, улыбнулась натянуто:
— Ну вот и хорошо, соскучились, небось?
На столе возникла еда — котлеты, пюре, солёности. Марина хлопотала у плиты, будто была здесь хозяйкой.
Игорь наблюдал, как меняется дом, как появляются женские мелочи — не Анины, чужие. Как Саша замолкает, когда Марина входит в комнату.
Вечера стали размытыми, нечёткими. Самогон, разговоры, смех Марины. Он не помнил, когда это началось по-настоящему — может, в тот вечер, когда она осталась ночевать на диване в большой комнате?
Или в другой, когда он проснулся в своей постели, а она была рядом?
— Ты теперь молчи и слушай, — прошипела Марина, склонившись над ним так, что волосы её ударили Игоря по щеке. — Одно слово — и я всем расскажу, как ты спаивал меня, как набросился.
Игорь смотрел на неё снизу вверх, пытаясь понять, как очутился в этом кошмаре. Голова раскалывалась, во рту пересохло.
Последнее, что он помнил — тягучее тепло самогона, разливающееся по телу, и голос Марины: «Ещё по одной, Игорёчек, Анька далеко, не узнает…»
— Я ничего не делал, — прохрипел он, пытаясь подняться.
Она толкнула его в грудь, неожиданно сильно для своей хрупкой фигуры:
— Не бойся, я не собираюсь тебя женить на себе, — усмехнулась она. — Но теперь я здесь главная. Поживу у вас немного, помогу с хозяйством. А ты… — она провела пальцем по его небритой щеке, — будешь милым и послушным.
В дверях мелькнула тень — Саша. Взгляд полный ужаса, недетского понимания. Марина резко обернулась:
— А, племянничек! Иди сюда, солнышко.
Но мальчик исчез, словно его и не было. Марина раздражённо повела плечом:
— Неважно. Он ребёнок. Кто ему поверит?
Игорь закрыл глаза. Провалиться бы сквозь землю. Как он посмотрит Анне в глаза? Как объяснит?
Дни потекли, как густая смола — тягучие, липкие. Марина готовила, стирала, мыла посуду. Идеальная хозяйка — с острыми когтями и холодными глазами.
Она звенела на кухне кастрюлями, напевала, громко смеялась в телефон, рассказывая кому-то, как замечательно у неё всё складывается.
Игорь избегал дома. Сначала уходил работать в поле до темноты. Когда работы стало меньше, облюбовал сарай — перестилал там крышу, перекладывал брёвна, возился с инструментами.
Там же и спал — на старом матрасе, укрываясь потрёпанной фуфайкой. Проверял только, что с сыном все хорошо в доме.
— Что, брезгуешь теперь мной? — бросила Марина, застав его утром у колодца. — Думаешь, Анька святая? Знаешь, чем она там на севере занимается?
— Работает, — отрезал он, не глядя на неё.
— Наивный, — Марина покачала головой, улыбка змеилась на её губах. — Ладно, живи в своём сарае, раз так.
Саша всё реже бывал дома. Уходил к другу Мишке, говорил — вместе уроки делать. Игорь видел, как сын взрослеет на глазах, как замыкается. Однажды попытался заговорить:
— Сынок, я… то, что ты видел…
— Я ничего не видел, пап, — мальчик отводил глаза. — Просто… тётя Марина странная. Она неправильно себя ведёт.
— Неправильно, — эхом отозвался Игорь.
— Мама скоро приедет? — в детских глазах плескалась надежда.
— Скоро, — Игорь сглотнул ком в горле. — Три месяца осталось.
Деревня шепталась за спиной. Игорь чувствовал осуждающие взгляды, когда заходил в магазин. Продавщица Галина, подруга Анны, поджимала губы:
— Игорь, ты что творишь? Анька пашет там как проклятая, а ты…
— Я ничего не делал, — огрызнулся он, но слова прозвучали жалко, неубедительно.
— Все всё видят, — Галина качала головой. — Марина твоя из бани не вылезает, по двору как хозяйка ходит. Не стыдно?
Он хотел объяснить, закричать, что его обманули, использовали. Но слова застревали в горле. Кто поверит? Здоровенный мужик, которого «соблазнила» женщина? Засмеют. Да и доказать нечего.
А если дойдёт до Анны… всё рухнет.
Письма от жены приходили раз в две недели. Исписанные мелким почерком листы, пахнущие чем-то северным, холодным. Игорь перечитывал их десятки раз, но отвечал коротко — боялся, что между строк просочится правда.
«У нас всё нормально. Саша учится хорошо. Я закончил со стогами…»
Он начинал десяток писем, но комкал и бросал в печь. Как рассказать? И можно ли вообще?
Однажды ночью он проснулся от грохота в сарае. Марина, пьяная, стояла над ним:
— Игорёчек, замёрз совсем? Пошли в дом, согрею…
От неё несло перегаром и дешёвыми духами. Игорь отшатнулся:
— Уходи.
— Да ладно тебе, — она засмеялась хрипло. — Что теперь-то ломаться? Уже всё случилось.
— Ничего не случилось, — процедил он сквозь зубы. — Я был пьян. Я не хотел.
Её лицо исказилось:
— Ах так? Думаешь, тебе кто-то поверит? — она схватила его за руку. — Думаешь, благородный? А завтра я синяки себе наставлю и скажу, что ты меня бил. Кому поверят, а?
Игорь опустил голову. Ловушка. Тупик.
— Что тебе нужно? — спросил он тихо. — Денег?
— Деньги? — она расхохоталась. — У вас их нет. А мне… мне нужно, чтобы она поняла, что не такая уж она и особенная. Что всё, что у неё есть, я могу забрать. Одним пальцем, — она щёлкнула в воздухе длинным ногтем.
— Мама! — крик Саши разрезал воздух, заставив вздрогнуть даже деревенских псов у калитки.
Анна стояла у ворот — осунувшаяся, с тяжёлыми сумками в руках. Похудевшая, но с каким-то новым стержнем внутри. Сын врезался в неё всем телом, обхватил руками, уткнулся носом в куртку.
— Эй, тише, тише, — растерянно погладила она его по голове. — Я же говорила, что скоро приеду!
— Сюрприз решила сделать? — Марина возникла на крыльце, зевая наигранно и поправляя волосы. На ней был Анин халат — голубой, с вытертыми цветами на рукавах.
Анна замерла, прищурилась, не выпуская Сашу из объятий. Что-то странное было в этой картине — сестра на её крыльце, в её халате, в девять утра.
— Приболела? — спросила Анна, осторожно высвобождаясь из детских рук. — Чего у нас ночуешь?
— Да помогаю твоим оболтусам не пропасть, — Марина спустилась с крыльца, чмокнула сестру в щёку. — Ну, рассказывай, как заработки?
Анна обвела взглядом двор. Всё было не так, как она оставляла — клумба с бархатцами вытоптана, на веранде пустые бутылки, у крыльца окурки с яркой помадой.
— А где Игорь? — спросила она тихо.
— В сарае, наверное, — пожала плечами Марина. — Он теперь там живёт. Гордый стал.
Что-то дрогнуло в глазах Анны. Она погладила сына по голове:
— Саш, сбегай позови отца.
Когда мальчик убежал, Анна медленно повернулась к сестре:
— Что здесь происходит?
— А что может происходить? — Марина вскинула брови. — Живём, хлеб жуём. Я помогаю по хозяйству, за племянником присматриваю. Всё как ты просила.
Анна молча обошла её и направилась в дом. Марина двинулась следом, продолжая тараторить:
— Слушай, я тут подумала… может, задержусь у вас? У меня с жильем проблемы, а тут места много…
Анна распахнула дверь в спальню. Её кровать была расстелена, на подушке — длинный рыжий волос. На тумбочке — пузырёк с лаком для ногтей.
— Это что? — она повернулась к сестре.
— А что такого? — пожала плечами Марина. — Твой муженёк в сарае спит, а мне что, на полу валяться? Я же помогаю вам…
— Мам, — Саша стоял в дверях, бледный как полотно. — Пап не хочет идти. Говорит, потом.
Анна присела перед сыном на корточки, взяла за плечи:
— Милый, принеси мне чаю, ладно? А я пока с тётей Мариной поговорю.
Когда ребёнок ушёл, Анна медленно выпрямилась:
— Что ты сделала с моей семьёй?
— О чём ты? — Марина засмеялась, но смех вышел нервным. — Ты уехала на полгода, бросила их. Я просто помогала.
— Спала в моей постели и избавилась от моего мужа. Это помощь? — голос Анны был спокойным, даже слишком.
— А, вот ты о чём, — Марина посмотрела ей прямо в глаза. — Да, было дело. Он, знаешь, такой неловкий, но горячий, когда выпьет…
Пощёчина прозвучала как выстрел. Марина отшатнулась, схватившись за щёку, в глазах плескалась ярость:
— Ах ты дрянь! Да я тебе…
— Уходи, — Анна не повышала голоса. — Собирай вещи и уходи. Сейчас же.
— Думаешь, всё так просто? — Марина оскалилась. — А что если я расскажу всем, как твой благоверный сам полез ко мне? Что если…
— Это не правда, — Саша стоял в дверях с кружкой чая. Руки тряслись так, что чай плескался на пол. — Тётя Марина, ты заставляла папу пить, потом… потом говорила, что всем расскажешь, если он не будет молчать.
Тишина, звенящая, как натянутая струна.
— Дети лгут, — наконец выдавила Марина, но голос дрогнул.
— Мой — нет, — отрезала Анна. — У тебя десять минут. Потом я за себя не отвечаю.
Когда за Мариной захлопнулась дверь, Анна обессилено опустилась на кровать. Саша подошёл, неловко обнял её за плечи:
— Мам, папа не виноват. Он правда не хотел. Тётя Марина его заставляла целоваться, а потом он уснул сразу после того как она его целовала, а потом он в сарай ушёл.
Анна кивнула, крепко прижав сына к себе:
— Пойдём за ним, родной.
Игорь сидел на перевёрнутом ведре, глядя в одну точку. Когда скрипнула дверь сарая, он вздрогнул, но не обернулся.
— Она уехала, — тихо сказала Анна, останавливаясь на пороге.
— Прости, — выдавил он, не поднимая глаз. — Я не смог… я не хотел…
— Саша рассказал мне всё, — Анна подошла ближе.
— Я должен был остановить её. Выгнать. Но она угрожала… говорила, что всем расскажет, что это я… — он закрыл лицо руками. — Я боялся, что ты не поверишь.
Анна опустилась рядом, осторожно отвела его руки от лица:
— Правду говорят — кровь не всегда родней. А вот семья… семья — это другое. Ты ничего не сделал, дорогой, я знаю.
Он наконец поднял глаза — красные, воспалённые:
— Ты мне веришь?
— Верю, — она кивнула. — И мы разберёмся с этим. Вместе.
Саша втиснулся между ними, обхватив обоих руками. Они сидели так долго — трое против целого мира. Потом Анна тихо сказала:
— Пойдёмте домой. Наш дом нужно отмыть.
Они вернулись в дом, и Анна распахнула окна настежь. Холодный, свежий воздух ворвался внутрь, выдувая застоявшийся запах сивухи и дешёвых духов. Игорь разжёг печь, а Саша помогал матери перестилать постель.
В тот вечер Анна пошла в магазин. Продавщица Галина, удивленно вскинув брови, спросила:
— А Маринка где? Уехала, что ли?
— Уехала, — кивнула Анна. — И не вернётся.
— Так скажи хоть, что там у вас стряслось?
Анна посмотрела на неё долгим взглядом:
— Ты знаешь, Галь, правду легче похоронить, чем оживить. Особенно в таком месте, как наше.
Она расплатилась и вышла. На крыльце магазина стояли две старухи, склонив головы:
— Ань, а говорят…
— Неправду говорят, — Анна оборвала их. — А кто будет повторять — со мной будет дело иметь. Ясно?
На следующий день весь поселок шептался, что Маринка, оказывается, воровала у сестры, спаивала её мужа, а потом сбежала.
А через неделю Игорь впервые за долгое время зашёл в дом с охапкой полевых цветов. Неуклюже положил их на стол перед женой:
— Прости меня, Ань.
Она улыбнулась, глядя на нелепый букет ромашек и колокольчиков:
— Всё будет хорошо, слышишь? Я больше никуда не уеду.
А Саша, глядя на них из дверного проёма, впервые за полгода улыбнулся по-настоящему. Разбитое начинало срастаться.
