— «Вы здесь больше не живёте!»
Эти слова прозвучали как удар дверью. Карина даже не сразу поняла, что это сказала её собственная мать. Глаза защипало, горло сдавило.
— Мама… почему? Почему мы должны съезжать? — голос дрогнул. — Почему опять всё Тоне?
Татьяна Аркадьевна стояла в дверях кухни, уперев руки в бока. На лице — уверенность человека, который считает себя правой по умолчанию.
— Потому что я так решила, — произнесла она устало, будто ей надоело объяснять очевидное. — Возьми себя в руки и перестань истерить.
Карина вцепилась пальцами в край стола, чтобы не сорваться.
Собственная квартира. Их дом. Их стены. И вдруг — «съезжай».
Она никогда не думала, что услышит это в реальности.
Тогда всё казалось простым, почти счастливым.
— Карина, делай так, как я тебе говорю, — наставляла Татьяна Аркадьевна, когда обсуждался квартирный вопрос.
— Мам, но половина суммы — моя, — возражала Карина. — Почему мы не можем оформить поровну?
Мать подняла брови.
— Потому что твой муженёк потом оттяпает половину, если разведёшься. Хочешь остаться без жилья?
— Паша? Да он никогда…
— Ха! — усмехнулась мать. — При разводе и не на такое способны. Поверь моему опыту.
Карина тяжело вздохнула. Доказать Татьяне Аркадьевне что-то было сложнее, чем сдвинуть бетонную стену.
И в итоге квартиру оформили на мать.
Павел лишь удивлённо покачал головой:
— Если вам так спокойнее — оформляйте. Но мне ничего от вашей квартиры не нужно, Карин.
Она даже почувствовала облегчение. Значит, он не обиделся. Значит, всё правильно.
И началась их спокойная семейная жизнь. Своё жильё — благословение. Пока другие пары переезжали с одной съёмной квартиры на другую, они считали себя почти везунчиками.
Татьяна Аркадьевна тоже казалась довольной. Мол, детям помогла, вложилась, пусть живут. А потом всё изменилось.
В то утро Карина проснулась от стука в дверь.
— Мам? — удивилась она, увидев мать на пороге. — Ты чего так рано? Без звонка…
— А с чего я должна предупреждать, когда прихожу в свою собственную квартиру? — резко отрезала та. — Мне ещё разрешения у вас спрашивать?
Карина почувствовала, как внутри всё съёжилось. Опять началось…
— Мам, что случилось? — попыталась она говорить спокойнее.
— Сядь. Нужно поговорить.
Карина послушно опустилась на стул. Мать скрестила руки.
— Я слышала, Паша устроился на более перспективную работу?
— Да. Его повысили. Но при чём здесь…
— Отлично. Самое время вам съехать.
Карина моргнула.
— Что? В смысле… съехать?
— В прямом. Из этой квартиры.
— Но мы же… здесь живём!
— Я в курсе. У вас есть пара дней.
Карина вскочила.
— Мам, ты серьёзно?! Ты выгоняешь нас?
— Не выгоняю, а переселяю. Квартира нужна Тоне.
У Карины перехватило дыхание.
— Тоне? Это ещё с какой стати?
Татьяна Аркадьевна всплеснула руками.
— Господи, ну сколько можно объяснять! Она возвращается из Москвы. После расставания ей негде жить. А у вас всё хорошо — работа, доход. Снимите квартиру.
— Почему мы должны?! Почему не она? Пусть живёт с тобой!
— С дочерью жить я не собираюсь, — моментально отрезала мать. — У неё характер непростой. И у меня своя личная жизнь. Мне нужен покой.
— А мы? Мы куда должны деться? Это и мои деньги тоже!
Мать отмахнулась.
— Твоя доля — ерунда. И вообще, у тебя есть муж. Он обязан обеспечивать семью.
Карина почувствовала, как в груди поднимается злость, смешанная с отчаянием.
— Но мы даже не успеем найти жильё за два дня!
— Я вас предупредила. Дальше — ваши проблемы.
Паша вернулся с работы и застал Карину в слезах.
— Кара, что случилось? — он сразу присел рядом.
Она всхлипнула.
— Мама сказала… чтобы мы съезжали. Прямо сейчас. Квартира нужна Тоне.
— Так… стоп. А можно нормальными словами? — Паша пытался оставаться спокойным. — Она серьёзно?
— Она сказала, что мы тут больше не живём! — повторила Карина, утирая слёзы рукавом.
Паша шумно выдохнул.
— Я знал, что оформление на неё когда-нибудь выстрелит… Но так — я не думал.
— Я ей говорила, что половина денег — моя, — всхлипнула Карина. — А она сказала, что это «ерунда».
Паша заглянул ей в глаза.
— Послушай. Не ты виновата. Ты делала, как считала правильным. Мы справимся.
Но Карина видела — его задело. Сильно.
На следующий день Паша поговорил с Татьяной Аркадьевной лично.
— Татьяна Аркадьевна, — начал он ровно. — Может, мы как-то договоримся?
Она смерила его взглядом.
— Договоримся? Ах да, конечно. Вы же теперь зарабатываете. Вот и договорились. Снимайте жильё.
— Но мы здесь живём. Это наш дом…
— Мой, — поправила она. — А вы были гостями. И пора место уступить.
— Карина вложила туда деньги.
— Да бросьте! Что там ваших денег? Пшик. Квартира всё равно моя.
Паша побледнел. Но молчал. Не хотел усугублять.
Когда он вышел, Карина спросила:
— Ну?
Он лишь покачал головой.
— С ней бесполезно. Нам придётся съехать.
И они съехали. Спешно собрав вещи. С болью, обидой и унижением.
Прошёл месяц.
Однажды Карине позвонила соседка Анна Николаевна.
— Карина… милая, я понимаю, что вам больно, но… ты должна знать, что там творится.
— В смысле?
— Тоня… она устроила там притон. Каждый день компания. Громкая музыка. Соседи уже собрались жаловаться.
Карина закрыла глаза.
— Мам… наверное, знает?
— Знает. Я сама видела, как она приходила орать под дверью. Но Тоня не слушает. Она хозяйка жизни теперь. Говорит: «Квартира мамина, а мама должна помогать».
Карина побледнела.
В тот же вечер ей написала соседка из другого подъезда:
«Тоня опять привела гостей. Шум до двух ночи. Мы звонили вашей маме — она рыдала, говорила, что не может ничего с ней сделать».
Карина почувствовала, как что-то внутри неё сломалось окончательно.
Она ждала злости. А почувствовала другое — усталость. И удивительную ясность.
Не Паша оказался «тем, кто оттяпает».
Это сделала родная мать.
Через пару месяцев Татьяна Аркадьевна сама позвонила дочери.
— Карина… нам надо поговорить.
— О чём? — голос её был ровным, почти холодным.
— Тоня… я не знаю, что с ней творится. Она пьёт, гуляет, ей плевать на соседей. Я ей говорю — а она меня посылает. Я… я больше так не могу.
Карина молчала. Она долго мечтала о звонке, но теперь чувствовала только пустоту.
— И что ты хочешь от меня, мам? — наконец спросила она.
— Может… вы бы вернулись? — дрожащим голосом спросила мать. — Ну хотя бы на время, пока она не угомонится…
Карина закрыла глаза. Перед ней всплыли сцены: унизительный разговор, спешный переезд, слёзы. И как мать говорила: «Твоя доля — это пшик».
— Нет, мам, — тихо сказала она. — Мы не вернёмся.
— Но это же наш дом! — всхлипнула мать.
— Нет, — ответила Карина спокойно. — Это твой дом. И твои решения. Мы свою жизнь начали сначала. И я больше не позволю так со мной поступать.
На том конце повисла тишина.
— Ты обижаешь меня… — прошептала Татьяна Аркадьевна.
— Мама, — сказала Карина твёрже. — Я не обижаю. Я защищаюсь. Впервые в жизни.
Она отключила звонок.
Паша подошёл, обнял за плечи.
— Всё?
— Всё, — выдохнула Карина.
Ей было грустно. Но впервые — свободно.
Она сделала вывод, до которого люди иногда идут десятилетиями:
«С жильём никаких “почти общих”, “пополам”, “на маму оформим, ничего страшного”.
Только своё. Только то, что действительно принадлежит тебе».
Так оказалось, что опасалась она зря совсем другого человека.
Не мужа.
А того, от кого меньше всего ждёшь удара.
