Замок на подвальной двери держался на честном слове, но Игорь всегда запирал его с маниакальным упорством.
Сквозь щели внизу тянуло затхлым воздухом, смешанным с чем-то тошнотворно-сладким, напоминающим запах увядших лилий в старой церкви.
Лариса прижалась лбом к холодному косяку, чувствуя, как пульсирует жилка на виске.
— Игорь, открывай немедленно, — произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Мама звонила, она приедет через два часа. Если я не найду её синее платье, она нас обоих со свету сживет.
Из глубины подвала донеслось лишь невнятное бормотание, похожее на молитву или чтение стихов.
— Я знаю, что ты там! — Лариса ударила ладонью по дереву. — Ты сидишь там с утра. Хватит играть в великого затворника.
— Не мешай процессу созидания! — глухо отозвался муж, и голос его звучал странно, с неестественным придыханием. — Уйди, женщина. Ты нарушаешь тонкие вибрации. Мне нужно настроиться на эгрегор власти.
Лариса устало прикрыла глаза.
Последние полгода их жизнь превратилась в театр абсурда, где Игорь играл роль непонятого гения, а ей досталась роль обслуживающего персонала.
Он перестал ходить в офис, заявив, что рутина убивает его творческое начало, и практически переселился в подвал, который гордо именовал «Святилищем мысли».
Вещи пропадали постепенно, по одной, словно их забирал невидимый и очень разборчивый домовой.
Сначала исчез старый янтарный кулон Тамары Петровны, который та забыла на тумбочке. Потом пропала вязаная шаль — колючая, пахнущая овечьей шерстью и нафталином.
А вчера Лариса перерыла весь шкаф, но так и не нашла то самое бархатное платье, которое мать торжественно вручила ей на юбилей со словами: «Хоть раз в жизни надень вещь, а не свои тряпки».
Но хуже всего был этот запах.
Он просачивался сквозь перекрытия, полз по вентиляции, оседая на языке привкусом старой пудры и тяжелых духов «Красная Москва». Это был запах её матери — властный, густой, заполняющий собой всё пространство.
Лариса сходила в гараж и вернулась с тяжелым гвоздодером в руках.
Она терпела его «творческие поиски». Терпела безденежье. Терпела его внезапную и пугающую нежность к теще, когда Тамара Петровна приезжала с инспекцией. Но быть обвиненной в краже платья собственной матерью она не собиралась.
Железо с хрустом вошло в щель между дверью и косяком.
— Ты что творишь, вандалка?! — взвизгнул Игорь за дверью. — Не смей! Это сакральная территория!
Лариса нажала на рычаг всем весом. Старые петли, не выдержав напора, жалобно скрипнули и вылетели с мясом. Дверь распахнулась, ударившись о бетонную стену, и Ларису обдало волной спертого, душного воздуха.
Она шагнула внутрь и замерла на верхней ступеньке.
Подвал освещался лишь одной тусклой лампой, на которую был наброшен красный платок, создававший зловещий полумрак. В центре, среди коробок и старого хлама, был расчищен пятачок, застеленный восточным ковром — тем самым, что пропал из гостиной месяц назад.
На ковре стоял журнальный столик, сервированный на две персоны.
Игорь сидел в кресле, одетый в свой лучший костюм, но почему-то босиком. Он держал в руках фарфоровую чашку, манерно отставив мизинец, и вид у него был торжественный, как на приеме у английской королевы.
Напротив него, в старом продавленном кресле, сидела Она.
Лариса моргнула, надеясь, что зрение её обманывает, но видение не исчезло.
Это был пластиковый манекен, который Игорь, по его словам, купил для «отработки эскизов». Но теперь безликая кукла преобразилась до неузнаваемости.
На пластиковом торсе было натянуто мамино синее бархатное платье, которое на жесткой фигуре сидело идеально, без единой складки. На лысой голове красовался рыжий парик, пугающе похожий на прическу Тамары Петровны, а сверху был кокетливо надет фетровый берет.
Вокруг шеи манекена обвивалась пропавшая шаль, а на пластиковой груди тускло поблескивал янтарный кулон.
— Закрой дверь! — прошипел Игорь, вскакивая и пытаясь заслонить собой куклу. — Ты выпускаешь атмосферу!
Лариса медленно спускалась по ступеням, сжимая гвоздодер так, что металл нагрелся в ладони. Картина, открывшаяся ей, была достойна не просто скандала, а полноценного психиатрического диагноза.
— Игорь, — голос Ларисы звучал пугающе спокойно, словно она спрашивала о погоде. — Что это такое?
Он выпрямился, поправил лацканы пиджака и вздернул подбородок. В его глазах не было стыда — только фанатичный блеск и презрение.
— Это Идеал, — провозгласил он, указывая рукой на наряженную куклу. — Это квинтэссенция Женщины. Ты не поймешь, Лариса. Ты слишком проста. Ты — функция. А Тамара Петровна… Тамара Петровна — это стихия!
Лариса подошла ближе. От манекена разило духами так сильно, что у неё заслезились глаза. На столике рядом с чашкой Игоря стояла вазочка с любимым маминым крыжовенным вареньем.
— Ты украл мои вещи, — констатировала она, разглядывая пластиковое лицо, на котором маркером были грубо нарисованы брови и губы. — Ты украл мамино платье. Чтобы устроить здесь… чаепитие?
— Я не украл! — возмутился Игорь. — Я спас их! На тебе эти вещи смотрятся как седло на корове. А здесь… Посмотри, какая стать! Какая мощь! Я прихожу сюда, чтобы напитаться этой энергией.
Он нежно коснулся пластиковой руки манекена.
— Она умеет слушать, Лариса. Она не пилит меня за неприбитую полку. Она молчит, но в её молчании больше смысла, чем во всей твоей болтовне за десять лет. Она — Богиня. Строгая, властная, карающая и милующая.
Лариса смотрела на мужа и видела перед собой совершенно незнакомого человека.
Это был не тот Игорь, с которым они брали ипотеку и выбирали обои. Это был маленький, жалкий человечек, который придумал себе идола, потому что реальная жизнь была для него слишком сложной.
Ему не нужна была жена-партнер. Ему нужна была Госпожа, которая будет смотреть на него сверху вниз, пусть даже это всего лишь кусок пластика в старом берете.
— Значит, я — функция? — переспросила Лариса, чувствуя, как внутри разливается ледяное спокойствие. — А она — Богиня?
— Да! — с вызовом бросил Игорь. — Я женился на тебе только потому, что надеялся: с годами ты станешь похожа на мать. Станешь такой же громкой, большой, подавляющей. Но ты… ты усохла, Лариса. Ты превратилась в бледную моль.
Эти слова должны были обидеть, ранить, уничтожить. Но вместо боли Лариса почувствовала странное облегчение.
Пазл сложился. Все эти годы она пыталась быть хорошей женой, уютной и понимающей, а ему нужно было совсем другое. Ему нужен был сапог, который давит на горло.
Она подошла к столу, взяла чашку с полуостывшим чаем и медленно, с наслаждением выплеснула содержимое прямо на нарисованное лицо «Богини».
Коричневые потеки побежали по пластику, капая на бархатный воротник.
— Ты что натворила?! — взвыл Игорь, бросаясь к манекену и пытаясь вытереть его рукавом пиджака. — Ты осквернила алтарь!
— Собирайся, — сказала Лариса.
— Куда? — он замер, прижимая к себе пластиковую руку.
— К первоисточнику. Хватит довольствоваться суррогатом. Если тебе так нужна Тамара Петровна, ты её получишь. В полном объеме.
— Ты не посмеешь… — прошептал Игорь, и в его глазах впервые мелькнул животный страх. — Она же меня убьет.
— Или усыновит. Это уж как повезет. Вставай!
Лариса рявкнула так, что Игорь подпрыгнул на месте. Видимо, в этом окрике прозвучали те самые властные нотки, о которых он так грезил, потому что он подчинился беспрекословно.
— Бери свою женщину, — скомандовала она, указывая гвоздодером на манекен. — Идем.
Через десять минут они уже сидели в грузовом такси. Водитель, пожилой усатый мужчина, старался не смотреть в зеркало заднего вида, где разворачивалась сюрреалистическая картина: бледный мужчина в костюме и босиком обнимал за талию манекен в бархатном платье, а рядом сидела женщина с абсолютно каменным лицом.
Игорь всхлипывал, прижимаясь щекой к жесткому плечу куклы.
— Ларочка, может, вернемся? — скулил он. — Я все осознал. Я выброшу её. Я буду любить тебя, честное слово!
— Поздно, Игорек, — Лариса смотрела на мелькающие за окном серые дома. — Муза не терпит предательства. Ты сам сказал: я — моль. А тебе нужен огонь.
Машина затормозила у знакомого подъезда.
— Выгружайся, — бросила Лариса.
Игорь, кряхтя и спотыкаясь, выволок манекен из кузова. Пластиковые ноги гулко стукнули об асфальт.
Прохожие оборачивались, кто-то даже достал телефон, чтобы сфотографировать эту странную процессию, но Ларисе было все равно.
Они поднялись на третий этаж. Игорь дрожал так, что манекен в его руках плясал, словно в припадке.
Лариса нажала на кнопку звонка и не отпускала её долгих пять секунд.
За дверью послышались тяжелые, уверенные шаги. Щелкнули замки — один, второй. Дверь распахнулась.
Тамара Петровна была в своей стихии. В огромном цветастом халате, с бигуди на голове, она возвышалась на пороге, как монумент Родина-мать. В руке она сжимала половник, которым, видимо, только что мешала борщ.
— Лариска? — прогремел её бас. — Вы чего приперлись без звонка? Я еще даже стол не накрыла. И… что это за чучело?
Она уставилась на манекен. Глаза матери округлились, когда она узнала свое платье, свою шаль и свой берет. Лицо её начало медленно наливаться густым багровым цветом.
— Мама, — торжественно произнесла Лариса, делая шаг назад. — Принимай подарок. Зять тебя обожает. Он жить без тебя не может.
— Чаво? — Тамара Петровна перевела испепеляющий взгляд на Игоря, который пытался спрятаться за пластиковой спиной куклы.
— Он создал в подвале твой алтарь, мама. Воровал твои вещи, наряжал эту куклу и вел с ней светские беседы. Он говорит, что я — табуретка, а ты — космос. Ты — его идеал женщины. Властная, сильная, великая.
Игорь пискнул что-то нечленораздельное.
— Так вот, мама, — продолжила Лариса, чувствуя невероятную легкость. — Я решила восстановить справедливость. Зачем ему копия, когда есть живой оригинал? Забирай его. Он твой. Целиком и полностью. Вместе с куклой.
Лариса уперлась руками в спину мужа и с силой толкнула его вперед.
Игорь, не удержав равновесия, влетел в прихожую вместе с манекеном, чуть не сбив тещу с ног. Пластиковая голова куклы глухо ударилась о стену, берет съехал набок.
— Эй! — рявкнула Тамара Петровна, хватая зятя за воротник пиджака, чтобы не упасть самой.
— Совет да любовь! — крикнула Лариса и захлопнула дверь.
Секунду в подъезде стояло звенящее безмолвие. А потом за дверью разверзся настоящий ад.
— Ах ты, паразит! — голос матери, казалось, пробивал бетонные стены. — Мое платье?! На эту кикимору?! Да я тебя сейчас!..
Раздался звонкий металлический звук удара половником — то ли по пустой голове манекена, то ли по голове незадачливого поклонника.
— Мама, не надо! — тоненько заверещал Игорь. — Это искусство!
— Я тебе покажу искусство! Я тебе устрою перформанс! Марш на кухню, картошку чистить, эстет недоделанный! И чтобы платье постирал руками, живо!
Лариса развернулась и пошла вниз по лестнице.
Она не чувствовала ни сожаления, ни злости. Только огромную, звенящую пустоту там, где раньше были обиды, страхи и попытки угодить.
Выйдя на улицу, она полной грудью вдохнула свежий осенний воздух. Пахло мокрой листвой и дождем. Никакой «Красной Москвы», никакого нафталина.
Телефон в кармане завибрировал — звонил Игорь. Лариса достала аппарат, посмотрела на экран и спокойно занесла номер в черный список. Следом туда же отправился номер мамы.
Завтра она вызовет мастеров. Пусть вынесут из подвала весь этот хлам, вычистят плесень и побелят стены. Там будет просто кладовка. Чистая, сухая и пустая кладовка для банок с соленьями.
Она больше не будет ни для кого удобной мебелью, на которой можно сидеть и рассуждать о высоком.
Лариса поправила сумку на плече и зашагала прочь от маминого дома, слушая, как гулко стучат её каблуки по асфальту, отбивая ритм новой, пусть и одинокой, но честной жизни.
