Альбина Георгиевна всегда знала, что её сын — добрый мальчик. Послушный, заботливый, несмотря на свои тридцать четыре года. Поэтому когда Лёня впервые отказал ей резко, безапелляционно, она почувствовала себя так, будто её влепили пощечину. На мгновение ей даже показалось, что перед ней стоит не её сын, а совершенно чужой человек, с незнакомыми жесткими чертами вместо привычного мягкого выражения лица.
— Не обижайся, но на дачу мы больше не поедем, я твой огород уже видеть не могу, — отрезал Лёня, и что-то в его голосе говорило о том, что спорить бесполезно. Он стоял в прихожей её квартиры, куда забежал буквально на пять минут по дороге с работы, и смотрел на мать так, как никогда раньше не смотрел.
— Что значит — не поедете? — Альбина Георгиевна растерянно оперлась о дверной косяк. — А как же помидоры? Я же рассаду уже подготовила…
— Мам, — Лёня вздохнул, — я тебе сто раз говорил: мы с Надей этим летом на дачу не поедем. У нас другие планы. И вообще… с этими твоими грядками… Это не отдых, это каторга какая-то.
— Леонид! — она произнесла его полное имя, как делала в детстве, когда он серьезно провинился. — Да что с тобой? Какая каторга? Это же свежий воздух, свои овощи…
— Нет, мама. Точка. Мы не поедем. Все, я убежал, закрой за мной.
Он быстро чмокнул её в щеку и выскочил за дверь, оставив Альбину Георгиевну в оцепенении стоять в коридоре…
История дачи Медведевых началась почти тридцать лет назад, когда глава семьи, Геннадий Сергеевич, получил от завода шесть соток в садовом товариществе «Энергетик». В те годы это считалось удачей. Альбина Георгиевна, тогда ещё молодая женщина с копной светлых волос и живыми карими глазами, поначалу отнеслась к приобретению без энтузиазма. Она была городским человеком до мозга костей, работала инженером-конструктором, и перспектива копаться в земле её не привлекала ни на грамм.
— Ты представляешь, какая это радость будет! — говорил ей Геннадий Сергеевич. — Свои яблоки, свои помидоры! А воздух какой!
— Да ты посмотри на эти руки, — Альбина демонстрировала ему свои тонкие пальцы. — Они созданы для чертежей, а не для лопаты.
Но Геннадий был упрям. На шести сотках он видел маленький рай, убежище от городской суеты. И постепенно втянул в это жену и маленького сына.
Поначалу на участке стоял лишь крохотный щитовой домик, в котором едва помещались раскладушки. Ни электричества, ни воды. Но Геннадий был мастером на все руки. За несколько лет домик превратился в настоящую дачу с верандой, где летними вечерами собиралась вся семья. Появился колодец, сарай для инструментов, парник для помидоров.
Лёня вырос на этой даче. Здесь он научился забивать гвозди, пилить доски, здесь у него была первая собака — дворняжка Шарик, которую отец подобрал на дороге. Здесь же, на соседнем участке, жила девочка Света, в которую Лёня был тайно влюблен все школьные годы.
Потом Геннадия Сергеевича внезапно не стало — инфаркт. Ему было всего пятьдесят два. Альбина осталась одна с сыном и дачей, которая требовала постоянного внимания.
Именно тогда дача, бывшая раньше местом отдыха, превратилась для Альбины Георгиевны в способ выживания. На шести сотках она выращивала всё, что можно было вырастить в суровом климате Средней полосы: картофель, свеклу, морковь, лук, чеснок, помидоры, огурцы, кабачки. Делала заготовки на зиму, закатывала банки с соленьями и вареньями. Это были девяностые, зарплату на заводе задерживали месяцами, а иногда выдавали странными товарами вместо денег. Дача кормила их с Лёней.
Именно тогда, наверное, Альбина Георгиевна и заболела своим огородом. Постепенно клумбы с цветами, которые когда-то разбил Геннадий, уступили место грядкам. Яблони и вишни остались, но теперь под ними не было места для гамака или шезлонга — каждый клочок земли был задействован.
Когда Лёня уехал учиться в областной центр, Альбина Георгиевна осталась со своим огородом один на один. Они понимали друг друга. Земля не обманывала — ты о ней заботишься, она тебе даёт урожай. Просто и честно.
Альбина Георгиевна села в кресло, всё ещё пытаясь осмыслить слова сына. «Я твой огород уже видеть не могу» — эти слова болезненно отдавались в голове. Она взяла телефон и машинально набрала номер Зои, своей подруги ещё со времен работы на заводе.
— Зоя, представляешь, Лёнька сказал, что они с Надей на дачу больше не поедут, — сказала она вместо приветствия.
— Ну и правильно, — неожиданно поддержала сына Зоя. — Молодые, им отдыхать надо, а не горбатиться на твоих грядках. Сколько можно, Аля?
— Да какое горбатиться! Они приезжают, я уже всё прополола, полила…
— А помнишь, как в прошлом году было? — перебила её Зоя. — Ты их заставила картошку окучивать в тридцатиградусную жару, когда они приехали на один день. Надя потом в обморок чуть не упала.
— Никто в обморок не падал, — возразила Альбина Георгиевна. — Просто жарко было.
— Аля, очнись. Им по тридцать лет. У них своя жизнь. Они не хотят проводить все выходные на твоей даче. Это нормально.
Альбина Георгиевна помолчала. Неужели Зоя права? Но как же они без свежих овощей? Без её заготовок на зиму? Лёня вырос на этих огурчиках, помидорчиках…
— Знаешь что, Аля, — Зоя понизила голос, словно собиралась сообщить секрет государственной важности. — Я слышала, что Надя на тебя жаловалась Светке Кукушкиной. Говорила, что ты их замучила своей дачей, что они уже три года не могут нормально отдохнуть, всё лето у тебя на огороде пашут. И что Лёня боится тебе отказать.
— Что за глупости! — Альбина Георгиевна почувствовала, как в груди поднимается волна возмущения. — Лёня мне никогда не врал. Если бы ему не нравилось, он бы сказал.
— Ну вот, видимо, созрел и сказал, — хмыкнула Зоя.
После разговора с подругой Альбина Георгиевна долго сидела в тишине. Неужели она действительно так сильно давила на сына и его жену? Но ведь это всё для них, для их блага… Она просто хотела, чтобы у них было всё самое лучшее, самое свежее, самое полезное.
Альбина Георгиевна вспомнила прошлое лето. Надя действительно выглядела уставшей, когда они окучивали картошку. Но ведь никто не заставлял — Альбина просто сказала, что картошку нужно окучить сегодня, иначе урожая не будет. А если бы они не приехали, ей пришлось бы делать всё самой. В свои шестьдесят четыре года это было уже тяжеловато.
А потом было воскресенье, когда они с Надей закрывали банки с огурцами. Жара стояла невыносимая, на веранде было душно, пот лился ручьем. Надя несколько раз выходила «подышать», а потом, кажется, сказала что-то вроде «это какой-то ад». Альбина тогда пропустила эти слова мимо ушей. Подумаешь, разнежилась городская девочка.
На следующий день Альбина Георгиевна решила навестить сына и невестку. Она не собиралась устраивать сцен или выяснять отношения. Просто хотела понять, что происходит.
Они жили в новостройке на окраине города. Квартира небольшая, но светлая и уютная. Надя хорошо справлялась с ролью хозяйки, хотя и не дотягивала до стандартов Альбины Георгиевны.
Лёни дома не было — он работал допоздна. Надя открыла дверь и явно удивилась, увидев свекровь.
— Альбина Георгиевна? Что-то случилось?
— Ничего не случилось, Наденька. Просто решила заглянуть, — Альбина Георгиевна улыбнулась. — Я вам борщика принесла и пирожков с капустой.
Надя посторонилась, пропуская свекровь. Она выглядела немного напряженной, но приняла гостинцы с благодарностью.
— Проходите, чай будете?
Они сидели на кухне, пили чай с пирожками. Альбина Георгиевна исподволь разглядывала невестку. Надя была симпатичной женщиной — не красавица, но миловидная, с ясными серыми глазами и приятной улыбкой. Она работала экономистом в банке, всегда выглядела аккуратно, со вкусом одевалась. Сейчас на ней был домашний костюм — свободные брюки и футболка, волосы собраны в небрежный пучок. Она явно не ждала гостей.
— Наденька, — Альбина Георгиевна решила начать издалека, — вы с Лёней что-то планируете на лето?
Надя замялась.
— Мы хотели в Турцию съездить. Путевки уже присматриваем…
— А как же дача? — Альбина Георгиевна постаралась, чтобы её голос звучал нейтрально.
Надя опустила глаза.
— Лёня вам не сказал? Мы решили в этом году пропустить… Понимаете, мы так давно нигде не были вдвоем. Всё работа, работа…
— Он сказал. — Альбина Георгиевна помешала чай в чашке. — Сказал, что вы больше вообще не хотите ездить на дачу. Что мой огород видеть не можете.
Надя покраснела.
— Ну, не совсем так…
— А как? — Альбина Георгиевна внимательно посмотрела на невестку. — Скажи честно, Надя. Я вас замучила своей дачей?
Надя глубоко вздохнула.
— Альбина Георгиевна, вы не обижайтесь, пожалуйста. Но для нас эти поездки на дачу… Это действительно тяжело. Мы работаем всю неделю, хочется на выходных отдохнуть, а не… — она запнулась, подбирая слова.
— А не горбатиться на моих грядках, — закончила за неё Альбина Георгиевна.
— Ну… да, — Надя смотрела виновато. — И дело не только в физической усталости. Просто мы никогда не можем планировать свое время. Вы звоните и говорите: «Надо срочно приехать, клубнику собрать, иначе пропадет». Или: «Картошку нужно окучить именно сегодня». А у нас, может, другие планы были…
— Почему же вы мне раньше ничего не говорили? — Альбина Георгиевна почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Я же не изверг какой-то. Я бы поняла.
— Лёня не хотел вас расстраивать. Говорил, что для вас эта дача — вся жизнь. Что вы столько сил в неё вложили…
Они помолчали. За окном начало темнеть. Надя включила на кухне свет.
— Знаешь, — сказала наконец Альбина Георгиевна, — я ведь и сама не очень любила эту дачу поначалу. Это Геннадий, Лёнин отец, был энтузиастом. А потом как-то втянулась. Особенно когда Генки не стало… Дача нас тогда выручила.
Надя слушала внимательно, не перебивая.
— А потом… Потом я просто не представляла, что можно как-то иначе. Это стало частью жизни. Весной — рассада на подоконниках, летом — грядки, осенью — заготовки… — Альбина Георгиевна вздохнула. — И я думала, что Лёне это тоже нужно. Что вам… Я хотела, чтобы у вас всё было самое лучшее, самое свежее…
— Мы знаем, Альбина Георгиевна. И очень ценим. Правда. Но можно ведь просто иногда приезжать к вам на дачу? Отдыхать, шашлыки жарить, на речку ходить? Без этой обязаловки с грядками?
Альбина Георгиевна кивнула. Она вдруг почувствовала себя очень усталой и очень старой.
— Конечно, Наденька. Можно. Просто я как-то… закостенела, наверное. Всё по одной колее, по одной колее…
Когда Альбина Георгиевна уходила, Надя вдруг обняла её — крепко, по-настоящему. Этого не случалось уже очень давно.
Дома Альбина Георгиевна долго не могла уснуть. Разговор с Надей не выходил из головы. Неужели она действительно превратилась в этакую мегеру, которая изводит сына и невестку своими помидорами и огурцами? Когда это произошло? Как она этого не заметила?
Она встала, подошла к окну. Город за окном жил своей ночной жизнью — горели фонари, изредка проезжали машины. Альбина Георгиевна вдруг подумала о том, что она уже много лет никуда не ездила, кроме своей дачи. Нигде не была, ничего не видела. Всё лето, из года в год — только грядки, только банки, только заготовки…
А ведь когда-то она мечтала путешествовать. Они с Геннадием даже планировали поездку в Болгарию — откладывали деньги, собирали информацию. Но не успели. А потом стало не до путешествий.
Утром Альбина Георгиевна решительно достала с антресолей старую коробку с фотографиями. Она давно туда не заглядывала — было некогда, да и грустно становилось от воспоминаний.
На одной из фотографий они с Геннадием сидели на веранде дачи. Совсем молодые, счастливые. На столе перед ними — бутылка вина, фрукты, сыр. Геннадий обнимал её за плечи и улыбался в камеру. Тогда они ещё не превратили дачу в огород. Тогда это было место для отдыха.
Альбина Георгиевна вдруг так ясно вспомнила те времена — как они с Геной сидели вечерами на веранде, пили вино, разговаривали обо всем на свете. Как приезжали друзья, и они жарили шашлыки, пели песни под гитару. Как маленький Лёня бегал по участку, играл с соседскими детьми.
Когда это всё кончилось? Почему их дача из места радости превратилась в место каторжного труда?
Она перебирала фотографии, и постепенно у неё в голове складывался план. Безумный, авантюрный — совсем не в её стиле. Но почему-то она была уверена, что это правильно.
Лёня позвонил сам, через пару дней после разговора с матерью.
— Мам, ты как? Не обиделась на меня?
— Нет, сынок, что ты, — Альбина Георгиевна улыбнулась в трубку. — Всё хорошо. Я тут подумала… Может, заедете ко мне в субботу? Я пирог испеку.
— Конечно, заедем, — в голосе Лёни звучало облегчение. — А то я переживал…
В субботу они приехали рано — Лёня, Надя и неожиданно Зоя. Альбина Георгиевна накрыла стол на кухне, достала наливку, которую берегла для особого случая.
— Так, а теперь слушайте меня внимательно, — сказала она, когда все расселись за столом. — У меня есть предложение. Вернее, два предложения.
Она сделала паузу, собираясь с мыслями.
— Первое: я продаю дачу.
— Что?! — Лёня чуть не поперхнулся чаем. — Мама, ты серьезно?
— Абсолютно. Я уже даже с риэлтором поговорила. Он говорит, что сейчас хорошее время для продажи — весна, сезон начинается.
— Но ты же… Ты же всю жизнь… — Лёня растерянно смотрел на мать.
— Вот именно, — кивнула Альбина Георгиевна. — Всю жизнь. И хватит. Зоя права — нельзя всю жизнь проводить на грядках. Я столько всего ещё не видела, столько мест, где не была…
— И куда же ты поедешь? — осторожно спросила Надя.
— А это моё второе предложение, — Альбина Георгиевна загадочно улыбнулась. — Я предлагаю нам троим поехать в Турцию. Вместе. В один отель, но в разных номерах, конечно. Я за себя сама заплачу — у меня скопления есть.
В комнате повисла тишина. Лёня и Надя переглянулись.
— Мам, ты уверена? — наконец спросил Лёня.
— Более чем. Послушай, сынок. Мне шестьдесят четыре года. Я ни разу в жизни не была за границей. Ни разу не плавала в теплом море. Я всю жизнь горбатилась — сначала на заводе, потом на даче. И что? Ради чего? Чтобы собирать урожай, который никому не нужен?
— Ну почему не нужен… — начал было Лёня.
— Не нужен, — твердо сказала Альбина Георгиевна. — Вы с Надей работаете, зарабатываете достаточно, чтобы покупать овощи и фрукты в магазине. А я… Я хочу немного пожить для себя. Пока ещё могу.
Зоя, до этого молча слушавшая разговор, вдруг захлопала в ладоши.
— Браво, Аля! Вот это правильное решение. Я тебя тридцать лет знаю — и первый раз вижу, чтобы ты думала о себе, а не о грядках.
Лёня всё ещё выглядел потрясенным.
— Мам, но как же… А вдруг ты потом пожалеешь?
— Не пожалею, — Альбина Георгиевна покачала головой. — Знаешь, я ведь эту дачу никогда особо не любила. Это ваш отец был дачником до мозга костей. А потом… потом просто не было выбора. Девяностые, помнишь? Мы бы с голоду померли без этого огорода.
— Но сейчас-то другие времена…
— Вот именно. Другие времена, а я всё в тех, прошлых застряла. Всё боялась: а вдруг опять кризис, а вдруг опять продуктов в магазинах не будет? И не заметила, как превратила дачу из места отдыха в место каторги. И вас туда же втянула… — она виновато посмотрела на Надю. — Прости меня, Наденька.
Надя растроганно покачала головой.
— Не за что прощать, Альбина Георгиевна.
— Нет, есть за что, — возразила Альбина Георгиевна. — Я вас замучила своими грядками. Вместо того, чтобы радоваться жизни, отдыхать… А теперь — всё. Дачу продаю, деньги частично в поездку вложу, частично на ремонт квартиры потрачу. Давно пора.
— Поехали в Турцию! — вдруг решительно сказал Лёня. — Втроём. Будет здорово.
— Правда? — Альбина Георгиевна с надеждой посмотрела на сына и невестку. — Вы не будете против, если я с вами?
— Мы будем только за, — Надя тепло улыбнулась.
Через два месяца дачу продали — быстро и по хорошей цене. Покупателем оказалась молодая семья с двумя детьми. Они планировали не столько огород разводить, сколько организовать место для отдыха — с бассейном, барбекю, детской площадкой.
— Вот и правильно, — сказала Альбина Георгиевна, подписывая документы о продаже. — Дача должна приносить радость, а не быть каторгой.
Накануне отъезда в Турцию Альбина Георгиевна не могла уснуть от волнения. Всё казалось нереальным — и то, что она решилась продать дачу, и то, что завтра впервые в жизни полетит на самолете, и то, что увидит море… настоящее теплое море, а не холодную речку возле дачного поселка.
Она встала с постели, подошла к окну. Город за окном спал. Где-то там, за много тысяч километров, плескалось море, которое ждало её. Альбина Георгиевна вдруг подумала о Геннадии. Что бы он сказал, если бы узнал, что она продала дачу? Обиделся бы? Рассердился?
Нет, решила она. Гена бы понял. Он всегда хотел для неё самого лучшего. Он бы первый сказал: «Хватит горбатиться на грядках, Аля. Поезжай, отдохни. Ты заслужила».
И впервые за много лет Альбина Георгиевна почувствовала, что груз, который она носила на своих плечах, стал немного легче.
Море оказалось именно таким, как она представляла — бескрайним, лазурным, теплым. Альбина Георгиевна стояла по пояс в воде и не могла поверить, что всё это происходит с ней.
— Ну как, мам? — Лёня подплыл к ней, отфыркиваясь как тюлень.
— Невероятно, — она не могла подобрать других слов. — Просто невероятно.
Она никогда не думала, что в шестьдесят четыре года можно начать жизнь заново. Что можно открыть для себя столько нового, столько прекрасного. Что можно, оказывается, не думать постоянно о грядках, урожае, заготовках…
Вечерами они сидели втроем на террасе отеля, смотрели на закат, пили местное вино. Лёня и Надя рассказывали о своих планах, мечтах. Оказывается, они давно хотели завести ребенка, но всё не решались — боялись, что не смогут совмещать работу, заботу о малыше и бесконечные поездки на дачу к Альбине Георгиевне.
— Так что, получается, я вам и в этом мешала? — Альбина Георгиевна почувствовала укол совести.
— Нет, мама, — Лёня взял её за руку. — Ты ни в чем не виновата. Мы сами должны были раньше сказать, что нам тяжело. Но боялись тебя обидеть…
— Знаешь, что я поняла за эти дни? — Альбина Георгиевна посмотрела на морскую гладь. — Что я потратила тридцать лет жизни на то, что можно купить в любом супермаркете за копейки. Тридцать лет, Лёня. Целая жизнь.
Турция закончилась неожиданно быстро. Десять дней пролетели как один. Когда они вернулись домой, Альбина Георгиевна первое время ещё жила воспоминаниями — перебирала фотографии, показывала Зое сувениры, рассказывала о море, о еде, о местных жителях.
А потом наступили будни. И оказалось, что без дачи, без этой постоянной заботы о грядках, жизнь стала… пустой. Альбина Георгиевна вдруг поняла, что не знает, чем себя занять. Раньше всё было расписано: весной — рассада, летом — прополка и полив, осенью — уборка урожая и заготовки. А теперь — пустота.
Она пыталась заполнить её чем-то — записалась в хор ветеранов, стала ходить в бассейн, даже начала учить английский на курсах для пенсионеров. Но ничто не приносило того удовлетворения, которое давал собственноручно выращенный урожай.
— Зря я всё-таки дачу продала, — сказала она как-то Зое.
— Не начинай, Аля, — отрезала подруга. — Ты просто отвыкнуть не можешь от своей каторги. Это как с наркотиком — ломка идёт.
— Да какой наркотик, — отмахнулась Альбина Георгиевна. — Просто… не хватает чего-то.
Она не признавалась Лёне, но иногда ей снилась дача — грядки, полные спелых помидоров, кусты смородины, яблони в цвету. Она просыпалась с ощущением потери, которое преследовало её весь день.
В середине осени Лёня и Надя пригласили её на ужин. Они сидели за красиво сервированным столом, и Альбина Георгиевна поймала себя на мысли, что невестка становится всё более уверенной хозяйкой. Раньше она бы непременно сделала какое-нибудь замечание — о недосоленном супе или неправильно нарезанном хлебе. Теперь промолчала.
— Мама, у нас новость, — Лёня выглядел взволнованным. — Мы с Надей… В общем, Надя беременна.
Альбина Георгиевна замерла с вилкой в руке. Потом медленно положила её на стол.
— Правда? — она перевела взгляд на Надю. — Ты ждёшь ребёнка?
Надя кивнула, улыбаясь.
— Срок ещё маленький, всего восемь недель. Но врач говорит, что всё хорошо.
— Господи… — Альбина Георгиевна прижала руки к груди. — Я… я даже не знаю, что сказать.
— «Поздравляю» будет достаточно, — подмигнул ей Лёня.
— Поздравляю, конечно! — она встала из-за стола и обняла сначала сына, потом невестку. — Боже мой, я буду бабушкой…
Они проговорили до поздней ночи. Обсуждали, когда лучше уйти Наде в декрет, какую коляску купить, какие документы нужны для получения материнского капитала. Альбина Георгиевна чувствовала, как внутри растёт что-то тёплое, давно забытое — чувство, что она кому-то нужна.
— Мам, мы тут подумали… — Лёня замялся. — В общем, нам понадобится твоя помощь. С ребёнком. Мы с Надей оба работаем, а садик сейчас не так-то просто получить…
— Конечно, сынок, — Альбина Георгиевна кивнула. — Я с радостью буду сидеть с малышом. Что-что, а с детьми я управляться умею.
Возвращаясь домой, она впервые за долгое время чувствовала себя… нужной. И это было куда важнее, чем все помидоры и огурцы на свете.
Маленький Егор родился в марте — крепкий, здоровый мальчик с копной тёмных волос, удивительно похожий на деда, которого никогда не видел. Альбина Георгиевна переехала к сыну и невестке на первое время, помогала с новорожденным, пока Надя приходила в себя после родов.
Она не знала, что может испытывать такую любовь — всепоглощающую, безусловную. Крошечные пальчики, запах молока, сопение во сне — всё это вызывало в ней бурю нежности.
Когда Наде пришло время выходить на работу, вопрос о том, кто будет сидеть с ребёнком, даже не обсуждался. Конечно, Альбина Георгиевна. Она приходила к ним рано утром и уходила вечером, когда возвращались родители.
Однажды, укачивая Егора на балконе, она вдруг поймала себя на мысли, что совсем не скучает по даче. Эта внезапная мысль удивила её. Когда это произошло? Когда она перестала жалеть о проданном участке, о грядках, об урожае?
— Бабуля, ну пойдём уже домой, — Лёня появился на пороге балкона. Он вернулся с работы раньше обычного. — Надя скоро придёт, ужин привезёт.
Альбина Георгиевна кивнула и пошла в комнату, осторожно неся спящего ребёнка. Лёня смотрел на них с нежностью.
— Знаешь, мам, — сказал он вдруг, — я так рад, что всё так вышло. Что ты продала дачу, что мы съездили в Турцию… Что у тебя теперь есть время на Егорку. Если бы не тот мой дурацкий выпад про огород… Может, всё было бы по-другому.
Альбина Георгиевна уложила внука в кроватку и повернулась к сыну.
— Ничего не дурацкий. Ты был прав, Лёнь. Абсолютно прав. Я зациклилась на этой даче, превратила её в какой-то фетиш. А жизнь-то проходила мимо.
Они сели на диван. За окном моросил мелкий осенний дождь.
— Я, знаешь, сначала скучала по даче, — призналась Альбина Георгиевна. — Даже жалела, что продала. А потом как-то… отпустило. Поняла, что есть вещи поважнее, чем помидоры на грядке.
Лёня взял её за руку.
— Ты не жалеешь сейчас?
Альбина Георгиевна покачала головой.
— Нет. У меня теперь другая жизнь. Может, не такая, как я представляла себе когда-то… Но своя. Настоящая.
В кроватке завозился Егор. Альбина Георгиевна поднялась, чтобы проверить, всё ли в порядке. И поймала себя на мысли, что впервые за много лет чувствует себя по-настоящему счастливой. Без всяких огородов.
