Ключи звякнули о блюдце в прихожей — этот звук Лена научилась издавать максимально тихо, чтобы не будить Вадима, если он дремал на диване после очередного «трудного дня». Сегодня, впрочем, она не сдерживалась. Сумка упала на пол с глухим стуком, туфли отлетели в разные стороны, и она прошла на кухню, где муж сидел, уткнувшись в телефон.
— Вадим! — Лена не могла скрыть улыбку, которая расползалась по лицу против её воли. — Представляешь, мне премию дали! Годовую! За проект с тем заводом, помнишь, я полгода с ними мучилась?
Вадим поднял глаза от экрана. Кивнул. Что-то похожее на улыбку мелькнуло в уголках его губ.
— Ну, молодец. Сколько?
— Двести пятьдесят тысяч! — Лена плюхнулась на стул напротив, всё ещё не веря собственному счастью. — Я думала, максимум сто дадут, а тут директор сам вызвал и говорит: «Вы вытащили этот контракт, вы заслужили». Вадь, я так давно ничего подобного не чувствовала. Как будто всё не зря.
«Не зря» — эти слова застряли в горле. Последние три года Лена работала на износ: утром в офис, вечером домой с ноутбуком, выходные за составлением отчётов. Её зарплата была стабильной и приличной, но именно она держала на себе основные расходы семьи. Вадим то находил подработки, то терял их, а его мать, Нина Фёдоровна, каждый месяц требовала своё.
— Хорошо, хорошо, — Вадим снова уставился в телефон, и в этом его «хорошо» была какая-то отстранённость, будто премия жены касалась его не больше, чем прогноз погоды в соседнем городе.
Лена ждала. Ждала, что он обрадуется по-настоящему, встанет, обнимет, предложит отметить. Купить, наконец, тот самый кофейный столик, о котором она мечтала полгода, или съездить куда-нибудь вдвоём — в Карелию, в Питер, чёрт возьми, хоть в ближайший пансионат на три дня. Но Вадим молчал, и что-то в этом молчании заставило Лену напрячься.
— Вадь, ты чего? Не рад, что ли?
— Рад, — буркнул он, не поднимая головы. — Слушай, а давай ты эту премию отдашь?
— Куда отдашь?
— Ну, мне. — Он наконец отложил телефон и посмотрел на жену. В его взгляде было что-то непроницаемое, одновременно виноватое и настойчивое. — Маме обещал в Турцию свозить. Она давно хочет, ты же знаешь. Всё про соседку свою Галку твердит — та, мол, в Анталью каталась, фотки показывает, а она сидит.
Лена почувствовала, как что-то внутри неё сжимается, превращается в узел.
— Подожди. То есть ты хочешь, чтобы я отдала свою премию, чтобы ты съездил с мамой в Турцию?
— Отдай премию, хочу маму в Турцию свозить, — потребовал муж, и в его голосе уже не было прежней неуверенности. — Лен, ну чего ты? Нормальное дело же. Мама старается, ей отдых нужен. Да и мне не помешает.
— А мне? — Лена услышала собственный голос как будто со стороны — он прозвучал слишком тихо, слишком растерянно. — Мне, значит, помешает?
— Ты же работаешь, тебе некогда, — Вадим пожал плечами, будто это было очевидным. — А у меня сейчас как раз простой. И маму надо порадовать, она в последнее время жалуется, что здоровье барахлит.
«Жалуется» — это мягко сказано. Нина Фёдоровна превратила жалобы в искусство. То сердце прихватит, то давление скачет, то суставы ноют. Лена, конечно, не врач, но заметила закономерность: жаловаться свекровь начинала ровно перед тем, как попросить денег. Сначала это были небольшие суммы — на таблетки, на врачей. Потом санаторий в Кисловодске, который, правда, больше походил на отпуск с подругами. Потом сумка Гуччи — «чтобы хоть раз в жизни почувствовать себя человеком». Потом норковая шуба — «все мои подруги в норке ходят, а я в чём?».
И каждый раз Вадим приходил к Лене. «Ну дай, ну она же мать моя». И каждый раз Лена давала. Потому что не давать — значило устроить скандал, значило слушать, как Вадим три дня не разговаривает, а потом намекает, что она бессердечная, что к матери относится плохо.
— Вадим, — Лена попыталась говорить спокойно, но голос дрожал. — Я полгода вкалывала на этот проект. Полгода! Ты помнишь, как я приходила домой в одиннадцать вечера? Как работала в выходные? Эта премия — моя. Мне хочется потратить её на что-то своё.
— На что, интересно? — в голосе Вадима появились металлические нотки. — На тряпки какие-нибудь? На безделушки?
— Может, на тряпки! — Лена почувствовала, как злость, копившаяся месяцами, прорывается наружу. — Может, я хочу купить себе нормальное пальто, а не донашивать это третий сезон! Или съездить к своей маме в деревню и помочь ей с ремонтом, а?
— Твоей маме я тоже помогаю, между прочим.
— Ты помогаешь? — Лена рассмеялась, и смех вышел каким-то нездоровым. — Когда это было? Когда мы в прошлом году ездили к ней на три дня, и ты два дня пролежал на диване, потому что «устал с дороги»?
— Я тогда спину сорвал!
— Да, конечно. Спину. — Лена встала, прошлась по кухне. За окном темнело, фонарь на углу уже зажёгся, и его жёлтый свет делал всё вокруг каким-то нереальным, театральным. — Вадим, я не против помогать твоей маме. Но это моя премия. Я её заработала. И я имею право решать, на что её тратить.
— Ага, значит, права качаешь. — Вадим откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди. — Типа ты тут кормилец, да? Главная?
— Я этого не говорила.
— Но думаешь. Вижу по тебе. — Он прищурился. — Денег заработала и думаешь, что теперь можешь указывать, кому что.
— Вадим, ты сейчас серьёзно? — Лена остановилась, уперев руки в столешницу. — Я не указываю. Я просто хочу оставить свои деньги себе. Это ненормально?
— Ненормально, когда жена отказывает мужу. — Голос его стал жёстче. — Когда ей на мать мужа плевать.
— Мне не плевать на твою мать! — Лена почувствовала, как по щекам текут слёзы, горячие и обидные. — Но, Вадим, господи, посмотри на цифры! За последний год я перевела ей больше трёхсот тысяч! Санаторий, шуба, лекарства, ремонт в её ванной — всё это были мои деньги! Мои!
— Наши, — поправил Вадим. — Мы семья. Или ты это забыла?
— Семья — это когда заботятся друг о друге. А не когда одна тянет всё на себе, а другие только требуют!
— Ах, тянешь? — Вадим вскочил, стул с грохотом упал на пол. — Да я тебе сколько раз помогал! Кто машину твою в прошлом году чинил?
— Ты? — Лена вытерла слёзы ладонью. — Ты отвёз её в сервис, где я заплатила за ремонт! Это называется «помог»?
— Я отвёз! Я договорился с мастером!
— За что я заплатила тридцать тысяч!
Они стояли напротив друг друга, тяжело дыша, и Лена вдруг поняла, что это не первая такая ссора. Не пятая. Не десятая. Что они спорят об одном и том же уже давно, только слова меняются, а суть остаётся прежней: она работает, она платит, она устаёт. А он просит, требует, обижается.
— Знаешь что, — Вадим поднял с пола стул, поставил его на место, и движения его были подчёркнуто медленными, тяжёлыми. — Если тебе так жалко денег на мою мать, может, нам вообще не стоит дальше быть вместе?
— Что?
— Может, разведёмся? — Он смотрел на неё, и в его глазах Лена увидела вызов, угрозу, попытку надавить. — Раз уж ты такая самостоятельная, такая независимая.
Тишина повисла между ними, густая и липкая. Раньше такие слова заставляли Лену пугаться, идти на попятную, соглашаться. Развод казался катастрофой, концом света, признанием собственной неудачи. Но сейчас, глядя на мужа, на его напряжённое лицо, на привычный жест, которым он сжимал кулаки, ожидая, что она сдастся, Лена вдруг почувствовала странное облегчение.
— Знаешь, Вадим, — сказала она медленно, взвешивая каждое слово. — Может, развод в таком случае и не такая уж плохая идея.
Он моргнул. Явно не ожидал такого ответа.
— Ты чего?
— Я серьёзно. — Лена села обратно на стул, и неожиданно почувствовала себя спокойной. Очень спокойной. Как будто что-то, мучившее её годами, вдруг отпустило. — Давай подумаем. Что у нас есть? Ты работаешь раз в полгода, а когда работаешь, то деньги уходят непонятно куда. Я тяну все расходы. Плюс содержу твою мать, которая считает, что я ей должна. А ты при этом ещё и упрекаешь меня, что я недостаточно стараюсь.
— Я не упрекаю!
— Упрекаешь. Постоянно. — Она посмотрела на него внимательно, как будто видела впервые. — «Почему ужин не готов?», «Почему дома беспорядок?», «Почему ты такая нервная?». А задумывался ли ты, Вадим, почему я нервная? Может, потому что прихожу с работы в девять вечера, а ты сидишь перед телевизором и даже тарелки за собой не помоешь?
— Я устаю!
— От чего?! — голос Лены сорвался на крик. — От чего ты устаёшь, когда у тебя полгода нет работы?! Ты знаешь, как это выглядит со стороны? Я вкалываю на двоих, а ты требуешь, чтобы я ещё и твою мать в Турцию возила!
Вадим побледнел.
— Значит, всё. Ты решила.
— Нет, — Лена покачала головой. — Решаешь ты. Прямо сейчас. Либо мы начинаем жить по-другому — ты находишь нормальную работу, мы делим расходы пополам, и твоя мать перестаёт считать, что я обязана выполнять все её прихоти. Либо я действительно ухожу.
— Ты не уйдёшь, — Вадим хмыкнул, но в его голосе появилась неуверенность. — Куда ты пойдёшь?
— К маме. К подруге. Сниму квартиру, в конце концов. — Лена встала, взяла со стола чашку с остывшим чаем, вылила его в раковину. — Знаешь, что самое смешное? Мне одной будет даже легче. Я буду тратить деньги только на себя. Не буду слушать твои претензии. Не буду отчитываться перед твоей мамой, почему я не купила ей ещё одну сумку.
— Ты просто стерва, — тихо сказал Вадим.
— Может быть, — согласилась Лена. — А может, я просто устала. Устала тянуть на себе всё. Устала чувствовать себя виноватой за то, что зарабатываю деньги. Устала оправдываться.
Она вышла из кухни, прошла в спальню, достала из шкафа сумку и начала складывать вещи. Руки дрожали, но не от страха — от какого-то странного возбуждения, от ощущения, что она наконец делает то, что должна была сделать давно.
Вадим появился в дверях.
— Ты куда собралась?
— К Ирке переночую. — Лена бросила в сумку пару джинсов, свитер, косметичку. — А завтра посмотрим.
— Лен, ну не дури. — Голос его смягчился, появилась привычная интонация, когда он пытался уговорить, манипулировать. — Ну давай поговорим нормально.
— Мы поговорили. — Она застегнула сумку, повернулась к нему. — Вадим, я люблю тебя. Или любила. Я уже не знаю. Но я больше не могу так жить. Мне тридцать два года, у меня хорошая работа, есть деньги, есть будущее. И я не хочу тратить это всё на то, чтобы содержать тебя и твою маму.
— Значит, ты выбираешь деньги, — он усмехнулся горько. — Вместо семьи.
— Я выбираю себя, — поправила Лена. — Может, впервые в жизни.
Она взяла сумку, телефон, ключи от машины. Прошла мимо Вадима, который стоял посреди коридора, растерянный и вдруг постаревший. У двери Лена обернулась.
— Если что — премия на моей карте. Я её не трогаю пока. Подумай, что тебе важнее: чтобы твоя мама съездила в Турцию или чтобы у тебя была жена.
Дверь закрылась за ней тихо, без хлопка. Лена спустилась по лестнице — лифт не хотелось ждать, хотелось двигаться, не останавливаться, не давать себе времени передумать. На улице было холодно, ветер трепал волосы, но ей показалось, что она дышит полной грудью впервые за долгое время.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вадима: «Ну и иди. Мне и без тебя нормально будет».
Лена усмехнулась. Ещё одна манипуляция. Ещё одна попытка надавить. Но сейчас это не работало.
Она набрала Иру.
— Привет. Слушай, можно к тебе на пару дней? Да, всё нормально. Вернее, не нормально, но будет. Расскажу, когда приеду.
Машина завелась с пол-оборота. Лена выехала со двора, и когда увидела в зеркале заднего вида их дом, в котором светилось окно их квартиры, почувствовала не жалость, не сожаление, а облегчение. Огромное, почти физическое облегчение.
Может, это и был развод. Может, Вадим одумается, найдёт работу, скажет матери, что пора жить на свои. Может, они смогут начать заново. А может, нет. И тогда у Лены будет своя жизнь, свои деньги, своя премия, которую она потратит на себя, на свою маму, на что захочет.
Потому что она заработала её. Сама. И она имеет на это право.
Красный свет светофора заставил остановиться. Лена посмотрела на своё отражение в зеркале — растрёпанные волосы, заплаканные глаза, но что-то новое в выражении лица. Решимость, что ли. Или просто усталость прошла.
Зелёный свет. Она тронулась с места.
Впереди была неизвестность, но впервые за долгие годы эта неизвестность не пугала. Она даже немного притягивала.
