Восемь лет. Восемь долгих лет Наташа отдавала банку почти половину зарплаты. Утром — основная работа в бухгалтерии, вечером — подработка репетитором. Выходные тоже не пропадали зря: переводы текстов, мелкий ремонт у знакомых, все что могло принести хоть какие-то деньги. Друзья давно перестали звать в кафе — знали, что ответ будет один и тот же.
— Не могу, ипотека, — говорила Наташа, и в голосе звучало не оправдание, а какая-то спокойная решимость.
Родители качали головами. Мать вздыхала и повторяла одно и то же:
— Зачем тебе эта квартира? Живи с нами, помогай по хозяйству. А то связалась с этими долгами…
Но Наташа упрямо шла к своей цели. Каждый месяц, как заведенная, несла деньги в банк. Считала копейки, покупала самое дешевое, носила одежду до дыр. И вот наконец — свобода. Тридцать шесть квадратных метров, но своих. Никто не мог сказать: убери, принеси, сделай. Никто не лез с советами, как жить правильно.
Квартира встретила тишиной и светом из больших окон. Наташа поставила чайник, села на единственный стул и просто слушала эту тишину. Впервые за много лет дышалось легко.
— Мне так нравится ваша квартира, — сказала соседка Елена Сергеевна, заглянув с традиционной солью-хлебом. — Уютная такая, домашняя.
Наташа улыбнулась. Домашняя. Да, именно так и должно быть.
В родительском доме всегда кто-то шумел, спорил, требовал внимания. Младшая Вика умела устраивать концерты по любому поводу. То экзамен не сдала — рыдала в голос, то с подругой поссорилась — опять слезы и драма. Родители носились вокруг дочери, утешали, успокаивали.
— Викочка у нас чувствительная, — объясняла мать. — А ты сильная, Наташенька. Ты всегда сама справляешься.
Справляться приходилось действительно всегда. В школе — самой учиться, в институте — самой зарабатывать на учебники, после института — самой решать, где жить и как быть. Вика же могла позволить себе метаться между специальностями, бросать институт, снова поступать. Родители лишь качали головами и платили за очередную попытку дочери найти себя.
— Наташа у нас практичная, а Вика творческая натура, — так объясняли разницу в подходе к дочерям.
Творческая натура в итоге выскочила замуж за первого встречного, родила ребенка и три года жила как за каменной стеной. Муж работал, обеспечивал, Вика занималась домом и малышом. Время от времени звонила Наташе и жаловалась:
— Скучно мне дома. Хочется чего-то большего, понимаешь?
Наташа понимала. В тридцать два года хочется многого. Но понимала и другое: не все желания нужно немедленно исполнять.
Полгода назад Вика все-таки решилась на большее. Завела роман с коллегой мужа, не особо скрывая. Муж узнал, устроил скандал и выставил жену с вещами.
— Совсем озверел! — рыдала Вика в трубку. — Даже вещи толком собрать не дал. Наташа, я не знаю, что делать…
Что делать, решили родители. Дочь с трехлетним внуком переехала к ним. В двухкомнатной квартире стало тесно, но никто не жаловался. Во всяком случае, вслух.
— Викочка переживает тяжелый период, — объяснила мать, когда Наташа приехала в гости. — Нужно поддержать, помочь встать на ноги.
Наташа кивала и молчала. Видела, как Вика ходит в халате до обеда, смотрит телевизор, пока мать возится с внуком. Видела усталость в глазах отца, который работал до пенсии, а теперь превратился в няньку. Но говорить что-то не решалась. Семья есть семья.
Через месяц мать начала намекать:
— Наташенька, а ты не подумала… У тебя квартира просторная, комната свободная есть. Может, Викочке с тобой пожить, пока в себя придет?
Намеки становились все прозрачнее. То мать рассказывала, как внук плохо спит и мешает дедушке отдыхать. То жаловалась на тесноту и нехватку места. То просто вздыхала и говорила:
— Хорошо тем, у кого своя жилплощадь…
Наташа слушала и чувствовала, как внутри что-то сжимается. Квартира была не просто жильем. Это было доказательство того, что она смогла. Смогла отказать себе во всем, работать как проклятая, довести дело до конца. Здесь никто не мог сказать ей, что делать и как жить.
— Мам, понимаешь, мне нужен покой, — осторожно сказала Наташа. — Я столько лет шла к своему углу. Хочется просто пожить спокойно.
Мать нахмурилась:
— Какой такой покой? Семья важнее твоего покоя.
— Но ведь у Вики есть где жить. У вас дома…
— У нас тесно! — мать повысила голос. — И потом, это временно. Месяц-другой, пока дочь работу найдет.
Наташа промолчала. Знала, что месяц легко превратится в год. А год — в постоянное проживание. Вика умела вызывать жалость и сочувствие. Выгнать ее потом будет невозможно.
На следующей неделе к Наташе пришли оба родителя. Пришли серьезно, с видом людей, которые готовы решать важные вопросы. Отец молчал, разглядывал новую мебель. Мать села напротив дочери и сложила руки на коленях.
— Наташенька, нам нужно поговорить.
Голос звучал официально, как на родительском собрании. Наташа поставила на стол чашки, но пить никто не стал.
— Я прямо скажу, — начала мать. — Твоя сестра в тяжелом положении. Мужа нет, работы нет, ребенок маленький. А ты живешь одна в просторной квартире.
— Мам, мы уже говорили об этом…
— Говорили, но ты не слышишь! — мать стукнула ладонью по столу. — Вика твоя родная сестра. Она нуждается в помощи.
— Я могу помочь деньгами, если нужно. Немного, но могу.
— Деньги не решат проблему. Ей нужно жилье. Собственное жилье, понимаешь?
Наташа замерла. Что-то в тоне матери насторожило.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты можешь подарить сестре долю в квартире. Половину, например. Пусть у нее будет хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне.
Слова повисли в воздухе. Наташа смотрела на мать и не понимала, правильно ли расслышала.
— Подарить? Половину квартиры?
— А что тебе жалко? — мать выпрямилась. — Это же сестра, родная кровь. Ты одна, детей у тебя нет. А у Вики ребенок растет. Где он будет жить? На улице?
— У Вики есть где жить. У вас дома.
— До каких пор? До смерти? — мать говорила все громче. — Мы старые люди, Наташа. Что будет с внуком, когда нас не станет?
Отец наконец подал голос:
— Наташенька, мать права. Семья должна поддерживать друг друга.
— Папа, но ведь это моя квартира. Я за нее восемь лет платила…
— И что с того? — мать резко встала. — Деньги важнее сестры? Важнее племянника?
— Речь не о деньгах. Речь о том, что я хочу жить спокойно. Это мой дом.
— Твой дом! — мать засмеялась горько. — Слышишь, какая стала? Мой дом, моя квартира… А где твое сердце, Наташа? Где сочувствие к родным людям?
Наташа встала и подошла к окну. На улице светило солнце, люди спешили по своим делам. Казалось, что где-то далеко идет нормальная жизнь, а здесь, в ее квартире, происходит что-то нереальное.
— Мам, я понимаю, что у Вики трудности. Но почему я должна решать ее проблемы за счет своей жизни?
— Потому что ты сестра! — мать подошла ближе. — Потому что семья важнее твоих прихотей!
— Это не прихоти. Это моя жизнь.
— Жизнь? — мать фыркнула. — Какая жизнь? Сидишь одна, как сова. Ни мужа, ни детей. Хоть сестре помоги устроиться.
Слова больно резанули. Наташа зажмурилась и глубоко вдохнула.
— Мам, я не буду дарить квартиру.
— Не будешь? — голос матери стал ледяным. — Ну и что же ты будешь?
— Буду жить здесь. Работать, приглашать вас в гости…
— Не порти сестре жизнь своим упрямством! — мать взмахнула руками. — Подари ей долю. Семья важнее твоих капризов!
Наташа обернулась. Родители стояли посреди комнаты и смотрели на дочь как на преступницу.
— Это не каприз. Это моя квартира.
— Была твоя, — тихо сказала мать. — А теперь должна стать общей. По-человечески.
— По-человечески — это когда каждый отвечает за свою жизнь.
— Ах, вот как! — мать покраснела. — Значит, нам с отцом тоже за свою жизнь отвечать? Без помощи детей?
— Мам, при чем здесь вы?
— При том, что мы старые! И если дети друг другу помогать не будут, то кто нам поможет?
Разговор заходил в тупик. Наташа чувствовала, как устает от этого напряжения, от необходимости объяснять очевидные вещи.
— Давайте закончим на сегодня, — сказала дочь. — Я подумаю.
— Думать тут нечего! — отец впервые повысил голос. — Или ты поможешь сестре, или мы больше не семья.
— Папа…
— Без папа! — мать схватила сумку. — Мы дали тебе все: образование, воспитание, любовь. А ты платишь черной неблагодарностью.
Родители ушли, громко хлопнув дверью. Наташа осталась одна в тишине, которая теперь не казалась спокойной. В ней звучали обвинения, упреки, требования.
Дочь села на диван и посмотрела на свою квартиру. Вот здесь планировала поставить книжный шкаф. Вон там — обеденный стол. В спальне хотела сделать небольшой кабинет. Все эти планы теперь повисли в воздухе.
Телефон зазвонил через час. Звонила Вика.
— Наташа, мама рассказала. Ты серьезно отказываешься мне помочь?
— Вика, я не отказываюсь помочь. Но дарить половину квартиры…
— А что тебе стоит? — голос сестры дрожал. — У тебя есть крыша над головой, работа. А у меня ничего нет. Совсем ничего.
— Есть. Ты живешь у родителей…
— Это не жизнь! — Вика заплакала. — Я хочу свой угол. Хочу, чтобы сын рос в нормальных условиях.
Наташа молчала и слушала плач сестры. Где-то в глубине души шевелилась жалость. Но тут же вспоминались восемь лет экономии, отказов, тяжелой работы.
— Подумай, — всхлипнула Вика. — Ты же не чужая мне…
Связь прервалась. Наташа положила телефон и подошла к окну. Солнце садилось, окрашивая небо в красный цвет. Красивый вечер, но почему-то хотелось плакать.
Утром родители пришли снова. На этот раз без стука, своим ключом. Наташа как раз собиралась на работу, но пришлось остаться.
— Мы всю ночь не спали, — сказала мать, садясь за стол. — Думали о вчерашнем разговоре.
Отец встал у двери, сложил руки на груди. Вид у него был решительный.
— Наташенька, — начал отец мягко, — ты же понимаешь, что ты всё равно одна. А у Вики ребёнок. Маленький ребёнок, который ни в чем не виноват. Сестра страдает, внук страдает.
Наташа поставила чашку на стол и медленно села напротив.
— Папа, причем здесь я?
— При том, что у тебя есть возможность помочь, — вмешалась мать. — А ты отворачиваешься от семьи.
— Я не отворачиваюсь. Я просто не готова отдать половину квартиры.
— Почему? — отец наклонился вперед. — Объясни нам, почему ты не можешь помочь родной сестре?
Наташа глубоко вдохнула. Хотелось кричать, объяснять про восемь лет работы, про отказы себе во всем, про право на собственную жизнь. Но родители смотрели с таким видом, будто дочь совершала преступление.
— Потому что это моя квартира. За которую я платила сама.
— Ой, платила сама! — мать вскинула руки. — А кто тебя растил? Кто кормил, одевал, в школу водил? Кто за институт платил?
— Мам, это не одно и то же…
— Одно! — мать стукнула кулаком по столу. — Мы в тебя столько вложили, а ты теперь считаешь, что ничем нам не обязана?
— Я не говорила, что ничем не обязана. Но квартира здесь не при чем.
— При чем, еще как при чем! — мать встала и начала ходить по комнате. — Ты живешь одна в двухкомнатной квартире. Одна! А сестра с ребенком ютится в углу!
— Вика может найти работу, снять жилье…
— На что снять? — отец покачал головой. — У дочери нет денег, нет опыта. А ты хочешь, чтобы внук рос в съемной комнатушке?
Наташа чувствовала, как слова родителей давят, как будто на грудь кладут тяжелые камни. Каждое предложение звучало логично, но что-то внутри сопротивлялось.
— Мы тебя такой не воспитывали! — мать остановилась перед дочерью. — Ты стала эгоисткой, Наташа! Думаешь только о себе!
— Мам…
— Не мам! — мать размахивала руками. — Я не узнаю свою дочь! Раньше ты была отзывчивой, доброй. А теперь… Теперь стала жадной и черствой!
Слова резали, как ножом. Наташа сжала руки в кулаки и заставила себя дышать ровно.
— Я не жадная и не черствая.
— Тогда докажи! — мать схватила дочь за руку. — Помоги сестре! Подари долю в квартире!
— Нет.
Слово прозвучало тихо, но четко. Мать отшатнулась, как от удара.
— Что ты сказала?
— Я сказала: нет. — Наташа встала. — Я не буду дарить долю в квартире.
— Почему? — отец подошел ближе. — Ты же видишь, что сестра в беде…
— Вижу. Но беда сестры не должна становиться моей бедой.
— Какая беда? — мать засмеялась истерично. — Какая у тебя может быть беда? У тебя есть все!
— У меня есть то, что я заработала сама. И я имею право этим распоряжаться.
— Право! — мать всплеснула руками. — Слышите, какая стала! Права качает!
Наташа прошла к окну и встала спиной к родителям. Нужно было собраться, найти правильные слова.
— Мам, пап, послушайте меня внимательно. — Голос дочери звучал спокойно и твердо. — Я вас люблю. Люблю Вику и племянника. Но я не ваш банк и не благотворительная организация. Ключей от моей квартиры у Вики не будет.
Повисла тишина. Родители переглянулись, не веря услышанному.
— Ты от семьи отказываешься?! — вскрикнула мать.
— Нет. Я просто впервые думаю о себе.
— Ах, вот как! — отец выпрямился. — Значит, мы для тебя чужие люди?
— Вы не чужие. Но и не хозяева моей жизни.
— Запомним! — отец направился к двери. — Запомним твои слова, Наташа!
— Запомните, — дочь обернулась. — И запомните еще вот что: я никому не отказываю в помощи. Я просто отказываюсь жертвовать своей жизнью ради чужих проблем.
Мать схватила сумку, лицо покраснело от гнева.
— Ты пожалеешь об этом! Будешь сидеть одна и горевать!
— Может быть. Но это будет мой выбор.
Родители ушли, на этот раз хлопнув дверью так сильно, что задрожали стекла. Наташа проводила взглядом их отражение в окне и медленно выдохнула.
Через час пришло сообщение от Вики: «Поняла. Жди одиночества. Заслужила.»
Наташа прочитала, удалила и выключила телефон.
Вечером дочь сидела на своем диване в своей квартире и слушала тишину. Но теперь эта тишина была другой. В ней не звучали упреки и требования. В ней не было чувства вины за то, что думает о себе.
Впервые за много лет Наташа не чувствовала себя обязанной кому-то что-то доказывать. Не нужно было убеждать родителей, что дочь хорошая. Не нужно было оправдываться за свои решения.
Квартира встречала теплом и спокойствием. Здесь можно было жить так, как хочется. Читать допоздна, не боясь разбудить кого-то. Готовить то, что нравится. Приглашать в гости тех, кто действительно дорог.
Наташа подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Тридцать четыре года. Неплохой возраст для того, чтобы начать жить не из чувства долга, а из уважения к себе.
Завтра никто не приедет с коробками и не будет требовать место под солнцем. Никто не станет объяснять, как правильно распоряжаться собственной жизнью. Это было самое главное завоевание за все восемь лет.
Наташа заварила чай, села у окна и открыла книгу. На улице зажигались огни, люди спешили домой к своим семьям. А здесь, в тишине и покое, можно было просто быть собой. Наконец-то.
