— Да сколько можно уже?! — Аня резко отодвинула стул, глаза у неё горели возмущением. — Сашка прав, и не надо его затыкать!
За праздничным столом сидели гости — родственники и друзья семьи Петровых. Татьяна Васильевна с тревогой посмотрела на дочь, а в глазах отца, Ивана Петровича, читалась явная досада. Саша, Анин младший брат, напрягся, чувствуя, что вот-вот произойдёт нечто более серьёзное, чем просто обмен колкими фразами. Общее веселье, тосты и улыбки неожиданно сменились холодным ожиданием.
— Аня, успокойся, — тихо сказала Татьяна Васильевна и потянулась к дочери.
— Ничего я не буду успокаиваться! — Аня отодвинула руку матери. — Он… — она сделала отчаянный жест в сторону Ивана Петровича, — …должен понять, что невозможно вечно выставлять себя в лучшем свете за наш счёт!
— Сейчас не время и не место для такого разговора, — процедил Иван Петрович, стараясь сохранить спокойствие, но дрожь в голосе выдавала раздражение.
Гости неловко переглядывались, кто-то попытался срочно сменить тему, предлагая новую шутку, но напряжение в воздухе уже было ощутимым.
За этим всплеском явно скрывалась долгая, болезненная история семьи Петровых — история, о которой не все гости знали до конца. И только самые близкие видели, как мелкие недомолвки и сдержанная обида копились у Ани и Саши годами.
Аня была старше Саши на полтора года. Она росла девочкой смелой и упрямой. Саша же казался спокойным, даже где-то покладистым. Но одинаково и Аня, и Саша в детстве боялись гнева Ивана Петровича.
Отец в их семье всегда стоял как несокрушимая скала: громкий, уверенный, никогда не принимающий возражений. Пока дети были маленькими, Иван Петрович мог запросто рассердиться, если что-то было не по его воле: начинал кричать, мог бросить в сердцах какую-нибудь жёсткую фразу.
— Вы у меня такие, какими я вас сделал, — любил повторять он. — Я — отец, я лучше знаю, что вам нужно.
Татьяна Васильевна старалась сглаживать углы: она терпеливо ждала, пока муж выпустит пар, потом тихо заходила в детскую комнату и успокаивала Аню и Сашу:
— Не обижайтесь на папу, он человек хороший, просто у него характер.И работа у него нервная…
Дети росли, каждый раз слышали эти материнские уверения, и со временем начали понимать, что споры с отцом всё равно бесполезны. Аня мечтала лишь об одном — как можно быстрее уехать из родительского дома, поступить куда-то подальше, чтобы самой строить свою жизнь.
Саша, который с детства лучше умел приспосабливаться, впоследствии тоже решил ехать в столицу, лишь бы не возвращаться на каждые выходные домой и не выслушивать очередных упрёков отца.
— А вот Сашка-то совсем слабохарактерный, — любил повторять Иван Петрович, когда сын ещё учился в школе. — Без моего надзора он ничего не добьётся.
Слушая такие слова, Саша сжимал зубы и думал: «Да посмотрим ещё, кто чего добьётся». В глубине души он злился на отца, но спорить по пустякам не хотел — только готовил себя к решающему «рывку» из дома.
После школы сначала Аня, а потом и Саша поступили в московские вузы. Для отца их отъезд стал ударом, ведь он искренне полагал, что дети должны оставаться рядом и помогать семье. Но, с другой стороны, Иван Петрович, при встречах с соседями и знакомыми, начал громко хвастаться:
— Мои-то в Москву подались! Аня — в МГУ, Саша — в Бауманку! Вот что значит правильное воспитание.
На самом деле Аня и Саша уехали прежде всего из-за желания освободиться от постоянного контроля и тирании дома. И каждый раз, когда они приезжали на каникулы, отец вновь держал их на коротком поводке, сыпал нравоучениями, рассказывал знакомым о своих «способах воспитания». Татьяна Васильевна снова смягчала обстановку, еле-еле сводя семейные встречи к перемириям.
С годами, окончив вузы и обустроившись в Москве, дети всё реже навещали родителей. А Иван Петрович, несмотря на свой грубоватый характер, ждал их приездов — но не столько из любви и тоски, сколько из желания показать миру, каких замечательных он воспитал наследников.
На этот раз повод был серьёзным: Ивану Петровичу исполнялось 70. Юбилей отмечали в родном городе. Пригласили старых друзей, родственников, сослуживцев. Аня и Саша приехали впервые за полгода.
— Вы, главное, не ссорьтесь с отцом, — говорила мать по телефону Саше за несколько дней до юбилея. — Он человек пожилой, ждал вас очень.
— Мама, да мы же нормальные, — отмахивался Саша, — мы приедем, поздравим. Всё будет хорошо.
И вот настал день торжества. В просторной комнате накрыли длинный стол, пришло около пятнадцати гостей. Иван Петрович ходил гордый, в новом костюме, потягивал коньяк и, при каждом удобном случае, заговаривал об успехах своих детей.
— А вот Саша у нас какой молодец! — с жаром рассказывал он, глядя то на своего друга, то на соседа, — Строит карьеру, такие проекты двигает в столице! Самому мэру, считай, докладывает!
— Да ладно, пап… — тихо начал Саша, но тут же поправился, вспомнив, что при гостях отец не любит «папу». — Отец, ну не стоит это всё…
— И Анечка тоже, — не унимался юбиляр. — Замужем, муж у неё преуспевающий, и сама она уже начальница отдела в крупной компании! Вот это я понимаю — воспитание! Я своих детей никогда не баловал, зато теперь смотрите, кем стали!
Аня криво усмехнулась и закусила губу. Саша, уже внутренне кипя, взглянул на сестру с пониманием: он знал, что эти хвастливые речи больно бьют по её нервам. Сколько раз они выслушивали упрёки, угрозы, издевательские шутки, а теперь вот отец в окружении гостей выставляет себя чуть ли не героем.
— Вот самое главное — это строгость, — продолжал Иван Петрович, покачивая бокалом. — Не дашь ребёнку расслабиться — вырастет человеком, а если будешь либеральничать — всё, пропадёт!
Аня уже не могла скрывать раздражения:
— Отец, неужели ты не понимаешь, что так говорить — это не просто хвастовство, это… — она запнулась, видя, как отец смотрит на неё исподлобья, и махнула рукой. — Да ладно, продолжай, не буду портить тебе праздник.
— И продолжу! — гремел отец. — Потому что правду говорю. Сейчас слишком много разговоров о мягком подходе, о том, что надо детям свободу давать… А я всю жизнь их в узде держал. И вот результат! Так что, друзья, слушайте меня, правильно я всё делал!
В этот момент Саша понял, что больше не может терпеть. Он встал, чтобы его было видно и слышно всем присутствующим, и даже гости, которые тихо переговаривались о своём, обратили на него внимание.
— Отец, — Саша потёр виски, — можно я скажу? Да, мы с Аней уехали в Москву, да, мы чего-то там добились. Но только не из-за твоего «правильного воспитания».
Возникла тишина. Отец прищурился, ему явно не понравилось, куда клонит сын.
— Мы всё делали, потому что хотели сбежать от тебя подальше. Никакой свободы нам дома не было. И никакой доброты, если на то пошло.
Гости переглянулись. Кто-то вздохнул, кто-то пожал плечами, а кто-то сразу напрягся, предчувствуя, что сейчас разгорится большой скандал.
— Саша… — начала было Татьяна Васильевна.
— Да подожди, мам, я скажу, — прервал её сын и продолжил, уже обращаясь ко всем за столом: — Помните, когда я в восьмом классе собирался на олимпиаду, а отец наорал на меня за то, что я на один час задержался в школе, готовясь с учителем?
Мол, совсем распустился. Вот эта «строгость» чуть не отбила у меня охоту учиться. Аня, помнишь, как ты в старших классах хотела на дискотеку сходить, а он кричал, будто ты бежишь портить свою репутацию?
Аня кивнула, опустив глаза. Но взяла себя в руки и тут же встала, решив помочь брату:
— Я столько лет копила в себе эти обиды. Когда я говорила, что хочу поступать в Москву, отец смеялся в лицо: «Кому ты там нужна?!» Да, мы добились всего сами. И да, мы уехали именно потому, что в этом доме было невыносимо.
Иван Петрович покраснел, сжал кулаки. Видимо, он не ожидал, что дети осмелятся выступить так открыто — да ещё и перед гостями. Воцарилась неловкая тишина. Татьяна Васильевна переглядывалась с родственниками, стараясь понять, как погасить конфликт. Но, казалось, уже поздно. Слова Саши и Ани висели в воздухе, словно обвинительный приговор.
— Ну вы даёте! — наконец прошипел отец, пытаясь казаться спокойным. — Дожил до семидесяти, чтобы собственные дети позорили меня на моём же юбилее…
Гости тоже чувствовали себя крайне неловко. Кто-то предложил тост за здоровье юбиляра, чтобы замять тему, но было понятно, что конфликт уже не спрятать за привычными фразами.
Аня, тяжело дыша, снова села на стул. Саша тоже опустился рядом, стараясь унять дрожь в руках. В глазах отца читалась обида и злость. Татьяна Васильевна всё же смогла немного взять ситуацию в руки и тихо произнесла:
— Давайте, пожалуйста, продолжим праздник. Иван Петрович, у тебя ведь юбилей…
Но настроение было окончательно испорчено, и больше никто не осмеливался говорить о «прекрасном воспитании» Ивана Петровича.
Когда поздно вечером гости разошлись, Аня и Саша тоже стали собираться в путь — уезжать обратно в Москву. Татьяна Васильевна вышла проводить их до подъезда.
— Дети, ну зачем же вы так? — шёпотом спросила она, заглядывая Саше в глаза. — Вы же знаете, какой ваш отец, вы могли потерпеть… У него ведь праздник был, 70 лет!
— Мам, прости, я просто не выдержал, — Саша пожал плечами. — Он годами рассказывает всем, какой он замечательный отец, а на деле… Мы же с Аней и так всегда знаем, кто нас по-настоящему поддерживал.
— Вы говорите, что всё это благодаря мне, — печально сказала Татьяна Васильевна. — Да, я помогала вам как могла, но отец ведь тоже был в чём-то прав. Он хотел, чтобы вы выросли сильными, самостоятельными.
Аня аккуратно обняла мать:
— Мам, мы тебя очень любим. Но пойми, папа нас не воспитал, а скорее запугал. Всю жизнь его боялись. А добились мы всего, если честно, вопреки его методам.
— Я понимаю… Только теперь он расстроен, — вздохнула мать. — Старый он уже, от жизни у него осталось мало радости. Хотел он праздник…
Саша наклонил голову, потом посмотрел на сестру. Та молча пожала плечами, будто говоря: «Ну а что делать?» Он снова повернулся к матери:
— Мама, я правда сожалею, что испортил ему торжество. Но не мог я молчать. Столько лет мы терпели… Ну, хоть сейчас сказали правду вслух.
— Наверное, лучше было бы и дальше помолчать, — Татьяна Васильевна сжала губы. — Всё равно отец твёрдый человек, он не поменяется.
Саша осторожно взял руки матери в свои:
— Возможно. Но я надеюсь, что хотя бы теперь он поймёт: хвастаться своими «заслугами» не надо, мы сами всего добились. И если он хочет, чтобы мы приезжали чаще, пусть не выставляет себя героем, за счёт которого мы чего-то достигли.
Татьяна Васильевна опустила глаза, тихо кивнула и вдруг дрогнувшим голосом произнесла:
— Ладно, езжайте… Вы, главное, звоните нам. И помните — мы вас ждём.
Аня и Саша обняли мать. Потом, с тяжёлым чувством, они пошли к машине, оставив позади подъезд, где в окне второго этажа ещё горел свет в квартире Петровых. В этом окне кто-то стоял за шторкой — скорее всего, Иван Петрович. Но он не вышел попрощаться.
Они отъехали по тёмной улице, и каждый думал о своём. Аня вспоминала, как отец кричал на неё и Сашу в детстве, и как они мечтали уехать. Саша прокручивал в голове сцену за праздничным столом, жалея о резких словах, но зная, что иначе бы так и не решился высказать правду. И каждый из них чувствовал странную смесь облегчения и горечи — ведь теперь всё было сказано открыто, без лжи о «великом воспитании».
Мать, оставшись у подъезда, смотрела вслед уезжающим детям и шёпотом повторяла:
— Иван Петрович… ну зачем же ты всегда такой упрямый?..
Праздничный вечер закончился, но правда, которую высказали сын и дочь, в этот раз прозвучала громко и, возможно, навсегда изменила их семейную историю.
