Он уже давно ничего не делал для меня. Давно ушли в прошлое рыцарские времена. Когда-то я была его принцессой, а теперь… Он стал относиться ко мне так, как будто бы я дракон. По-моему, я ничем не заслужила такого к себе отношения, но да господину бывшему рыцарю виднее.
Живём мы в моей квартире, которая помнит лучшие времена нашей совместной жизни. Когда Саша только переехал ко мне, то починил всё , что не прибито. Он прямо-таки вихрем кружился по комнатам и чинил, чинил, чинил, как настоящий волшебник. И по магазинам сам прошёлся, и болтики свои кровные, винтики принёс, и оно того стоило. Квартира преобразилась на моих глазах, я как будто бы переехала в маленький двухкомнатный дворец — вот как всё поменялось.
Этим дело не ограничивалось. Саша был такой заботливый, такой чуткий. Словно кошка, которая знает, что у хозяйки что-то случилось, он приходил ко мне и выручал из беды. Нет, нет, на колени ко мне он не прыгал, тут как раз всё было наоборот.
Он даже готовить начал, чтобы меня порадовать. Поначалу получалось очень необычно. Кажется, до того, как Саша меня встретил, он в глаза не видел кастрюли, сковородки… Я приоткрыла для него дверь в волшебный мир. На первых парах у него всё пригорало, и мы вместе жевали какие-то угольки, которые он называл именами самых изысканных блюд, но потом Саша приноровился, и у него стало хорошо получаться.
Только вот всё это было уже давно. Мне сейчас даже не верится, что тот человек, за которого я вышла замуж, и тот лентяй и скряга, с которым я жила до недавнего времени — это одно и то же лицо. Его как будто подменили. Может быть, всех нас меняют в определённый момент? А потом мы про это забываем, одно только чувствуем: мы уже не те, что были прежде.
Может быть, настоящего Сашу унесли инопланетяне? И теперь ставят над ним опыты? Но нет, нет, всё намного интереснее: он сам превратился для меня в инопланетянина, я перестала его узнавать, он сам над собою опыты ставит. Вот и пусть, если ему так хочется, продолжает в том же духе, мне надоело быть его подопытным кроликом.
Мой двухкомнатный дворец постепенно приходил в упадок, пора была бы его несколько обновить, а то и произвести дворцовый переворот, но Саше всё было до лампочки. Он ничего не хотел менять, никуда не хотел идти. На него сыплется штукатурка, а он смотрит на потолок и блаженно улыбается. Да если на него шкаф упадёт, он, по-моему, точно так же будет улыбаться.
Кроме того, Саша совсем перестал дарить мне подарки. Раньше, он мне чуть ли не весь цветочный магазин приносил, а теперь… Он даже забыл о моём дне рождения. Он, может быть, вообще забыл о моём существовании. Что же, флаг ему в руки.
Бог с ними с подарками, он даже разговаривать со мной разучился. Раньше прямо-таки серенады под окнами пел, а теперь повторяет несколько заученных фраз, как будто у него пластинка заела:
— А что у нас на ужин? Спасибо, до свидания. Ухожу, вернусь поздно.
Разве это можно назвать отношениями? Разве это тот самый брак, который был заключён на небесах? Возможно, только вот погода на небесах в тот день, по всей видимости, была паршивая.
Я его пыталась понять, в чём дело, но он на меня смотрел так, как будто бы я на незнакомом ему языке говорю и заставляю учить этот самый язык. Он закрылся в себе, этакий броненосец. Ходит вечно хмурый, мрачнее тучи — ну прямо-таки броненосец Потёмкин.
В конце концов вся забота о нашей семье легла на мои плечи. Наверное, мне нужно было активнее тренировать трёхглавую мышцу, потому что в скором времени я стала быстро уставать. Это было выше моих сил. «Наша семья» оставалась только в моей голове, Саша стал относиться к нашему дому, как к гостиничному номеру.
А ведь у него были деньги, он был молод и здоров, а вёл себя, как вечно всем недовольный старик. В наш семейный бюджет он перестал вкладываться. Буркнул что-то про трудные времена, и дело с концом. Но да ничего, я ему показала, что такое трудные времена. Надеюсь, до него когда-нибудь дойдёт, что то время, которое он называл трудным, было на самом деле самым счастливым временем в его жизни. Так уж всегда бывает.
Говорить с ним было без толку, а ведь я пыталась — как об стенку горох. Бросаю, бросаю в него горошины моих слов, а они все ко мне обратно отскакивают. Да уж, совсем не так я себе представляла принцессу на горошине.
Кульминацией, приблизившей развязку наших отношений, которые я, как могла, пыталась сохранить, стал визит моей свекрови Елены Владимировны. Она и раньше заходила к нам в гости, отношения у нас были неплохие. Но, как оказалось, Елена Владимировна до сих пор просто не успела раскрыться — внутри розового бутона она прятала шипы и острые зубы.
Это всегда пугает: тебе, кажется, что ты человека знаешь не просто, как свои пять, а как свои двадцать пальцев, а потом этот самый человек такое коленце выкинет, что прямо по носу тебе съездит. Вот и свекровь вместе с моим мужем решили сплясать такой канкан, что, даже не знаю, как я только заикой не осталось после их свистоплясок.
А начиналось всё, как обычно. Она позвонила, я открыла дверь. Столько звоночков я уже получила в последнее время — «пора это заканчивать». И вот это звоночек свекрови оказался последним.
Елена Владимировна лебедью проплыла на кухню и спросила, как мы тут поживаем. Я решила, что это дежурный вопрос и сказала «хорошо», чтобы просто что-то сказать. Но свекровь мой ответ явно не устроил.
— Нет, нет, не хорошо. Что ты меня обманываешь? Я ведь всё знаю. Мне Саша всё рассказал. Ты его эксплуатируешь.
— Что? — удивилась я, — эксплуатирую? Я — его? Да он сам кого хочет…
— Не уходи от ответа, — строго сказала свекровь, — мне известно больше, чем ты думаешь. Ты что же это решила, что о твоих словах и делах никто не узнает? Слава Богу у Саши есть я. В обиду я его не дам. А то набросилась на него, как львица-тигрица, вот-вот растерзаешь. Ну уж нет, дорогая моя, не выйдет.
— О чём Вы вообще говорите? — возмутилась я.
— А ты не притворяйся, не притворяйся, поздно уже притворяться.
Я вдруг почувствовала себя, как на допросе. Вот-вот, кажется, свекровь щёлкнет пальцами, и меня уведут её люди.
— Объясните, наконец, в чём дело.
— А дело в том, моя дорогая, что ты издеваешься над моим Сашей. Пользуешься его добрым сердцем. Он тебе и слова поперёк не скажет, тихий такой, смирный, вот ты и решила из него все соки выжать и съесть всухомятку. Только я этого не допущу. Ты хоть знаешь, в каком виде он от тебя ко мне приходит? Да на него просто посмотреть жалко. Его ведь надо оберегать, у него такая душа, такое устройство… А от тебя одни огорчения, одни огорчения от тебя.
— Да, да, — зевнула я, — и что же дальше?
— А то, что тебе придётся за это ответить.
И снова я представила себе, как мускулистые люди в чёрном куда-то ведут меня, а Елена Владимировна сидит на возвышении в длинной мантии, в белом парике и всё стучит, стучит своим молоточком.
— Ты сломала жизнь моему сыну. Теперь я это ясно вижу. Надо было бы это давно понять. Столько красавиц вокруг было — Маша, Даша, Катя из соседнего подъезда…
—Что прямо из подъезда? — не удержалась я.
— А ты поёрничай мне, поёрничай. Думала сухой из воды выйти, ну уж нет, дудки. Я об этом позабочусь. Саша работает, трудится, а ты? Что ты делаешь?
— Да вроде то же самое: работаю, тружусь.
— Ты только деньги из него тащишь, — не слушала меня Елена Владимировна, — тебе всё мало. Он тебе — платье. Ты просишь ещё одно. Он тебе — шубу. Ты просишь — сапоги…
— Это он Вам рассказал?
— Ну а то кто же? Хорошо хоть я узнала, что у вас здесь за бардак происходит. Запомни раз и навсегда: никогда и ничего не требуй у моего сына. Если он захочет, сам тебе купит. Ясно? Он глава семьи, ему всё и решать.
— По-моему, он, кроме кроссвордов, в последнее время ничего не решал.
— Значит, так. Если хочешь сохранить семью, проси у него прощения. Это я тебе в первый и в последний раз говорю. Других предупреждений не будет. И да, ещё кое-что…
Тут она посмотрела мне в глаза так, как будто бы хотела меня загипнотизировать:
— Пока ты не пропишешь меня в своей квартире, мой сын не будет на тебя тратиться — Заявила свекровь
Это уж было слишком.
— Да с какого это перепугу?
— А с такого-то…
— Знаете что, Елена Владимировна, по-моему, Вам пора…
— Ты меня не выгоняй.
— Нет, нет, Елена Владимировна, Вам, по-моему, правда, пора. Вы же знаете, на что я способна, сына Вашего эксплуатирую, могу и Вас в свои домашнюю прислугу записать. Так что идите себе, пока не поздно.
И высоко подняв голову, она всё так же лебедью выплыла из кухни, потом из квартиры, из дома и, наконец, из моей жизни.
Условия у неё, конечно, прекрасные. Нечего сказать. Мечта, а не условия. Это ведь решит все мои проблемы: пропишу её у себя, и муж снова будет любить меня, и всё будет по-прежнему. Ах, как славно.
Когда Саша вернулся с работы, он был необыкновенно разговорчив. Мать уже успела пожаловаться на меня. Я и забыла, что он способен произносить что-то, кроме двух-трех бессвязных слов — это были целые монологи, представляете? Он составлял целые предложения: не очень грамотные, зато очень грозные.
— У тебя была моя мама, — сказал он.
— Ну, была, и что?
— Почему она не дождалась моего прихода?
— Потому что я её выгнала, — пожала я плечами.
Он прямо-таки опешил от такой искренности.
— Это мне уже известно. Я не позволю…
— Не позволит он, не позволит…Тоже мне нашёлся прокуратор Иудеи. Значит, только мама тебе дорога, да? Что же ты на ней не женился? Или на этой своей Кате из соседнего подъезда?
— Ты нагрубила моей матери…
— А что мне ещё оставалось? Ты хоть представляешь, что она мне предложила? Она хочет, чтобы я её прописала в моей квартире.
— Да, ну и что тут такого?
— Что тут такого? Да то что это просто наглость. Впрочем, я даже благодарна твоей маме за то, что она открыла мне глаза на происходящее. Видимо, ты готов со мной разговаривать только тогда, когда я её обижаю. Так что же мне делать, если я хочу с тобой поговорить? Ходить к ней и щипать? Нет, прости, оставим твою маму в покое.
— Ты преувеличиваешь…
— Я не преувеличиваю. Ты перестал обращать на меня внимание. Уже давно. Я надеялась на какие-то перемены, ждала у моря погоды… Ты просто безнадёжен. Тебе ни до чего нет дела. Ты всё тратишь на себя. Или, я не знаю, на себя и на свою маму. Кто его знает, может у вас там клуб вышивания крестиком — вот откуда ты так поздно возвращаешься. Она мне ещё условия какие-то ставит, а ты ей поддакиваешь.
— Так, всё, хватит, замолчи.
— О, смотрите, кто проснулся. Поздно, Сашенька, поздно. Я молчать не буду. Убирайся вон из моей квартиры. Не нужна мне такая семья, которая меня в грош не ставит.
— Я сказал… — нетвёрдо начал он.
— И я тоже сказала. Быстро на выход.
Несколько раз мне пришлось повторить одно и то же, чтобы он, наконец, понял: я не шучу. По-моему, до этого тугодума до сих пор не дошло, что между нами всё, конечно. Всё звонит мне… Но не прощения просит, а требует, чтобы я прописала его мать у себя в квартире — тогда он, видите ли, будет готов вернуться.
А мне даром такой муженёк не нужен. Если мне никто не дарит подарки. Буду их сама себе дарить, теперь хоть деньги не приходится тратить на этого обормота. В последнее время он вёл себя, как капризная девочка — то ему не так, это не эдак. Пусть теперь маме свои сказки рассказывает, пусть она за ним бегает, если так нравится. Я устала от этого марафона, хочу отдохнуть хоть немного.
Когда я осталась одна, то не почувствовала одиночества, я почувствовала освобождение. В конце концов среди людей, как известно, тоже бывает одиноко. По-моему, нет смысла оставаться с теми, кто ставит нам какие-либо условия, это уж не семья, это какой-то бизнес. А я в таких вещах ничего не понимаю. Может быть, я эгоистка и мечтательница, но я хочу, чтобы мужчина меня на руках носил, а то у меня складывается такое впечатление, что всё было наоборот: я Сашу на руках носила. Но да больше такого не повторится. Следующая остановка — мамина квартира. Вот так-то, Сашенька.
Теперь вот думаю о том, что я буду делать дальше. Подруги советуют поскорее найти кого-нибудь, забыться… Но пока, мне и одной хорошо, нужно как следует обдумать произошедшее, не бросаться с головой в очередной омут. Меньше всего на свете, я хочу наступить на те же грабли. Может быть, заняться изобретательством? Было бы хорошо изобрести устройство, которое бы сразу могло определить, кто здесь маменькин сынок, а кто нет.
