— Оль, ну серьёзно, где они? Я уже всё перерыл.
Голос Кирилла был ещё спокойным, но в нём уже звенели первые, едва заметные нотки металла. Он в третий раз прошёл по маршруту: рабочий стол, полка над ним, ящик с проводами. Ничего. Новые, блестящие, ещё пахнущие магазином наушники, которые он подарил себе за удачно закрытый квартал, испарились. Он выдвинул ящик комода, где хранил документы, и раздражённо захлопнул его. Пусто. Он был педантом, и это его свойство, которое так умиляло Ольгу в начале их отношений, сейчас превращалось в источник тихого бешенства. Он точно помнил, как вчера вечером аккуратно положил их в фирменном чехле на вторую полку стеллажа. Теперь там стояла какая-то дурацкая фарфоровая кошка, которую он ненавидел.
Ольга стояла у кухонной стойки, спиной к нему, и с преувеличенным усердием протирала и без того чистую столешницу. Её плечи были напряжены. Она не поворачивалась, но Кирилл чувствовал её состояние по тому, как замерла её фигура. Она знала. Она всегда знала. Он обошёл стойку и встал прямо перед ней, заглядывая в глаза.
— Оль, я спрашиваю в последний раз. Ты не видела мои наушники?
Она медленно подняла на него взгляд. В её глазах плескалась смесь вины и упрямства, которая всегда выводила его из себя. Она тяжело вздохнула, словно это он был виноват в её дискомфорте.
—Я Маше дала. На пару дней. У неё её сломались, а ей для созвона по работе срочно нужно было.
На секунду Кирилл замер. Воздух в лёгких будто превратился в бетон. Это был не просто ответ. Это был диагноз. Перед его глазами мгновенно пронёсся весь скорбный список вещей, эмигрировавших в квартиру её сестры Марии. Их почти новый блендер, который «нужен был для прикорма племяннику» и который они больше не видели. Его набор профессиональных инструментов, который Машин муж одолжил, чтобы «повесить одну полочку», и который вернулся через полгода в виде ржавой кучки металла в разорванном пакете. Дорогие Ольгины платья, которые Маша брала «на одно свидание» и которые потом обнаруживались на её фотографиях в социальных сетях месяцами. Но его личные вещи. Вещи, которые он купил себе. Для себя. Это была черта, которую, как ему казалось, они негласно договорились не переходить.
— Ты в своём уме? — голос Кирилла стал низким и глухим. Он не кричал. Пока. Он говорил так, будто каждое слово причиняло ему физическую боль. — Это мои наушники. Мои. Я на них работал. Они стоят, как Машина плата за квартиру! Ты спросила меня?
Ольга вспыхнула. Защитная реакция включилась мгновенно.
— Кирилл, ну что ты начинаешь из-за какой-то безделушки? Ей нужно было! Она же моя сестра, я не могла отказать! Вернёт она тебе твои наушники, не развалишься пару дней без музыки.
«Безделушка». Это слово стало детонатором. Вся усталость, всё раздражение, вся обида за месяцы этого тихого грабежа, который она называла «помощью сестре», взорвались в нём с силой вулкана. Он отступил на шаг, чтобы не напугать её своей яростью, и его голос, наконец, сорвался на крик, который заполнил всю квартиру.
— Безделушка?! Я пашу как проклятый, чтобы в этом доме всё было, чтобы ты ни в чём не нуждалась! А твоя драгоценная сестрица и её альфонс живут так, будто наш дом — это склад бесплатной техники и вещей! Сначала наша посуда у неё живёт месяцами! Потом мой инструмент! Теперь это! Хватит!
Он ткнул пальцем в сторону двери, его лицо исказилось от гнева. Ольга отшатнулась, но он уже не замечал её реакции. Плотину прорвало.
— Перестань таскать вещи из нашего дома, Оля! Это не склад и не благотворительный фонд для твоей сестры! Если Маша не вернёт всё, что набрала, до завтрашнего вечера, то можешь собирать свои вещи и переезжать к ней! Будете вместе пользоваться моим ноутбуком и всем остальным, что уже успели вынести отсюда!
Он выпалил это и замолчал, тяжело дыша. Слова повисли в воздухе, густые и ядовитые. Это был не просто скандал. Это был ультиматум. Абсолютный, жестокий и, как он чувствовал всем своим существом, окончательный. Он не оставил ей пространства для манёвра, для её обычных уговоров и обещаний. Он поставил на кон всё. И теперь просто ждал.
Кирилл не стал дожидаться ответа. Он развернулся и ушёл в спальню, плотно притворив за собой дверь. Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине громче выстрела. Ольга осталась одна на кухне, посреди их идеального, выстраданного ремонта, который теперь казался декорацией к дешёвой пьесе. Тишина, наступившая после, была не пустой. Она была плотной, вещественной, она давила на уши, и в ней отчётливо звучали его последние слова. «Можешь собирать свои вещи». Угроза не была новой, он и раньше в сердцах бросал что-то подобное, но никогда — с такой холодной, окончательной убеждённостью.
Она стояла несколько минут, глядя на закрытую дверь спальни, будто ожидая, что та сейчас откроется и всё вернётся на круги своя. Но дверь оставалась закрытой. Чувство обиды, горячее и липкое, начало подниматься изнутри, вытесняя первоначальный испуг. Как он мог? Из-за каких-то наушников! Она ведь просто хотела помочь сестре. Разве это преступление? Она достала телефон. Палец на долю секунды замер над кнопкой вызова. Она не собиралась просить Машу вернуть вещи. Она собиралась жаловаться. Ей нужна была союзница, и кто, как не сестра, мог подтвердить, что Кирилл — чёрствый, мелочный эгоист.
— Маш, привет, — начала она сдавленным голосом, едва дождавшись ответа. — У тебя там всё нормально? С наушниками?
— Оль, привет! Да, супер, спасибо тебе огромное, выручила! Звук — огонь! А что с голосом? Что-то случилось? — бодро защебетала трубка.
— Да так… Кирилл опять… — Ольга запнулась, подбирая слова. — Увидел, что их нет. Устроил тут… В общем, орёт, требует, чтобы ты всё вернула. Прямо завтра.
На том конце провода наступила короткая пауза. А затем голос Маши изменился. Бодрые нотки исчезли, сменившись холодным, презрительным металлом.
— Что, простите? Опять он за своё? Считает каждую вилку? Оль, я не понимаю, как ты с ним живёшь. Нормальный мужик бы и не заметил, а этот жмотится из-за какой-то ерунды. Я ему что, сломала их? Я же по-человечески попросила, для дела! — Я ему так и сказала! — с готовностью подхватила Ольга, чувствуя прилив праведного гнева.
— А он… Он сказал, если ты завтра всё не привезёшь, я могу собирать вещи и убираться к тебе.
Маша фыркнула.
— Да что ты говоришь? Король нашёлся. Ладно, не переживай. Я сейчас приеду, поговорю с твоим этим… меценатом. Разберёмся.
Через сорок минут в дверь позвонили. Ольга открыла и увидела на пороге сестру. Маша была одна. В руках у неё не было ни пакетов, ни сумок. Ничего. Только маленькая дамская сумочка через плечо и лицо, выражающее крайнюю степень оскорблённого достоинства. Она прошла в квартиру, как к себе домой, сбросила туфли и направилась прямиком на кухню.
— Ну, и где этот твой счетовод? Прячется в своей норе? — громко спросила она, открывая холодильник и бесцеремонно доставая бутылку с соком.
Она говорила нарочито громко, чтобы Кирилл наверняка услышал её в спальне. Это был вызов. Прямая провокация.
— Маш, тише… — прошептала Ольга.
— А чего тише? — не унималась Маша, наливая себе полный стакан. — Пусть слышит! Может, хоть стыдно станет! Сестре родной помочь не даёт! Это вообще что за семья такая? Или у вас тут всё по расписке выдаётся? Ой, Оль, а дай мне вон те печеньки, что-то сладкого захотелось.
В этот момент дверь спальни открылась. На пороге стоял Кирилл. Он был уже не в домашней футболке, а в джинсах и свежей рубашке. Спокойный, собранный и от этого ещё более пугающий. Он не смотрел на Ольгу. Его ледяной взгляд был прикован к Маше, которая замерла со стаканом сока в руке.
— Я смотрю, ты не с вещами приехала, — его голос был ровным, без единой эмоции. — А поговорить. Ну, давай поговорим. Только для начала поставь мой сок в мой холодильник и сядь за стол в моей квартире. Мы же цивилизованные люди, верно?
Маша медленно, с вызывающей ленцой поставила стакан на стол. Стеклянное дно громко стукнуло о столешницу. Она смерила Кирилла взглядом с головы до ног, будто оценивая диковинный экспонат в музее. Презрение в её глазах было настолько неприкрытым, что его можно было потрогать.
— А ты, я смотрю, совсем берега потерял, — процедила она, чуть скривив губы в усмешке. — Уже и сок сестре налить нельзя? Или у тебя на каждую морковку инвентарный номер наклеен? Оля, он всегда такой был или это возрастное?
Ольга, стоявшая между ними, как между двух огней, вжалась в кухонный гарнитур. Она хотела что-то сказать, вмешаться, но слова застревали в горле. Она видела, как напряглись желваки на лице Кирилла, как его спокойствие стало натянутым, как струна.
— Возраст тут ни при чём, — ровным, почти безжизненным голосом ответил Кирилл, по-прежнему игнорируя Ольгу и обращаясь только к её сестре. — Речь идёт о простых правилах. Ты приходишь в чужой дом, ведёшь себя как хозяйка и удивляешься, что тебе не рады. Ты приехала отдать вещи? Нет. Ты приехала качать права. Так вот, прав у тебя здесь нет. Есть только одно обязательство, озвученное твоей сестре. Завтрашний вечер. Всё, что вынесли из этого дома, должно вернуться на место. До последней вилки. А теперь, если разговор окончен, будь добра освободить помещение.
Он говорил это так, будто диктовал условия капитуляции. Не было ни крика, ни оскорблений. Только холодная, абсолютная уверенность в своей правоте и своей власти в этом доме. Маша побагровела. Она привыкла, что Ольга всегда встаёт на её сторону, что Кирилл в конце концов сдавался под двойным напором. Но сейчас он не отступал. Он выстроил стену.
— Знаешь что, — выплюнула она, хватая свою сумочку. — Подавись ты своими вещами! Не обеднею я без твоих наушников и твоего барахла! Оль, а ты подумай, с кем ты живёшь! Это же не мужик, а калькулятор ходячий!
Маша развернулась и, демонстративно громко стуча каблуками по ламинату, вылетела из квартиры. Ольга бросила на мужа испепеляющий взгляд и, не сказав ни слова, скрылась в гостиной. Она не собиралась ни извиняться, ни искать компромисс. Визит сестры только укрепил её в собственной правоте. Теперь они были по разные стороны баррикад.
Ночь прошла в ледяном молчании. Они спали в одной постели, но между ними, казалось, пролегла арктическая пустыня. Утром Кирилл встал раньше обычного. Ольга услышала, как он тихо передвигается по квартире, что-то делает на кухне. Она ждала продолжения скандала, нового витка криков, но в доме стояла необычная, деловитая тишина. Когда она, наконец, вышла из спальни, то увидела странную картину. Кирилл сидел за кухонным столом. Перед ним лежал чистый лист бумаги из блокнота и ручка. Он пил кофе и что-то методично записывал.
— Что ты делаешь? — спросила она настороженно.
Он поднял на неё абсолютно спокойный взгляд.
— Инвентаризацию, — просто ответил он и снова уткнулся в лист. Затем он встал, взял блокнот и ручку и направился к кухонному шкафу. — Так, начнём. Блендер «Bosch», почти новый. Отсутствует. Набор швейцарских ножей, подарочный. Отсутствует. Вафельница… а, нет, вафельницу вы, кажется, сожгли и выбросили. Вычёркиваем.
Он говорил это ровным, монотонным голосом, делая пометки в блокноте. Он не смотрел на неё. Он просто констатировал факты, и эта холодная методичность была в тысячу раз страшнее вчерашнего крика. Ольга застыла посреди кухни, чувствуя, как кровь отхлынула от её лица.
— Прекрати. Что ты устроил? — её голос прозвучал слабо и неуверенно.
Кирилл проигнорировал её и прошёл в коридор, открыв шкаф с инструментами.
— Идём дальше. Мой перфоратор «Makita». Куплен три месяца назад. Где бы он мог быть? Ах, да. Отсутствует. Набор головок и трещоток. Тоже отсутствует. Шуруповёрт…
— Я сказала, прекрати! — крикнула Ольга, бросаясь к нему. Она попыталась выхватить у него блокнот, но он спокойно убрал руку. — Не мешай, я работаю, — холодно ответил он. — Я не хочу, чтобы Маша завтра что-нибудь забыла. Я составляю для неё подробный список. Чтобы ей было проще собрать всё, что она так неосторожно одолжила. Это же помощь, Оля. Ты же любишь помогать людям. Вот и я решил помочь твоей сестре.
Он обошёл её и вернулся за стол, положив перед собой исписанный лист. Список был длинным. Он обвёл его жирной рамкой и положил ручку сверху.
— Вот. Я оставлю это на столе. До вечера ещё есть время. Надеюсь, его хватит.
Он допил свой кофе, взял сумку и, не прощаясь, ушёл на работу. Ольга осталась одна в квартире. Одна, посреди всех этих пустых мест, где раньше стояли вещи. И на столе, как приговор, лежал этот ужасный, унизительный список. Часы на стене тикали, отмеряя время, оставшееся до вечера. И каждый их щелчок звучал как удар молотка, забивающего гвозди в крышку её семейной жизни.
Вечер сгустился, превратив свет в окнах в мутные жёлтые пятна. Время ультиматума истекло. Ольга весь день провела как в лихорадке, курсируя между телефоном и окном. Маша прислала с десяток гневных сообщений, в которых называла Кирилла тираном, скрягой и психопатом, перемежая это с заверениями в сестринской любви и поддержке. Но ни одного сообщения о том, что она собирает вещи, не было. Унизительный список, оставленный Кириллом, так и лежал на кухонном столе, нетронутый, как улика на месте преступления. Каждый час Ольга ощущала, как петля затягивается туже. Она ждала, что Кирилл позвонит, что он смягчится, но его телефон молчал.
Когда в замке повернулся ключ, она вздрогнула всем телом. Кирилл вошёл в квартиру. Он выглядел уставшим, как после тяжёлого рабочего дня, но во всём его облике была новая, пугающая собранность. Он молча снял ботинки, повесил куртку. Он даже не посмотрел в её сторону, будто она была частью интерьера, прозрачным привидением в собственном доме. Он прошёл на кухню, его взгляд скользнул по списку на столе, затем по её лицу — безразлично, холодно — и так же молча направился в спальню.
Ольга замерла, её сердце колотилось где-то в горле. Эта тишина была хуже любого крика. Она слышала, как в спальне открылась дверца шкафа. Что он делает? Собирает свои вещи? Её? Напряжение стало почти невыносимым. Через минуту он вышел. В руках он держал её норковую шубу. Её гордость. Дорогой, роскошный подарок на годовщину свадьбы, который она надевала всего несколько раз по особым случаям. Символ их благополучия.
Он подошёл к ней вплотную. Она смотрела то на его непроницаемое лицо, то на мягкий, переливающийся мех в его руках.
— Я сейчас отвезу это Маше, — сказал он тихо, но так, что каждое слово вбивалось в мозг как гвоздь. — У неё же старый пуховик, ей холодно, наверное. Ей нужнее.
На секунду Ольга потеряла дар речи. Её мозг отказывался верить в происходящее. Это была злая, извращённая пародия на её собственные слова.
— Ты… ты с ума сошёл? Положи на место! — она попыталась вырвать шубу из его рук, но он легко отвёл её руку в сторону, не меняя выражения лица. Его спокойствие было абсолютным, нечеловеческим.
— Что такое, Оля? — в его голосе прозвучала лёгкая, почти вежливая насмешка. — Это же для сестры. Не будь жадиной. Ей ведь нужно, а у тебя это просто так висит в шкафу.
Это был удар под дых. Он взял её же оружие, её же философию и развернул против неё с чудовищной силой.
— Не смей! Ты не имеешь права! Это моя вещь! — закричала она, в её голосе уже не было обиды, только чистая, животная ярость. — Как и мои наушники, — спокойно парировал он, направляясь к выходу. — Как и мой инструмент. Как и половина содержимого этой квартиры. Но вы с Машей почему-то решили, что имеете.
Он вышел за дверь, оставив её кричать в пустой прихожей. Ольга в панике схватила телефон, набирая номер сестры. «Он забрал мою шубу! Он везёт её тебе! Останови его!».
Она не помнила, как выбежала на улицу без куртки, как добежала до соседнего дома, где жила Маша. Она увидела сестру, выскочившую из подъезда с перекошенным от злости лицом. И в этот момент к дому подъехала машина Кирилла. Он вышел, в руках у него была шуба. Маша бросилась к нему.
— Ты что себе позволяешь, урод?! Совсем крыша поехала?!
Кирилл не удостоил её ответом. Он посмотрел на Ольгу, которая стояла рядом с сестрой, задыхаясь от холода и ненависти. Они стояли вместе, единым фронтом против него. Он усмехнулся — безрадостно, криво. Затем он сделал то, чего они не ожидали. Он швырнул дорогую шубу прямо им под ноги, в грязный, подтаявший снег. И пока они в шоке смотрели на скомканный мех, он вытащил из кармана связку ключей и бросил её туда же, рядом с шубой. Ключи глухо звякнули о мокрый асфальт.
— Теперь можете забрать оттуда всё, что посчитаете нужным, — сказал он ровно и отчётливо, глядя им обеим в глаза. — У вас есть полчаса.
Он развернулся, не оглядываясь, сел в машину. Мотор взревел. Ольга и Маша так и стояли, две оцепеневшие фигуры посреди ночного двора, глядя на свою унизительную добычу у ног — испачканную шубу и связку ключей от квартиры, которая больше не была домом. Машина Кирилла скрылась за поворотом, унося с собой их прошлое и не оставляя ничего, кроме холода, грязи и оглушительной пустоты окончательного разрыва…
