— Настя, у тебя руки ледяные! Давай я согрею, — Николай взял её ладони в свои. На скамейке возле университета было прохладно, октябрьский ветер гонял опавшие листья.
— Ничего, я привыкла, — Анастасия улыбнулась, глядя на их переплетенные пальцы. От его рук шло приятное тепло.
Она до сих пор не могла поверить, что этот высокий парень с открытой улыбкой обратил на неё внимание. Три месяца назад он просто подсел к ней в столовой с подносом, полным еды, и заговорил как со старой знакомой.
В тот день она сидела одна, погруженная в учебник по педиатрии. Третий курс медицинского факультета оказался сложнее, чем она ожидала. Но Настя не жаловалась — учёба отвлекала от грустных мыслей о детском доме, который она покинула два года назад.
— Разрешите присесть? — раздался над ухом приятный мужской голос.
Она подняла глаза и увидела улыбающегося парня с подносом. На нём была простая серая толстовка, тёмные джинсы и потёртые кроссовки. В глазах плясали весёлые искорки.
— Конечно, — Настя подвинулась, освобождая место.
— Я Николай, с экономического, — он протянул руку. — А ты, я слышал, будущий педиатр?
— Откуда ты… — начала она удивлённо.
— Видел тебя пару раз на лекциях по философии. Мы же там вместе занимаемся, — он подмигнул. — К тому же ты сейчас читаешь учебник по детским болезням.
С того дня они стали встречаться почти каждый день. Николай ждал её после занятий, они гуляли по парку, говорили обо всём на свете. Коля рассказывал о маме, о том как она одна его растила, отец ушел к другой женщине, когда сыну было 5 лет.
Настя слушала с интересом, но о себе рассказывала мало. Боялась, что он отвернётся, узнав о её прошлом. Но однажды вечером, когда они сидели в небольшом кафе возле университета, она решилась.
— Коля, я должна тебе кое-что рассказать, — начала она, размешивая остывший чай. — Я выросла в детском доме. Своих родителей никогда не знала.
Она замолчала, боясь поднять глаза. В кафе играла тихая музыка, за соседним столиком смеялась компания студентов.
— И что? — в его голосе не было ни капли осуждения или жалости. — Ты же замечательный человек, Настя. Умная, добрая, красивая. Какая разница, где ты выросла?
Время летело незаметно. Летняя сессия далась тяжело. Настя почти не спала, готовясь к экзаменам. Николай поддерживал как мог — приносил еду в общежитие, заставлял делать перерывы, гулял с ней перед сном.
— Ты себя загонишь, — говорил он, глядя на её осунувшееся лицо. — Нельзя же так.
— Мне нельзя провалиться, — упрямо отвечала она. — Я должна стать хорошим врачом.
Сессию она сдала блестяще. Через семь дней после сессии Николай повёз её знакомиться с матерью.
В доме на Пушкинской рабочие только закончили обновлять подъезд — на ступеньках ещё валялись комки газет, заляпанные белой краской. Пока поднимались на четвёртый этаж, Настя считала пролёты, пытаясь унять дрожь в ногах. На площадке третьего этажа остановились передохнуть — лифт не работал.
— Перестань волноваться, — Николай взял её за руку. — С мамой легко найти общий язык.
Из квартиры после звонка раздались быстрые шаги. Дверь открыла женщина в тёмно-синем платье-футляре. Волосы уложены в сложную причёску, на губах винная помада. Настя машинально одёрнула своё ситцевое платье.
— Коленька! — женщина обняла сына, потом отступила на шаг и внимательно оглядела его спутницу. — Значит, это и есть Настенька?
Её цепкий взгляд скользнул по простому летнему платью Насти, задержался на недорогих стоптанных босоножках.
— Проходите, проходите! Я накрыла на стол.
За обедом Людмила Петровна расспрашивала Настю о учёбе, о планах на будущее. Вроде бы доброжелательно, но девушка чувствовала в её тоне какую-то фальшь.
— И где же ты выросла, деточка? — спросила она, разливая чай. — Твои родители, наверное, тоже врачи?
Настя на мгновение замерла. Николай накрыл её руку своей.
— Мама, я же рассказывал тебе. Настя выросла в детском доме.
— Ах да, припоминаю, — Людмила Петровна поджала губы. — Какая досада. Но ничего, главное, что ты хорошо учишься. Правда, врачам сейчас платят не очень… А вот экономистам везёт больше, да, Коленька?
Весь вечер она продолжала отпускать подобные замечания, каждый раз с улыбкой, будто шутя. Настя молчала, только крепче сжимала руку Николая.
Когда они вышли на улицу, было уже темно. Прохладный вечерний воздух принёс облегчение.
— Прости за маму, — тихо сказал Николай. — Она иногда бывает… резковата. Но она добрая, просто нужно время, чтобы она привыкла.
Настя кивнула, но червячок сомнения уже поселился в душе. Она чувствовала — это только начало.
Прошло три года. Анастасия стояла у окна в ординаторской детской поликлиники, глядя на падающий снег. За дверью слышались детские голоса, шаги медсестёр, привычная суета рабочего дня.
— Анастасия Сергеевна, там в третий кабинет пациент пришёл, — заглянула медсестра Валентина.
— Иду, — она поправила белый халат и вышла в коридор.
Работа в поликлинике оказалась именно такой, как она мечтала. Дети, несмотря на болезни, радовали искренностью и непосредственностью. Даже самые капризные пациенты улыбались, когда она доставала из кармана халата маленького плюшевого зайца.
Вечером, собираясь домой, Настя получила сообщение от Николая: «Жди меня у выхода, есть разговор».
Он появился через пятнадцать минут, запыхавшийся, с покрасневшими от мороза щеками.
— Представляешь, меня повысили! — выпалил он, обнимая её. — Теперь я заместитель начальника отдела.
— Коля, это же замечательно! — Настя прижалась к нему. От его куртки пахло морозом и чем-то цитрусовым — новый одеколон?
— Пойдём отметим? Я забронировал столик в «Старом городе».
В ресторане было тепло и уютно. Официант принёс меню в кожаных папках, зажёг свечу на столе.
— Нет, не смотри пока, — Николай накрыл меню своей ладонью. — Закрой глаза.
— Зачем? — она рассмеялась, но послушно зажмурилась.
— Протяни руку.
Что-то холодное коснулось пальца. Настя открыла глаза — на безымянном пальце блестело кольцо с небольшим сапфиром.
— Ты выйдешь за меня? — тихо спросил Николай.
В горле встал комок. Она кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Это «да»? — он улыбался, но в глазах читалось волнение.
— Да! Конечно, да! — она потянулась через стол и поцеловала его.
Официант деликатно кашлянул, принося шампанское.
Подготовка к свадьбе закружила их в водовороте забот. Платье, кольца, ресторан, список гостей… Настя порхала по салонам и магазинам как во сне. Людмила Петровна настояла на том, чтобы лично заняться организацией торжества.
— Деточка, ты же не думаешь устраивать свадьбу в этом захолустном кафе? — она поморщилась, глядя на выбранный молодыми ресторан. — Нет-нет, я договорилась с «Палаццо». Там и интерьер приличный, и публика соответствующая.
Настя пыталась возражать — ресторан был слишком дорогим, но Людмила Петровна отмахнулась:
— Не беспокойся о деньгах, милая. Мы же не можем ударить в грязь лицом перед гостями. Кстати, ты уверена насчёт этого платья? На твоей фигуре оно смотрится немного… простовато.
Каждая встреча со свекровью превращалась в испытание. Людмила Петровна умела находить изъяны во всём — от причёски Насти до выбора цветов для букета невесты.
— Мам, перестань, — говорил Николай. — Настя прекрасно выглядит.
— Я же из лучших побуждений, — улыбалась Людмила Петровна. — Хочу, чтобы всё было идеально.
День свадьбы выдался солнечным, несмотря на прогноз дождя. Настя кружилась в белом платье, принимала поздравления, улыбалась гостям. Николай не отходил от неё ни на шаг, словно боялся, что она исчезнет.
— А теперь, — раздался голос тамады, — слово предоставляется маме жениха!
Людмила Петровна величественно поднялась, держа бокал шампанского.
— Дорогие молодожёны! — начала она звонким голосом. — Я так рада, что мой сын нашёл свою любовь. Настенька, — она повернулась к невестке, — ты такая… непосредственная девочка. Надеюсь, ты оправдаешь доверие нашей семьи.
По залу пробежал шепоток. Настя почувствовала, как краска заливает щёки.
— И конечно, — продолжала свекровь, — мы ждём внуков. Надеюсь, они унаследуют лучшие качества… нашей семьи.
После свадьбы молодые переехали к Людмиле Петровне. Николай настоял — зачем тратить деньги на съём, когда у мамы целых три комнаты?
— Но Коля… — начала было Настя.
— Поживём пока там, а потом накопим на своё жильё, — он поцеловал её в нос. — Мама будет рада.
Первые дни в новом доме казались странными. Настя не могла привыкнуть к массивной мебели, хрустальным люстрам, бесконечным статуэткам на полках. Людмила Петровна следила за каждым её шагом.
— Милая, ты протираешь пыль круговыми движениями? — спрашивала она, заглядывая через плечо. — О нет, так нельзя. Дай покажу.
За обедом свекровь отпускала замечания о готовке:
— В нашей семье борщ всегда готовили с говядиной, а не со свининой. И зелени многовато.
Вечерами, когда Николай возвращался с работы, Людмила Петровна рассказывала:
— А ты знаешь, сынок, твоя жена сегодня три часа разговаривала по телефону. Когда же она училась готовить?
Настя пыталась объяснить мужу:
— Коля, я не могу так. Она следит за каждым моим шагом.
— Брось, ты преувеличиваешь, — отвечал он. — Мама просто хочет как лучше.
А потом пришла новость о беременности. Настя прыгала от радости, показывая мужу тест с двумя полосками.
— Я буду папой? — Николай подхватил её на руки, закружил по комнате.
Людмила Петровна восприняла новость сдержанно:
— Надеюсь, ты понимаешь, какая это ответственность? Беременным нужен особый режим. Никаких разговоров по телефону, никакого телевизора после девяти…
Беременность протекала тяжело. По утрам Настю мучила слабость, она едва успевала добежать до ванной. В поликлинике пришлось взять больничный — на приёме она падала в обморок.
— Ты залежалась, слишком много отдыхаешь, — Людмила Петровна поджимала губы, глядя, как невестка лежит на диване. — В моё время женщины и не думали так раскисать. Я работала до последнего дня.
В комнате пахло валерьянкой. На журнальном столике громоздились коробки с витаминами, которые свекровь заставляла принимать по чёткому расписанию.
— Мама, доктор сказал, что у Насти анемия, — пытался объяснить Николай. — Ей нужен покой.
— Доктор! — фыркала Людмила Петровна. — Знаю я этих молодых врачей. Вот у меня есть замечательная знакомая, акушер с сорокалетним стажем. Она говорит…
Настя закрывала глаза, пытаясь не слушать. Под закрытыми веками плясали цветные пятна, к горлу подкатывала тошнота.
На пятом месяце она начала замечать странности. Пропадали вещи — сначала детские книжки по педиатрии, потом альбом с фотографиями из детского дома. Однажды исчез целый пакет с купленными распашонками.
— Людмила Петровна, вы не видели розовый пакет из детского магазина? — спросила она у свекрови. — Я точно помню, что оставила его в шкафу.
— Какой пакет? — свекровь приподняла идеально выщипанные брови. — А, тот? Я его выбросила. Там же всё такое дешёвое, просто ужас. Я заказала хорошие вещи из Италии.
Настя прикусила губу. Распашонки она выбирала сама, откладывая деньги с зарплаты.
— Но это были мои вещи…
— Деточка, — Людмила Петровна присела рядом, — ты же хочешь для малыша всего самого лучшего? Вот и доверься мне. У меня опыт, связи. И потом, — она понизила голос, — не забывай, что живёшь в моём доме.
Вечером Настя рыдала в подушку. Николай гладил её по спине:
— Ну что ты, малыш? Мама правда хочет как лучше. Она же будущая бабушка.
— Она выбросила мои вещи, Коля! Это был подарок для нашего ребёнка!
— Я куплю тебе новые, — он поцеловал её в макушку. — Любые, какие захочешь.
Роды начались раньше срока. Настя проснулась от острой боли внизу живота. За окном едва брезжил рассвет.
— Коля, — она потрясла мужа за плечо. — Кажется, началось.
В приёмном покое их встретила заспанная медсестра. Пока заполняли документы, в коридоре появилась Людмила Петровна — безупречно одетая, с укладкой.
— Я всё устроила, — сообщила она. — Договорилась с заведующей отделением. Будет отдельная палата, лучшие врачи.
Настя стиснула зубы от новой схватки.
Роды длились шестнадцать часов. Когда в палате раздался первый крик малыша, Настя расплакалась от счастья.
— Мальчик, — улыбнулась акушерка. — Три двести, пятьдесят два сантиметра.
Глеб оказался копией отца — те же тёмные глаза, упрямый подбородок. Только улыбка досталась от Насти — открытая, солнечная.
В первые дни после роддома Настя не чувствовала ног от усталости. Малыш плохо спал, постоянно просыпался, требовал есть. Людмила Петровна крутилась рядом, давая бесконечные советы:
— Ты неправильно держишь бутылочку. Надо под другим углом. И пелёнки не так складываешь…
— Мама, — не выдержал однажды Николай, — дай им отдохнуть.
— Я пытаюсь помочь! — вскинулась свекровь. — А она всё делает по-своему. Упрямая, как…
Она не договорила, но Настя поняла — «как детдомовская». Это слово Людмила Петровна теперь произносила с особой интонацией.
Когда Глебу исполнился месяц, начался настоящий ад. Свекровь методично выживала невестку из дома. То и дело Насте приходилось выслушивать, какая она неумелая мать.
— Ты видишь, как он плачет? — Людмила Петровна выхватывала внука из рук невестки. — Дай сюда, я сама.
Настя пыталась сопротивляться, но сил не хватало. Бессонные ночи, постоянное напряжение, придирки свекрови — всё это высасывало энергию.
А потом она услышала разговор. Людмила Петровна говорила по телефону в своей комнате:
— Да, Валечка, представляешь? Гены-то не спрячешь. Вся в мамашу-кукушку, которая её бросила. Разве может детдомовская девчонка стать хорошей матерью? Никакого воспитания, никаких манер…
Что-то оборвалось внутри. Настя зашла в комнату к мужу — он работал за компьютером.
— Коля, нам нужно поговорить.
— Подожди минутку, тут срочный отчёт…
— Нет. Сейчас.
Он обернулся — впервые за долгое время она говорила таким тоном.
— Что случилось?
— Я больше не могу здесь жить. Твоя мать…
— Опять начинаешь? — он поморщился. — Настя, сколько можно? Мама просто беспокоится о внуке.
— Беспокоится? — Настя судорожно вздохнула. — Она выживает меня отсюда. Унижает, оскорбляет. Я слышала, что она говорит обо мне по телефону. «Детдомовская», «кукушка»…
— Не преувеличивай…
В этот момент в комнату вошла Людмила Петровна с Глебом на руках.
— Коленька, малыш не хочет засыпать. Может, споёшь ему? А то мама, — она бросила презрительный взгляд на Настю, — даже колыбельных не знает.
Это стало последней каплей.
— Верни мне сына.
— Что? — свекровь прижала ребёнка к себе.
— Я сказала — отдай мне Глеба.
Что-то в её голосе заставило Людмилу Петровну подчиниться. Настя взяла сына, крепко прижала к груди.
— Коля, выбирай. Или мы уходим вместе, или я забираю Глеба и ухожу одна.
— Никуда ты не уйдёшь! — взвизгнула Людмила Петровна. — Это мой внук! Мой дом!
— Мама, замолчи.
Все замерли. Николай встал, подошёл к жене, обнял за плечи.
— Мы уходим. Сегодня же.
— Что?! Неблагодарные! После всего, что я для вас…
— Хватит, — он повысил голос. — Я всё видел. Всё слышал. Просто не хотел верить, что родная мать может быть такой…
Через неделю они переехали в съёмную квартиру на окраине города. Маленькую, но светлую, с видом на парк. Настя расставляла книги на полках, развешивала детские вещи, готовила ужин на крошечной кухне. Впервые за долгое время она чувствовала себя дома.
— Знаешь, — сказала она вечером, когда они укладывали Глеба спать, — я всегда мечтала о большой семье.
— И она у тебя есть, — Николай поцеловал её в висок. — Мы — семья. А остальное неважно.
За окном шёл снег. В детской кроватке посапывал малыш. На плите закипал чайник.
— Давай сварим какао? — предложил Николай. — С зефирками, как ты любишь.
— Давай, — улыбнулась Настя. — У нас впереди целая жизнь.
