«Мамочка, живи сто лет!» — сын Дмитрий поднял свой бокал, и хрусталь отозвался тонким звоном.
Его жена Лиля преданно заглядывала ему в рот, повторяя тот же тост губами.
Дочь Ольга, подперев щеку кулачком, лениво улыбнулась с другого конца стола.
— Да, мамуль, до ста двадцати! Чтобы правнуков понянчить успела.
Я кивнула, принимая их слова. Принимая этот фарс за чистую монету, как я делала последние лет двадцать.
Вот только вчера я вышла от нотариуса, и в моей сумке лежал документ, превращающий все их пожелания в пыль.
— Спасибо, дети, спасибо, — мой голос прозвучал ровно, без единой фальшивой ноты. Я научилась.
Дмитрий с аппетитом впился вилкой в горячее мясо.
— Мам, а ты не думала балкон застеклить? Мы с Лилей прикидывали, сюда бы отлично встал панорамный профиль. Расширяет пространство.
Я посмотрела на свой балкон. На нём в горшках цвела петуния, которую мы сажали вместе с Катей, соседкой.
Она приходила каждый день. Просто так. Приносила какой-то особенный сорт хлеба или банку деревенской сметаны. Не потому что праздник. А потому что ей было не все равно.
— Не думала, — ответила я. — Мне нравится, когда летом пахнет дождем.
— Двадцать первый век, мам, какие дожди? — фыркнула Лиля. — Кондиционер поставим, и будет тебе любой запах. Вопрос в ликвидности. Такая квартира в центре, а балкон не застеклен. Это же минус при оценке.
Я медленно повернула голову и посмотрела на невестку. На её ухоженное лицо, на котором застыло выражение лёгкой брезгливости ко всему, что не вписывалось в её картину мира из глянцевых журналов.
— Лилечка, а кто-то собирается оценивать мою квартиру?
Дмитрий неловко кашлянул и пнул жену под столом.
— Да она не о том! Просто заботится, чтобы тебе комфортнее было. Мы же хотим, чтобы ты жила в лучших условиях. Долго и счастливо.
Ольга вдруг оживилась, отложив телефон.
— Ой, кстати, о комфорте! Мам, помнишь, я говорила про новую школу для Ванечки? Там такой вступительный взнос… Я подумала, может, ты сможешь помочь? Для внука же.
Она посмотрела на меня своими огромными, честными глазами. Теми самыми глазами, которыми смотрела в детстве, когда просила новую куклу. Только теперь куклы стали значительно дороже.
Я представила, как Катя вчера, видя, что я устала перед днем рождения, просто молча вымыла всю посуду, оставшуюся с обеда. И не просила ничего взамен.
— Я подумаю, Оля.
Сын снова поднял бокал.
— Ну что, давайте за маму! За её здоровье! Чтобы она всегда была нашей опорой!
Они снова зазвенели бокалами. А я смотрела на их лица и видела не любовь, а холодный расчет.
Они желали мне долгой жизни, но не потому, что я им была нужна. А потому, что моя жизнь была их ресурсом. Гарантией их будущего комфорта.
И в этот момент я поняла, что завещание на соседку — не месть. Это было единственно верное решение. Акт высшей справедливости.
Праздник закончился, оставив после себя гору грязной посуды и липкое ощущение фальши. Дети, расцеловав меня в щеку, уехали в свою благополучную жизнь, а я осталась в гулкой квартире.
На следующий день давление началось. Не успела я допить утренний цикорий, как позвонил Дмитрий.
— Мам, привет! Как себя чувствуешь? Голова не болит? — начал он с привычной, въедливой заботы.
— Все хорошо, Дима. Спасибо.
— Слушай, я тут поговорил со знакомыми ребятами… по поводу балкона. Они как раз сейчас освободились, могли бы заехать сегодня, сделать замеры. Бесплатно. Просто чтобы ты приценилась.
В его голосе звучала деловая хватка, не терпящая возражений. Он не спрашивал, он ставил перед фактом.
— Дима, я же сказала, что не хочу стеклить балкон. Мне нравится открытое пространство.
— Мам, ну что за капризы? Это же не тебе решать. В смысле, это для твоего же блага. Будет теплее, тише. Пыли меньше. Мы с Лилей уже и дизайн прикинули. Будет у тебя там лаунж-зона.
Лаунж-зона. В моей квартире, где я прожила сорок лет. Где на балконе сушила белье и выращивала цветы.
— Мне не нужна лаунж-зона. Мне нужна моя петуния.
— Господи, поставим твою петунию в угол! — он начинал терять терпение. — Мам, не упрямься. Они приедут в три. Просто посмотрят.
И он повесил трубку.
Не успела я переварить этот разговор, как на экране телефона высветилось имя Ольги.
— Мамочка, привет! — защебетала она. — Я насчет школы. Я им позвонила, сказала, что мы готовы внести взнос. Они ждут до конца недели. Ты же поможешь, правда?
Её голос сочился медом, но за ним я чувствовала стальную требовательность.
— Оля, это очень большие деньги. Мне нужно время.
— Мам, ну какое время? Речь о будущем Ванечки! Ты же хочешь, чтобы он учился в лучшем месте, получил хорошее образование? Или тебе на внука все равно?
Удар был нанесен точно в цель. «Тебе все равно?» — эта фраза была её главным оружием с самого детства.
— Мне не все равно, — ответила я, чувствуя, как внутри все сжимается от несправедливости. — Но я не могу просто так достать такую сумму из кошелька.
— А дача? — быстро нашлась она. — Продай дачу. Ты туда все равно почти не ездишь. А так и мне поможешь, и себе жизнь облегчишь.
Продать дачу. Место, где мы с мужем провели лучшие годы. Где каждая яблоня была посажена его руками.
— Я не буду продавать дачу, — отрезала я.
В трубке повисло тяжелое молчание. Потом Ольга холодно произнесла:
— Ясно. Значит, на внука тебе действительно все равно. Не ожидала от тебя, мама.
Короткие гудки.
Ровно в три в дверь позвонили. На пороге стояли двое хмурых мужчин в спецовках, а за их спинами маячил Дмитрий.
— Мам, это ребята. Они на минутку, — сказал он, проталкиваясь в квартиру.
Они бесцеремонно прошли на балкон, начали что-то измерять рулеткой, громко переговариваясь.
Я стояла посреди комнаты, чувствуя себя чужой в собственном доме. Это было уже не просто тестирование границ. Это было вторжение.
Когда они ушли, Дмитрий протянул мне листок с цифрами.
— Вот. Это предварительная смета. Я им сказал, чтобы сделали скидку, как для пенсионерки.
Я посмотрела на сумму с пятью нулями. Потом на сына.
— Я не просила тебя об этом.
— Мам, перестань, — он устало потер переносицу. — Мы же хотим как лучше. Чтобы ты жила долго, в комфорте. Цени нашу заботу.
Он ушел, а я осталась стоять с этой бумажкой в руках. «Живи долго». Это звучало уже не как пожелание, а как приговор.
Живи долго, чтобы мы успели выжать из тебя и твоей квартиры все соки.
Неделю я жила как в осаде. Звонки прекратились, но в воздухе повисло что-то зловещее. Они дали мне время «подумать». Я знала, что это затишье перед бурей.
Развязка наступила в субботу утром. Я вышла на кухню, чтобы полить цветы, и открыла балконную дверь.
И замерла.
Балкон был пуст. Абсолютно. Ни моих ящиков с петуниями, ни старого плетеного кресла, ни маленького столика. Только голый бетонный пол. В углу сиротливо валялся черепок от разбитого горшка.
Они не просто выбросили мои цветы. Они вырвали кусок моей души. Той части, где еще теплилась надежда.
Где была дружба с Катей, утренний воздух и тихая радость от вида распустившегося бутона.
Я не заплакала. Внутри что-то оборвалось, и на смену боли пришел ледяной, кристальный покой. Все. Хватит.
«Синдром хорошей мамы», который заставлял меня десятилетиями прощать, понимать и входить в положение, умер в это утро.
Они не просто не любили меня. Они меня не существовало. Была только жилплощадь, дача и потенциальные деньги.
Я вернулась в комнату. Взяла телефон. Мои пальцы не дрожали.
Сначала набрала Ольгу.
— Оля, добрый день.
— Мам? Что-то случилось? — в её голосе проскользнула тревога.
— Я хочу с вами поговорить. С тобой и с Димой. Сегодня в семь у меня. Это очень важно.
— А что за тема? Ты надумала насчет школы?
— В семь все узнаешь, — мой голос был спокоен и тверд, как никогда. — Будьте оба. Обязательно.
Потом я набрала Дмитрия. Он ответил почти сразу.
— Да, мам.
— Дима, сегодня в семь вечера жду вас с Ольгой у себя.
— Мы как раз собирались заехать, — бодро отозвался он. — Я нашел ребят, которые вывезут старый хлам с балкона.
Я сделала паузу, давая ему насладиться своей ложью.
— Хлам уже вывезли. Спасибо за заботу. До вечера.
Я положила трубку, не дожидаясь ответа.
Остаток дня я провела в странном, почти медитативном состоянии. Я убрала квартиру. Достала из серванта лучшую скатерть. Поставила на стол вазу, но не стала покупать цветы.
Вечером, когда в дверь позвонили, я была готова. Я открыла им, и они вошли, оглядываясь.
Их смутила чистота и мой собранный вид. Они ожидали увидеть слезы, истерику, упреки.
— Проходите, садитесь, — сказала я, указав на стулья за столом.
Они переглянулись.
— Мам, что происходит? — спросил Дмитрий.
Я села напротив них. Посмотрела сначала на сына, потом на дочь. В их глазах было нетерпеливое ожидание. Они ждали капитуляции.
— Я позвала вас, чтобы сообщить о своем решении, — начала я. — Вы так печетесь о моем комфорте и будущем. Желаете мне жить долго. Я решила последовать вашим советам.
На их лицах промелькнуло облегчение. Ольга даже слегка улыбнулась, предвкушая победу. Дмитрий по-хозяйски откинулся на спинку стула.
— Вот и правильно, мам. Мы же плохого не посоветуем.
— Именно, — подтвердила я. — Вы говорили о ликвидности квартиры, о том, что дача — это обуза. Вы правы. Поэтому я продаю и квартиру, и дачу.
Ольга ахнула. Дмитрий подался вперед, его глаза загорелись алчным огнем.
— Продаешь? Серьезно? Мам, это правильное решение! Мы поможем, найдем лучших риелторов! Деньги нужно будет грамотно вложить…
— Не беспокойся, Дима. Я уже все решила, — мягко прервала я его. — Я подпишу договор пожизненной ренты.
Они замерли.
— Какой… ренты? — выдавила из себя Ольга.
— Пожизненной. С полным содержанием. Я переезжаю в хороший загородный пансионат. Свежий воздух, уход, процедуры.
Бассейн. Все то, что нужно для долгой и комфортной жизни, как вы и хотели. А деньги от продажи имущества пойдут на оплату этого пансионата на много лет вперед.
Дмитрий смотрел на меня так, словно видел впервые. Маска заботливого сына слетела, обнажив хищный оскал.
— Ты… ты что удумала? Отдать все чужим людям? А мы? А внук?
— А что вы? — я впервые за много лет позволила себе посмотреть на них сверху вниз. — Оля, ты хотела денег на школу?
Заработай. Дима, ты хотел «лаунж-зону»? Сделай ее в своей ипотечной квартире. Вы взрослые, здоровые люди. Вы справитесь.
— Да как ты можешь! — взвизгнула Ольга, вскакивая. — Мы твои дети! Эта квартира должна была достаться нам!
— Она должна была достаться тому, кто обо мне заботится. Кто приносит мне стакан воды не в ожидании наследства, а потому что я хочу пить.
Кто молча моет посуду, потому что я устала. Вы желали мне жить сто лет. Так вот, я собираюсь это сделать. Но по своим правилам.
Я достала из ящика стола папку с документами. И положила сверху копию завещания.
— Это, чтобы у вас не было иллюзий на будущее. Всё, что останется после оплаты пансионата, я завещала Екатерине. Моей соседке. Она, в отличие от вас, ничего у меня не просила.
Лицо Дмитрия стало багровым. Он схватил со стола документ, пробежал глазами и с силой швырнул его обратно.
— Ты с ума сошла! Мы будем оспаривать в суде! Ты невменяемая!
— Попробуйте, — мой голос был спокоен. — У меня есть полное медицинское заключение о моей дееспособности.
Я его получила перед походом к нотариусу. А вот ваше поведение — расчистка моего балкона без спроса, психологическое давление — суд тоже с удовольствием примет к сведению.
Они смотрели на меня с ненавистью.
Той чистой, незамутненной ненавистью, которую испытывают к тому, кто разрушил их планы и показал им их истинное, уродливое лицо.
— Вон, — сказала я тихо, но так, что они оба вздрогнули. — Вон из моего дома.
Они ушли, хлопнув дверью так, что задрожали стекла в серванте.
Я осталась одна. Но впервые за долгие годы я не чувствовала одиночества. Я подошла к пустому балкону.
Скоро Катя принесет новые горшки, и мы снова посадим петунии. Я вдохнула свежий вечерний воздух.
Жить сто лет? А почему бы и нет. Кажется, жизнь только начинается.
