— Таня, не бегай так далеко! — крикнула Марина, вытирая руки о застиранный фартук. — Обед скоро!
Пятилетняя дочка, не обращая внимания, продолжала гонять по двору с самодельным бумажным самолётиком.
Её русая коса подпрыгивала в такт движениям, а смех разносился по всему участку.
Марина улыбнулась и вернулась к готовке. Июльская жара пробиралась даже через открытые окна их старого деревянного дома.
Пот струился по вискам, но женщина привыкла к такой работе — на молочной ферме и не так упаришься.
Семён должен был вернуться с поля к обеду. Муж всегда ценил домашнюю еду после тяжёлой работы. «Руки у тебя золотые», — говорил он, уплетая наваристый суп или картошку со свининой.
Жили они небогато, но на хлеб хватало. Ферма давала стабильный заработок, огород — свежие овощи, а лес — ягоды и грибы. В доме всегда пахло свежим хлебом и травяным чаем.
Марина высыпала нарезанные овощи в кастрюлю, когда во дворе вдруг стало подозрительно тихо. Насторожившись, она выглянула в окно.
— Таня? — позвала она, не видя девочки в поле зрения.
Дочка обнаружилась у самой калитки. Она стояла, замерев, и смотрела куда-то вниз. Сердце Марины ёкнуло.
— Ты что там нашла? Осторожно! — выкрикнула она, спешно вытирая руки и направляясь к выходу.
На пыльной дорожке перед их домом стояла плетёная корзина. Таня уже наклонилась над ней, с любопытством заглядывая внутрь.
— Мама, тут малыш! — воскликнула девочка, поворачиваясь к подбегающей матери. Её глаза сияли от восторга. — Это братик?
Марина замерла. В корзине действительно лежал ребёнок — мальчик, на вид около двух лет.
Он не плакал, только смотрел испуганными глазами. На нём была странная для лета вязаная шапочка и застиранная футболка с оторванной пуговицей вместо одной из застёжек.
Рядом стояла пластиковая бутылка с водой и лежала самодельная тряпичная кукла.
— Господи, — только и смогла прошептать Марина, оглядываясь по сторонам. Улица была пуста. Ни души.
Она осторожно взяла корзину и внесла в дом. Малыш не проронил ни звука, только крепче сжал свою куклу.
— Кто же тебя оставил? — тихо спросила Марина, проверяя, нет ли записки. Ничего не было.
Таня подобралась ближе, разглядывая мальчика с нескрываемым восхищением.
— Мама, давай оставим его? Смотри, какой хороший!
К вечеру вернулся Семён. Он долго молчал, хмурясь и рассматривая притихшего мальчика, который уже сидел за их столом и ел картофельное пюре, старательно орудуя ложкой.
— Утром в полицию, — наконец произнёс муж. — Кто-то его ищет, наверное.
Но никто не искал. Участковый развёл руками — случай не первый в районе. Безработица, бедность гонят молодых матерей на отчаянные шаги.
Семья из соседней деревни тоже нашла ребёнка год назад.
— А документы? — спросил Семён. — Как без них?
— Оформим временную опеку, — ответил участковый, закуривая. — У меня знакомая в опеке, поможет. Только вы подумайте хорошенько. Своих детей мало?
Марина поджала губы. Больше детей у них не было — не получалось. Врачи разводили руками, а годы шли.
Дома она застала Таню, которая показывала мальчику свои игрушки. Он всё ещё молчал, но уже не выглядел таким испуганным.
— Я его Егоркой назвала, — сообщила Таня. — Он мой братик!
Мальчик поднял глаза на Марину, и ей показалось, что в них промелькнула надежда. Он всё еще не говорил.
Вечером он впервые заплакал, когда она пыталась уложить его спать в отдельной комнате. Успокоился только тогда, когда Марина села рядом, а он уткнулся носом в подол её старого домашнего халата.
В деревне новость разлетелась мгновенно. Соседки качали головами: «И без того небогато живут, а тут ещё рот».
Некоторые судачили: «Чужой же, кто знает, что из него вырастет?» Но многие приносили детские вещи, игрушки — кто что мог.
Через неделю Семён вернулся с работы, долго мыл руки, а потом сел напротив жены.
— Я всё обдумал, — сказал он тихо. — Оставляем парня. Документы сделаем.
Марина только кивнула, чувствуя, как по щекам текут слёзы. В углу комнаты Таня учила Егорку строить башню из кубиков. Мальчик всё ещё почти не говорил, но уже улыбался, когда Таня называла его братом.
Ночью, когда дети уснули, Марина долго сидела у окна. За стеклом мерцали звёзды, стрекотали сверчки.
Она думала о странной судьбе, которая привела чужого ребёнка к их порогу. Или не чужого? Возможно, именно их он и должен был найти.
— Егор, — прошептала она. — Наш Егор.
Десять лет пролетели как один день. Егор выгружал картошку из грузовика, ловко перекидывая мешки на плечо.
Мускулы гудели от напряжения, но парень не подавал виду — привык к тяжёлой работе.
— Не надорвись там, — крикнул Семён из огорода, вытирая пот со лба. — Отдохни малость.
— Я нормально, пап, — отозвался Егор, и поставил последний мешок у сарая.
Он прошёл к колодцу, зачерпнул холодной воды и с наслаждением выпил. Августовское солнце нещадно палило, но работы никто не отменял. Скоро в школу, нужно успеть с заготовками на зиму.
Марина выглянула из дома и улыбнулась, глядя на сына. Высокий, жилистый, с упрямым подбородком и пшеничными волосами, он стал настоящим помощником. А ему то всего 12 лет.
Характер — смесь отцовской сдержанности и какого-то своего, внутреннего упрямства. Но преданный, работящий, за сестру горой.
— Егор, обед готов, — позвала она. — Отца зови!
За столом было непривычно тихо. Таня уехала учиться в районный центр, поступила в педагогический колледж. Пятнадцатилетняя девушка рвалась к новой жизни, хотя писала часто, звонила каждые выходные.
— В школе-то как? — спросил Семён, нарезая хлеб. — Учительница говорила, математика у тебя хорошо идёт.
Егор пожал плечами.
— Нормально всё.
Он не стал рассказывать, что вчера снова подрался с Витькой Сомовым, который в очередной раз назвал его подкидышем.
Синяк под глазом замазал, чтобы родители не заметили. Но директор всё равно вызвал отца в школу.
— Наплюй ты на них, — говорил Семён по дороге домой. — Сами они безотцовщина, вот и бесятся.
Но Егор не мог наплевать.
В груди каждый раз разгоралось что-то горячее, злое, когда его напоминали, что он не родной.
Дома он об этом никогда не говорил — боялся обидеть Марину. Она и так часто украдкой вытирала слёзы, когда думала, что никто не видит. Особенно после отъезда Тани.
Вечерами Егор иногда уходил на холм за деревней. Садился в высокую траву и смотрел на звёзды. Кто они, его настоящие родители? Почему оставили его? Может не стало их? Или просто не нужен был?
Таня спрашивала об этом напрямую, когда приезжала на выходные.
— Тебе не интересно узнать про своих? — шептала она, когда они сидели на крыльце.
— Мои и так рядом, — отвечал Егор, но что-то внутри всё равно дёргалось от этих слов.
Марина замечала эти разговоры, но не вмешивалась. Только сердце сжималось от страха — вдруг однажды захочет найти свою настоящую семью? Уедет? Забудет их?
Осенью, когда листва пожелтела и деревня погрузилась в запах палой листвы и дыма, отец и сын парились в бане после тяжёлого дня на сенокосе.
— Знаешь, сынок, — сказал Семён, глядя куда-то мимо Егора, — я в твоём возрасте тоже драчливый был. Всё доказать что-то хотел. А потом понял — себе надо доказывать, не другим.
Егор промолчал, но что-то тёплое разлилось в груди от этого «сынок». Без наигранности, без фальши.
Зимой на каникулы приехала Таня. Похудевшая, с новой стрижкой, но по-прежнему родная. Она привезла подарки — варежки для мамы, табак для отца и книгу для Егора.
— Ты же любишь про пчёл, — сказала она, протягивая увесистый том. — Там всё про пасеку.
Егор мечтал о собственной пасеке. Пчёлы завораживали его — такие маленькие, но такие организованные, трудолюбивые. Как семья.
В ту ночь, когда все легли спать, Марина услышала тихий разговор детей на кухне. Она замерла у двери, прислушиваясь.
— Мне там нравится, — говорила Таня. — Но по вам скучаю жутко. Особенно по маме. Она как?
— Нормально, — отвечал Егор. — Работает много. Переживает за тебя.
— А ты? — спросила Таня. — Как сам?
Пауза.
— Я тоже… скучаю. Когда вернёшься насовсем?
— Летом, наверное. А может, в город переберёмся все. Мам с папой уговорю. И тебе там учиться лучше будет.
Снова молчание. Потом голос Егора, тихий, но твёрдый:
— Я не поеду. Мне тут нравится. Я… дом тут.
— Глупый, — фыркнула Таня. — Дом там, где семья.
Утром, за завтраком, Егор вдруг посмотрел на Марину и сказал то, чего она ждала все эти годы:
— Мам, блины твои самые вкусные. Научишь меня печь?
Она чуть не выронила чашку. «Мам» — это слово он раньше почти не произносил. Только «да» или «хорошо» в ответ на просьбы. Впервые — так просто, естественно.
— Конечно, сынок, — ответила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Прямо сегодня и научу.
Четыре года пролетели незаметно. Егор заканчивал школу, помогал на ферме и всё свободное время проводил с соседом-пасечником, изучая премудрости пчеловодства.
Шестнадцатилетний парень вытянулся, стал молчаливым, но уверенным в себе. Деревенские перестали шептаться за спиной — привыкли.
Таня после колледжа вернулась домой ненадолго, а потом снова уехала — теперь уже в областной центр, устроилась в школу помошницей учительницы начальных классов.
Приезжала на выходные, привозила гостинцы и новости из большого мира.
В доме стало тише. Мир словно замедлился, растянулся в долгих летних вечерах, тихих завтраках, спокойных разговорах.
Егор нечасто говорил о будущем, но Марина видела, как он чертит на полях тетради схемы ульев, подсчитывает какие-то цифры. Мечта о своей пасеке стала отчётливее, ближе.
В один из августовских дней Егор колол дрова у сарая. Жара спала, но солнце всё ещё пригревало макушку. Он снял рубашку, оставшись в одной майке, и методично опускал топор, раскалывая сухие чурбаки.
Скрип велосипедных колёс заставил его обернуться. По дороге к их дому ехала незнакомая пара — мужчина и женщина.
Велосипедисты остановились у калитки, всматриваясь в лицо парня. Женщина — стройная, лет сорока, с короткой стрижкой и в городской одежде — спрыгнула первой.
Мужчина — моложе её, в очках и футболке с логотипом какой-то компании — слез с велосипеда следом.
— Здравствуй, — женщина улыбнулась неуверенно. — Ты ведь Егор?
Парень кивнул, опуская топор. Что-то в её глазах заставило его напрячься.
— Можно войти? — спросил мужчина. — Нам нужно поговорить.
Марина вышла на крыльцо, вытирая руки о фартук. Она сразу всё поняла — по их лицам, по тому, как они смотрели на Егора. Сердце сжалось, к горлу подкатил ком.
— Вы кто? — спросил Егор, не двигаясь с места.
Женщина сделала шаг вперёд.
— Я Ирина. А это Павел, — она кивнула на мужчину. — Мы… мы твои родители, Егор.
Топор выпал из рук парня. В голове зашумело, как будто кто-то включил белый шум.
— Что? — только и смог произнести он.
— Мы можем пройти в дом? — снова спросил Павел. — Это долгий разговор.
Они сидели за столом. Марина поставила чай, но никто не притронулся к чашкам. Ирина нервно перебирала пальцами, Павел смотрел в окно.
Егор застыл напротив, не отрывая взгляда от их лиц, ища и не находя сходства с собой.
— Мы знали, где ты, — тихо начала Ирина. — Все эти годы.
Она достала из сумки фотографии: младенец возле костра, малыш в какой-то палатке, старая вязаная шапочка. Та самая, в которой его нашли.
— Мы были молоды. Испугались ответственности, — продолжила она. — Я не хотела ребёнка растить… мы жили в палатках тогда. Денег не было.
— Мы решили, что лучше, если тебя воспитают в нормальной семье, — включился Павел. — Ирина узнала, что в этой деревне люди хорошие.
Не хотели сдавать тебя в приют — там всякое бывает.
Егор молчал. Руки мелко дрожали, но он спрятал их под стол.
— Почему сейчас? — голос Марины дрогнул. — Что вам нужно?
— Мы хотим только познакомиться, — Ирина подняла глаза. — У нас теперь бизнес. Турагентство.
Нормальная жизнь. Мы можем… если Егор захочет, он может приехать к нам в город. Мы поможем с учёбой, с жильём.
Егор резко встал. Его лицо побледнело.
— Мам, — он повернулся к Марине, и в его голосе была мольба, — скажи, что это шутка.
Она смотрела на него с такой болью и любовью, что у парня защемило сердце. В этот момент входная дверь распахнулась — вернулся Семён. Он замер на пороге, оглядывая незнакомцев.
— Что происходит? — спросил он, снимая кепку.
Когда ему объяснили, лицо мужчины потемнело. Он подошёл к столу и встал рядом с Егором, положив тяжёлую руку ему на плечо.
— Пошли вон, — сказал он коротко. — Он наш сын.
— Мы понимаем ваши чувства, — начал Павел примирительно. — Но у него есть право знать правду, познакомиться с нами.
— Вы бросили его! — в голосе Семёна была злость. — Какое право у вас теперь?
— Мы не могли иначе, — Ирина всхлипнула. — Мы всё это время страдали. Прости нас, Егор.
Егор молчал, глядя на фотографии. Потом поднял глаза на женщину.
— Почему оставили там? — спросил он тихо. — Как котёнка ненужного?
Они молчали. Ирина опустила голову.
— Потому что знала — ты выживешь, — прошептала она. — Я верила, что найдутся хорошие люди…
— Нашлись, — Егор сжал кулаки, но голос его был твёрдым. — Я уже нашёл своих. Вы не семья. Вы — моя ошибка судьбы, которую я пережил.
Уходите. Я не хочу видеть тех, кто меня бросил.
Павел взял Ирину за локоть. Она поднялась, всё ещё глядя на Егора.
— Если когда-нибудь захочешь — ты найдёшь нас, — сказала она на прощание, оставляя на столе визитку с телефоном. — Мы будем ждать.
Егор не ответил. Он смотрел в окно, пока они садились на велосипеды и уезжали.
Когда они скрылись, Семён обнял жену. Марина прижалась к нему, не сдерживая слёз.
— Они не заберут его? — спросила она шёпотом. — По закону…
— Он уже взрослый, — ответил Семён. — Сам решать будет.
Вечером Егор и Марина сидели на лавке возле дома. Темнело. Зажигались первые звёзды. В воздухе пахло яблоками и дымом от костров — деревенские жгли ботву.
— Я думал, мне важно узнать, — наконец произнёс Егор, глядя в небо. — Но теперь понял — я давно знал. Семья — это не кровь. Это вы.
Она осторожно погладила его по голове, как в ту первую ночь, когда он, испуганный и потерянный, уснул, уткнувшись в её халат.
— Я всегда буду рядом, — сказала она. — Всегда.
Он кивнул и впервые за день улыбнулся. На крыльцо вышел Семён, сел рядом.
— Завтра поедем к Николаю Петровичу, — сказал он, выпуская дым. — Он обещал показать, как новые ульи собирать. Научишься — и себе сделаешь.
— К весне успею? — спросил Егор.
— Успеешь. Куда торопиться? Вся жизнь впереди.
Над деревней разливалась ночь. В небе — россыпь созвездий, ясных и чистых. Егор смотрел на них и впервые за долгое время не задавался вопросами о прошлом.
Оно осталось позади, как корзина на пороге. Будущее ждало впереди — с пчёлами, с родными людьми, с домом, где его всегда ждали.
Сердце, полное смысла, билось ровно и спокойно. Он был там, где должен был быть.
